— Ты меня не обманул, и я сдержу свое слово, — сказал он, — ты не умрешь от моей руки.

— Ах, благодарю! — вскричал Пасро со вздохом облегчения.

— Подожди. Ты не умрешь, но так как, оставшись на свободе, ты прежде всего постараешься отмстить и напустить на наши следы агентов кардинала, я сделаю для тебя невозможным исполнение этого намерения.

— Что хотите вы сделать? — вскричал Пасро, которого охватил страх.

— Ты услышишь.

В тридцати шагах от моста был большой плот для прачек, соединявшийся с берегом грубым деревянным мостиком. Между плотом и берегом стояло множество маленьких рыбачьих лодочек.

— Отцепи одну из этих маленьких лодочек, — сказал Поанти одному из своих подчиненных, — и приведи ее сюда.

Пасро не знал цели этого приказания, но, услышав его, угадал инстинктивно.

— Для чего вам эта лодка? — спросил он.

— Ты увидишь. Возьмите этого негодяя, — сказал Поанти, когда его приказание о лодке было исполнено, — свяжите его крепко по рукам и по ногам, засуньте ему в рот кляп, так чтобы он не мог ни вскрикнуть, ни сделать движения, и положите его в эту лодку.

Пасро наконец понял. Испуг придал ему необыкновенные силы. Он бросился очертя голову в середину своих врагов. Но их было слишком много. В одну минуту его сбили с ног, связали и спустили в лодку. Увлекаемая течением, она скоро исчезла в темноте.

XII

Идиллия в духе Феокрита и Вергилия. Путешествие Пасро, благополучно окончившееся


На рассвете маленькая группа людей сошла с большой дороги в лесок, находившийся в ста шагах от маленького городка Сен-Дени. Группа эта представляла довольно странный вид. Она состояла из десяти человек, которые продвигались осторожно, как армия в неприятельской стране. Впереди шли двое нищих, очевидно игравших роль лазутчиков. Потом четверо несли носилки из древесных ветвей. На этих носилках лежала фигура, которую с первого взгляда можно было принять за раненого мужчину, потому что она вся была покрыта плащом и со шляпой на голове. Пятый шел возле носилок. Он время от времени поправлял плащ или шляпу на лежащем. В тридцати шагах позади этой последней группы шли еще трое нищих. Бесполезно говорить, что раненый был не кто иной, как Дениза, покрытая плащом Поанти.

Приближаясь к Сен-Дени, Поанти ввел своих подчиненных в лесок, где он мог спрятать их на некоторое время. Осторожный, как люди истинно храбрые, он решился прежде один увидаться с трактирщиком, которого рекомендовал ему д’Арвиль. Он без труда отыскал гостиницу «Серебряный Голубь» и с первых слов трактирщика понял, что д’Арвиль не преувеличил ничего. Человек этот, звавшийся Бувало, был, как отец Денизы, слуга лотарингского дома, преданный своим бывшим господам. Он отдал весь свой дом в распоряжение Поанти и его друзей. Молодому человеку оставалось только вернуться к своим товарищам и Денизе.

Через несколько минут весь отряд вступил в гостиницу. Но тут случилось одно обстоятельство, которое чуть было не стало гибельным. Едва носилки, на которых лежала Дениза, внесли в дверь, как почтовая карета, запряженная четверней, прискакала во весь опор и остановилась у дверей гостиницы. Толстое лицо аббата высунулось в дверцу, и послышался бранчливый голос:

— К черту все кабаки и гостиницы этого проклятого города! Невозможно найти стакана вина до восхода солнца, все эти негодяи спят! Вот наконец хоть один открыл свою лавку.

Дениза задрожала при звуке этого голоса. Она наклонилась с носилок и шепнула на ухо Поанти:

— Это аббат де Боаробер.

— Эй, черт, трактирщик! — закричал Боаробер. — Принеси мне сейчас бутылку молочка Генриха IV — или, нет, помоги мне выйти; я разомну свои ноги перед твоим огнем.

Трактирщик всегда остается трактирщиком, даже когда служит лотарингскому дому. При виде нового посетителя трактирщик бросился прежде, чем Поанти успел его удержать. Он подал Боароберу руку и провел его в залу. В ту же минуту Денизу внесли в другую дверь. Боаробер, однако, приметил носилки.

— Это что такое? — спросил он трактирщика.

— Раненый, — отвечал тот.

— Раненая, хотите вы сказать, — сказал Боаробер, который под шляпой очень хорошо приметил женскую косу.

Но трактирщик остерегался.

— Я хочу сказать то, что говорю, — сказал он сухим тоном.

— Хорошо, хорошо! — сказал Боаробер. — Не сердитесь, я видел, что видел; но мне некогда разузнавать секреты других. Положим, что эта женщина мужчина, и не будем больше об этом говорить.

— Прекрасно сказано! — сказал трактирщик.

— Если твое вино хорошо, мы останемся друзьями, и я буду останавливаться у тебя каждый раз, как поеду мимо твоей двери.

— Попробуйте.

Боаробер выпил одну бутылку, чтобы попробовать вино, выпил другую, чтобы оценить его, и третью, чтобы сохранить о нем воспоминание, как сказал он. Потом сел в карету и ускакал во весь галоп. Встревоженный Поанти пришел к трактирщику, когда уехал Боаробер.

