Лафейма не мог ничего лучше желать. Кавалер, снабженный инструкциями своего начальника, отправился в свою экспедицию. Он достал от хозяйки юбку, казакин, мантилью и женский чепчик и по веревочной лестнице благополучно добрался до гардеробной, окно которой тихо отворила ему его любовница.

Поанти, повинуясь полученному приказанию, пришел на террасу почти в ту же минуту. Он не без удивления увидел женскую фигуру, влезавшую в окно. Если бы это была мужская фигура, он, может быть, не обратил бы на нее внимания. Любовные приключения с веревочными лестницами были тогда очень обыкновенны; но женщина, взбирающаяся по веревочной лестнице ночью, представляла нечто необыкновенное. Остановившись у лестницы, Поанти спрашивал себя, что в подобном приключении может скрываться странного, когда над его головой, в окне, оставшемся открытым, он услышал шум, который показался ему еще более странным. Это были два мужских голоса, споривших между собою, и умоляющий женский голос.

«Я узнаю, в чем дело», — сказал он сам себе и начал взбираться по лестнице.

По мере того как он поднимался, голоса становились слышнее. Особенно один поразил его. Он узнал голос герцога Букингема. Он поспешил подняться к самому окну и тогда внятно услышал эти слова:

— Это вы, милорд! Горе вам!

Поанти своим быстрым и проницательным умом тотчас понял, в чем дело. Женщина, поднимавшаяся по лестнице, была женщиной только по наружности. Это был агент кардинала, а может быть, и подчиненный Лафейма. Герцог Букингем попал в засаду, расставленную этим человеком. Поанти решился разорвать цепь, которая привязывала его к службе герцогини де Шеврез. Но он был неспособен удалиться с поля сражения во время битвы. Одним прыжком очутился он в комнате. У потайной двери, отворенной в эту минуту, стояла группа из трех человек: две женщины и один мужчина. Мужчина был герцог Букингем. Одна из женщин, переодетый мужчина, угрожала герцогу обнаженной шпагой и ранила бы уже его, если бы другая, молоденькая и хорошенькая женщина в ночном костюме, не ухватилась за шпагу обеими руками.

Поанти, вдруг явившись среди этой группы, обезоружил де Везэ и шепотом сказал Букингему:

— Удалитесь, милорд; может подняться шум, и вы, наверно, пожелаете не быть замешанным в него.

— Во второй раз встречаю я вас в подобном положении; благодарю вас, — ответил герцог.

— Чего вы хотите? Кто вы? — спросил кавалер, сначала удивленный появлением и внезапным нападением Поанти, а потом возвративший свое хладнокровие.

— Я барон де Поанти, — вежливо ответил молодой человек, — и хочу вас убить, чтобы ваш язык не мог повторить то, что слышали ваши уши.

Это имя произвело магическое действие, кавалер отступил назад.

— Вы хотите меня убить? — сказал он. — Вы взяли мою шпагу.

— Я вам возвращу ее, когда мы сойдем вниз на террасу.

— Я не хочу туда сойти.

Мы сказали, что кавалер был худощав и невысок. Поанти взял его за талию и отнес к открытому окну.

— Выбирайте, — сказал он, — или спуститесь с вашей лестницы так же тихо, как вы вошли, или спускайтесь без лестницы.

Он качал его в пустом пространстве. Кавалер отыскал ногою первую ступень.

Букингем, опасаясь огласки, которая погубила бы королеву, вернулся в необитаемые комнаты, которые вели в его апартаменты. Фрейлина, любовница кавалера де Везэ, плакала молча и с ужасом ломала себе руки. Три другие девушки, верные своему обещанию оставаться слепыми и глухими, продолжали спать. Спустившись на террасу, Поанти бросил кавалеру его шпагу.

— Я поклялся убить всех подчиненных Лафейма, которые попадутся мне на дороге, — сказал он, — вы умрете.

Через секунду кавалер упал, пораженный смертельно. Королева и герцогиня де Шеврез, подойдя к окну, присутствовали при этой кровавой развязке.

— Господь спас меня еще раз! — прошептала дочь Филиппа III.

Набожная королева встала на колени перед своим аналоем, чтобы возблагодарить Всемогущего за божественное покровительство, новое доказательство которого Он ей дал. Герцогиня, со своей стороны пораженная этим вторым ударом для ее тайных планов, говорила с яростной досадой:

«Должно быть, этот проклятый кардинал вступил в договор с Сатаной. Неужели действительно небо не хочет, чтобы королева отмстила за себя?»

XIV

Боаробер, уже порядочно похудевший, видит себя осужденным похудеть еще


Это приключение не возбудило большого шума между придворными. Все давно привыкли к подобным вещам. Но оно произвело ужасное действие на подчиненных Лафейма. Несчастный кавалер дю Везэ не мог сказать, кто убил его, но знак Поанти можно было узнать по ране. В гостинице, где собрались поборники чести, почти поднялся бунт. Все грозили отказаться от службы, когда человек, так безнаказанно уничтожавший их и от которого они считали себя освобожденными, находился по-прежнему рядом, неуловимый, неуязвимый, невидимый для всех, кроме тех, кого он убивал. Лафейма, расстроенный паническим страхом своих подчиненных, не терял ни минуты. Он тотчас послал гонца к кардиналу отдать отчет в случившемся. Гонец, приехав в Париж, нашел Ришелье за совещанием с аббатом де Боаробером.

