— Ах! Господин де Боаробер, — сказала она, схватив его за руку и отводя в самый дальний угол комнаты, где менее всего ее могли услышать, — я погибла! Никогда его преосвященство не простит мне.

— Что такое случилось? — спросил Боаробер.

— Ужасное происшествие, покрывающее меня стыдом и которое из друга сделает кардинала моим врагом.

— Но что же такое? — с нетерпением повторил Боаробер.

— Разве вы не знаете?

— Как же вы хотите, чтобы я знал?

— Но об этом говорит весь двор и, наверно, весь город. Через два дня об этом узнают и король, и кардинал.

— Да, я видел, идя к вам, движение, которое показалось мне странным; физиономия у одних расстроенная, у других веселая; я угадал, что случилось нечто необыкновенное, но не расспрашивал никого, рассчитывая на то, что вы объясните мне.

— Ну, аббат, трепещите.

— Заранее трепещу, графиня.

— Не шутите. Это просто ужасно! Вы знаете, чего его преосвященство опасался более всего, чего он велел мне не допускать ни за что на свете, не теряя из вида королеву ни днем, ни ночью?

— Знаю.

— Все заставляет меня думать, что эта катастрофа случилась.

— Ба! — вскричал аббат, потирая себе руки. — Расскажите-ка мне это, графиня. Я очень люблю любовные истории, особенно когда они смешны.

Графиня де Ланноа подняла к небу свои длинные, худощавые руки, как бы призывая его в свидетели своего изумления.

— Вы хотите смеяться над таким несчастьем! — вскричала она.

— Да, графиня, да! И вы сейчас засмеетесь вместе со мною. А пока расскажите мне подробно, как все это случилось.

Графиня де Ланноа, не опомнившись от изумления, в которое ее привело странное обращение аббата, рассказала ему, что произошло по прибытии королевы в Амьен.

Мы не станем передавать этот рассказ собственными выражениями статс-дамы. Мы заимствуем его из истории. Все записки того времени рассказывают об этом, и так согласно, что не может быть ни малейшего сомнения в их правдивости.

Три королевы по прибытии в Амьен были приняты герцогом де Шоном, губернатором Пикардии. В честь их был дан великолепный праздник, кончившийся балом. Анна Австрийская, освободившись от ревнивого надзора кардинала и от присутствия своего властелина, предалась необузданно удовольствиям этого упоительного вечера, честолюбиво желая разделить всеобщие похвалы в танцах, которые получал Букингем, ее верный кавалер. По окончании бала Анну проводили с толпою придворных в дом, который она должна была занимать в Амьене во время своего краткого пребывания в этом городе. Дом находился на берегу Соммы; сад, прорезываемый густыми аллеями и глубокими беседками, простирался вдоль реки.

По прибытии туда вздумали осмотреть сад. Герцог Букингем вел королеву. Герцогиня де Шеврез под руку с герцогом де Голландом шла поодаль от ее величества; кавалер де Пютанж, ее конюший, находился ближе к ней. Остальные гуляющие рассыпались по огромному саду. Тут были герцог Анжуйский, герцог де Монморанси, граф де Морэ, госпожи де Гамильтон и д’Амби и множество других. Вдруг в темноте, казавшейся еще мрачнее от густоты аллей, Анна Австрийская и Букингем исчезли в беседке. Или из скромности, или подкупленный, конюший королевы Пютанж остановился. В ту же минуту герцогиня де Шеврез вернулась назад и увела лорда Голланда, своего кавалера, показать ему извилистое течение реки, за которым из сада можно было следить глазами довольно далеко. По прошествии десяти минут легкий крик, раздавшийся из беседки, где находились королева и Букингем, привлек внимание всего общества в ту сторону. Конюший Пютанж, бросившись по тому направлению, где раздался крик, нашел королеву сидящей на скамейке, а герцог стоял перед нею, очень взволнованный и очень смущенный. Увидев конюшего, герцог исчез в саду.

Когда статс-дама кончила свой рассказ, она увидела, что Боаробер опять потирает руки.

— Успокойтесь, графиня, — сказала он, — кардинал совершенно изменил свои планы. Он поручил мне приказать вам предоставить влюбленным полную свободу.

— Ах, аббат! Как вы меня успокаиваете! — вскричала радостно графиня.

— Назовите мне теперь всех этих господ и дам, которые своим присутствием в саду королевы в минуту катастрофы могут быть обвинены в сообщничестве.

— Во-первых, герцогиня де Шеврез.

— О! Насчет нее не может быть никакого сомнения.

— Герцог де Монморанси. Граф де Морэ.

— Оба враги кардинала.

— Герцог Анжуйский.

— Прекрасно. Остановитесь, графиня, я знаю довольно и иду ужинать.

Однако аббат, оставив статс-даму, не тотчас пошел ужинать, как ни был голоден, а принялся отыскивать герцога Анжуйского.

Молодой принц, жизнь которого была продолжительным развратом, устраивал с веселыми товарищами своих оргий план весело кончить ночь в какой-нибудь таверне. То, что занимало в эту минуту весь двор, оставляло его совершенно равнодушным. Приметив аббата, одного из знаменитейших членов ордена Негодяйства, он вскрикнул от радости.