— Вы знаете этого аббата? — спросил он.

— Нет.

— Это правая рука, советник, друг кардинала.

— Когда так, я позволю себе подать вам совет.

— Какой?

— Если вы имеете причины желать, чтобы кардинал не знал, что молодая женщина, принесенная вами, здесь, вам не следует оставлять ее здесь. Аббат догадался, что это женщина, и, несмотря на мои слова, он не был обманут.

— Вы правы, — ответил озабоченный Поанти, — но где ей найти надежное убежище?

— Один из родственников моей покойной жены, рыбак, — сказал трактирщик, — недалеко отсюда. Он живет один с женой на небольшом острове, и молодая женщина, прибывшая с вами, будет там в такой безопасности, как нигде. Только она должна остаться там одна, потому что хижина мала и там не будет места ни для вас, ни для ваших товарищей.

— Она останется там одна, — сказал Поанти, — я только буду навещать ее.

— Все может устроиться, — сказал хозяин. — Когда помещу ваших товарищей, я сам провожу вас на остров.

Поанти, успокоенный на счет последствий встречи с аббатом де Боаробером, вернулся к Денизе. До сих пор молодые люди, разлученные затруднениями пути, могли только изредка обмениваться словами. Пока его проголодавшиеся товарищи подкрепляли свои силы обильным ужином, Поанти и Дениза могли наконец рассказать друг другу, что с ними случилось после той ночи, когда Поанти, спасаясь бегством во время праздника кардинала, так неожиданно попал в комнату, служившую темницей Денизе; Поанти скрыл только свое приключение с герцогиней де Комбалэ.

После полудня трактирщик, верный своему обещанию, пришел проводить молодых людей на остров. Остров Сен-Дени тогда совсем был не таков, каким он сделался впоследствии. Там была только одна хижина, та, которая должна была служить убежищем Денизе. В хижине этой жил рыбак с женой, родственник хозяина «Серебряного Голубя». Она состояла из двух комнат, одной очень большой, другой очень маленькой. В этой-то маленькой комнате можно было поставить кровать Денизе. Недалеко от хижины стоял сарай, в который прятали сети, весла, домашнюю утварь. Кроме этого, на всем острове были только деревья. Пространство было свободно только от хижины до реки. Обыкновенно у берега были причалены плоская лодка и паром. Когда рыбак тянул невод в реке, жена его ездила на пароме за теми, кто хотел быть на острове. В этот день муж и жена оба были дома, потому что и лодка, и паром качались у берега. Трактирщик закричал им. Рыбак вышел из хижины и, узнав того, кто его звал, прыгнул в лодку. Через несколько минут Поанти, Дениза и трактирщик были на другом берегу. С первых слов все было решено. Рыбак и его жена были добрые люди. Они обещали Денизе полную безопасность и все попечения, какие их скромное положение позволяло им доставить ей. Поанти только этого и желал. Дениза же в разлуке с любимым человеком мало заботилась об остальном. Устроив все, трактирщик вернулся в свою гостиницу, рыбак и его жена к своим сетям, Поанти и Дениза остались одни. Совершенная тишина царствовала около молодых людей. Подчиняясь влиянию этого спокойствия, они шли молча и задумавшись. Мысли их, по таинственному феномену, повинуясь магнетической симпатии, были одинаковы. Молодая девушка, так недавно узнавшая любовь и уже так жестоко пострадавшая, говорила себе, как она была бы счастлива, если б тот, кого она любила, согласился остаться с нею, вместо того чтобы подвергаться новым опасностям.

Поанти, со своей стороны, спрашивал себя, не безумно ли бросать счастье, находившееся у него под рукою, и не благоразумнее ли, отказавшись от предприимчивой жизни, уединиться с Денизой для жизни, исполненной спокойствия и любви.

— Послушайте, Дениза, — вдруг сказал Поанти, — не знаю, откуда происходит уныние, которое я чувствую, но в минуту разлуки с вами я колеблюсь; мне кажется, что нам угрожает несчастье еще ужаснее тех, которые уже поразили нас.

— И я также, друг мой, имею печальное предчувствие, — сказала Дениза, — не потому ли, что я знаю, что вы должны оставить меня?

— Нет, Дениза, не эта мысль печалит вас. У нас одно предчувствие: эта новая разлука должна быть гибельной для нас.

— Для чего же вы решаетесь на нее?

— Для того, что я дал слово и спешу освободиться от него. Я как слепой бросился в предприятие, еще связывающее меня; я думал найти в нем выгоды и славу; я думал, что дело идет об открытой борьбе против врагов, достойных меня, а теперь вижу, что я ошибся. Какую роль я играю? Тайного покровителя двух лиц, которых мне запрещено узнавать. Это постыдно. Я поклялся принять всякую обязанность, какую мне дадут, но с условием, однако, что она ни в чем не будет противна чести дворянина. Исполнили ли это обязательство? Не думаю, и если бы я не видел в людях, с которыми мне велено бороться, ваших и моих врагов, Дениза, я проклинал бы себя за то, что сражался с ними.