— Ну, аббат, что вы думаете об этом новом происшествии? — сказал кардинал своему поверенному, когда отпустил посланного Лафейма.

Хотя путешествие аббата де Боаробера не было так продолжительно, как он боялся, потому что он не ездил далее Кале, узнав в этом городе, что смуты, которые он ехал произвести в Лондон, уже сами начались, он все-таки очень изменился по наружности. Сто двадцать лье на почтовых произвели такое расстройство в жизни сибарита, что он похудел за несколько дней на двадцать фунтов.

— Ваше преосвященство, — ответил он на вопрос Ришелье, — смерть кавалера дю Везэ, нанесенная тою же рукою, доказывает одно и то же, то есть пока вы стараетесь всеми возможными способами помешать любви Анны Австрийской и Букингема, другая особа употребляет со своей стороны все возможные способы помогать этой любви.

— Вы не сообщаете мне ничего нового, аббат, — сказал Ришелье, нахмурив брови.

— Нет, но я замечаю вашему преосвященству, что в этой борьбе до сих пор вы всегда были побеждены.

— По милости негодяя, который насмехается над моим могуществом, который увертывается каждый раз, когда я думаю его захватить, а когда я его захвачу, скользит в моих руках как тень.

— Этот Поанти только орудие, недостойное нашего гнева. Не он, так другой исполнял бы эту роль. Вашему преосвященству следует добраться повыше.

— Доберусь. Приближается минута, когда я нападу на голову, управляющую этим орудием, на прекрасную герцогиню де Шеврез.

— Ваше преосвященство, вы не понимаете меня; оставьте в стороне имена и особ и займитесь только величием своих намерений.

— Что вы хотите сказать, Боаробер?

— Я хочу напомнить вашему преосвященству, что наши интересы заставляют вас не мешать королеве бросаться в объятия Букингема, а напротив.

— Вы, кажется, лишились рассудка, аббат?

— Осмелюсь заметить вашему преосвященству, что нахожусь в полном рассудке, потому что ничего не ел и не пил. Сегодня постный день; я только съел карпа, пулярку и выпил три бутылки вина.

— К делу, аббат, к делу! — с нетерпением сказал Ришелье. — Я не расположен шутить.

— И я также. Я не хорошо завтракал для этого. Ваше преосвященство, вы задумали было план сделаться посредством любви властелином сердца Анны Австрийской, но этот план не удался. Королева не выказала ни вкуса, ни понимания своих выгод; она могла приобрести себе в нашем преосвященстве более чем друга, она приобрела врага. Теперь ваше преосвященство хочет во что бы то ни стало помешать ей любить другого. Я хорошо понял бы это чувство, если б вы были какой-нибудь ничтожный человек, нуждающийся в деньгах, а не великий государственный человек, великий политик — словом, Ришелье.

Кардинал улыбнулся. Лесть от кого бы то ни было всегда сладка как мед.

— Какое вам дело до любви королевы? Заниматься этим — значит унижать себя до роли несчастного влюбленного, а вы не можете играть эту роль. Пусть ее любит кого хочет! Вместо того чтобы препятствовать, способствуйте этому. Что вам теперь нужно? Полный разрыв между нею и Людовиком XIII? Пусть король разведется с нею, и посредством брака герцогини Комбалэ с герцогом Анжуйским вы сделаетесь настоящим французским королем.

Ришелье задумался.

— В ваших словах, Боаробер, есть здравый смысл, — сказал он.

— Знаю. Дайте же мне продолжать. По-моему, ваш Лафейма с его подчиненными наделал пустяков; отзовите их, отзовите всех шпионов, которыми королева окружена, и предоставьте ей свободу. Вы увидите, что случится. Букингем, уже находящийся на дороге в Англию, не может терять времени, и не потеряет, как только агенты не станут ему мешать. Он и королева сделают какую-нибудь глупость, которой ваше преосвященство воспользуется, не будучи замешанным ни в чем.

— Правда, Боаробер, правда. Это самый искусный, самый благоразумный план; но я не могу подумать о нем без страшного бешенства.

— Такой человек, как вы, не должен знать, существуют ли женщины. Эти милые слабости хороши для нас, бедных аббатов, которым нечего больше делать, как пить, есть, спать и обожать Господа во всех его творениях, но они страшный камень преткновения для великих людей, желающих управлять государством.

— Ты прав, аббат.

— Бросьте же все эти сентиментальности, любовь и ревность, недостойные вашего обширного ума, и примите план, который вы сами находите самым благоразумным и самым искусным.

— Непременно приму, Боаробер.

— Когда королева будет скомпрометирована, а это не замедлит случиться, вашему преосвященству стоит только тихонько сообщить об этом королю и искусно раздуть огонь, который вы зажжете, чтобы сделался пожар, в котором погибнет Анна. Брак герцогини де Комбалэ сделает остальное.