— Вот Боаробер! — вскричал он. — Наш великий канцлер, самый обжорливый из наших негодяев! Он пойдет с нами.

— Нет, не нынешнюю ночь, — отвечал Боаробер.

Он отвел молодого герцога в сторону и сказал:

— Я сделал тридцать лье на почтовых, чтобы предупредить ваше высочество об одном происшествии, касающемся вас. Его преосвященство кардинал давно закрывал глаза на неблагоразумные проделки полковника Орнано.

— Моего гувернера! — вскричал принц.

— Но он был принужден раскрыть их, когда эти проделки сделались опасны, — продолжал аббат, — полковник был арестован вчера и отведен в Бастилию, как обвиненный в заговоре против государства.

Герцог Анжуйский с минуту был поражен этим известием.

— Клянусь вам, аббат, я ничего не знаю о преступных делах полковника Орнано. Я друг кардинала, и мне никогда не могло прийти в голову действовать против него! — вскричал он почти испуганным тоном, начиная, таким образом, длинный ряд измен против своих друзей, которыми была наполнена вся его жизнь.

— Я никогда не сомневался в ваших чувствах к его преосвященству, — возразил Боаробер убежденным тоном, — не меня следует вашему высочеству убеждать, а его преосвященство.

— Уверьте его в моей преданности, аббат.

— Одна особа имеет более меня влияния на его преосвященство, она красноречивее меня заступилась за ваше высочество.

— Кто это, Боаробер? Назовите мне эту особу, и я поставлю себе в обязанность просить ее помощи.

— Это герцогиня де Комбалэ. Она приехала сюда с королевой-матерью.

— Вы правы, Боаробер, я не подумал о ней. Я теперь вспоминаю, что я несколько перед нею виноват.

— Она вас простит. Повидайтесь с герцогиней де Комбалэ, ваше высочество, и как можно скорее.

— Я увижу ее завтра утром, как только она встанет, если она позволит.

— Она вам позволит. Вы, ваше высочество, не привыкли получать отказы от дам. Недаром же вы гроссмейстер ордена Негодяйства.

— Я сегодня не расположен смеяться, Боаробер, — сказал принц изменившимся голосом, — ваше известие ошеломило меня.

— Ба! Это ничего не значит, если возле зла я вижу средство поправить его.

С этими словами Боаробер оставил принца и пошел ужинать, говоря себе:

«Клянусь бесчисленными добродетелями папы, день был хорош для кардинала; я выпью за его здоровье две лишних бутылки».

XV

Аббат де Боаробер с успехом исполняет роль посредника, а герцогиня де Шеврез надевает каску Клоринды, чтобы дать кардиналу последнее сражение


Поанти, по наружности участвуя в свите герцога Букингема, был помещен довольно удобно недалеко от герцога.

На другой день после приключения в саду молодой человек еще не встал и думал о Денизе, с которой он расстался уже два дня, и об обещании, данном ей вернуться к ней как можно скорее, когда дверь его комнаты отворилась, и вошел незнакомец. Но как только он раскрыл рот, Поанти узнал в нем англичанина, и, следовательно, не мог сомневаться, что это был кто-нибудь из свиты герцога Букингема.

— Милостивый государь, — сказал этот англичанин, — его светлость герцог Букингем, у которого я имею честь служить казначеем, посылает меня к вам с просьбою принять от него на память небольшой подарок. Это собственные слова герцога, и он мне приказал повторить их слово в слово.

Он вынул из-под плаща кожаный мешок и флегматически положил его на стол. Потом, не ожидая ответа изумленного молодого человека, он поклонился с той холодностью, какая известна одним англичанам, и ушел. Поанти раскрыл мешок, засунул в него руку и вынул пригоршню золотых монет. Унести мешок на постель и спрятать его под одеяло было для Поанти делом одного мгновения. Там он стал считать манну, свалившуюся на него не с неба, а из сундуков щедрого англичанина.

В мешке находилось пятьсот испанских квадруплей. Это был подарок царский. Но Букингем по своей натуре был щедрее всякого короля. При виде этой огромной суммы, о которой он никогда не смел мечтать, Поанти чуть было не стал прыгать на постели. Тут было на что купить в Дофинэ целый замок вчетверо больше и красивее всех замков, принадлежавших фамилии Поанти. Очевидно, это была награда за преданность, с какою он два раза спасал герцога от смерти, один раз в Валь де Грасе, другой в комнате фрейлин в Компьене. Но, стало быть, герцогу теперь уже не нужна его скрытная защита?

Поанти предавался этим размышлениям, когда дверь снова отворилась, и вошел кавалер д’Арвиль. Увидев золото, разложенное на кровати, д’Арвиль сказал:

— Я побьюсь об заклад, господин де Поанти, что это золото вы получили от милорда герцога.

— Это правда, — ответил Поанти. — Сейчас вышел отсюда казначей его светлости, и вы видите меня еще вне себя от изумления от великолепного подарка, который он мне прислал.