«Придавить тихонько в стене от левого угла четвертый гвоздь второго ряда.

Пройти в отверстие, которое откроется. Оно закроется опять само собой.

Подняться на лестницу. Наверху будут две комнаты; одна для капитана Десять, другая для остальных. В этих комнатах нечего бояться ни шума, ни света.

В глубине той комнаты, которая поменьше, четвертый гвоздь, который налево, ведет в старинный Августинский монастырь. Осмотреть коридоры и выходы, выходящие на улицу Двух Экю. Стало быть, можно входить и через улицу Двух Экю, и улицу Этюв.

Выбирать предпочтительно первый выход, а второй употреблять только в случае решительной необходимости.

Находчивость капитана Десять сделает остальное».


В молодом Поанти не было недостатка в самолюбии, однако, когда он кончил читать, он не мог не прошептать с наивным восторгом:

— Черт побери! Рассчитывают на мою находчивость, это очень лестно, но она никогда не сравнится с находчивостью людей, придумавших все это.

Ему не оставалось более ничего, как исполнить прочтенные им инструкции. Он взял лампу, поднял ее над головой и отыскал указанный ему гвоздь, четвертый во втором ряду с левой стороны от угла. Гвоздь этот ничем не отличался от других. Поанти прижал его пальцем и, хотя знал заранее, что будет, не мог сделать шаг назад, не от страха, а от удивления, при виде, с какою быстротою сделалось отверстие в стене. Свет от лампы осветил витую лестницу. Поанти без малейшей нерешимости отправился по этой лестнице, которая вела в обширный коридор. Стена медленно затворилась за Поанти. В конце коридора находились две комнаты, назначенные для жилища Поанти и его девяти подчиненных. Там также виднелись следы разрушения, но относительно не так были заметны, как в маленьком отеле, отворявшемся на улицу Этюв и который служил как бы передней этому таинственному зданию. Поанти прежде всего приметил, что выход из этих двух комнат на галерею, соответствующую той лестнице, по которой он пришел, был закрыт маленькой железной дверью удивительной работы и черезвычайно крепкой. Дверь эта была отворена настежь, но ее можно было и запирать, как показывал микроскопический ключ, оставленный в замке. Молодой человек легко угадал, что ключ этот был оставлен для него, запер дверь и положил ключ в карман. Теперь он был у себя дома. Тогда, с тем чувством спокойствия, которое испытывает всякий человек, находящийся наконец в безопасности в своей квартире, он с любопытством осмотрел свое жилище. Там все было приготовлено для него. В комнате, которая была поменьше и которая была назначена для него, находились кровать, стол и стул из резного дуба, который с удивлением должен был видеть себя тут, потому что он скорее был сделан для того, чтобы украшать комнату герцогини, чем бедного солдата. На постели лежал полный костюм нищего, совершенно схожий с тем, который был вчера на его товарище. Ни фальшивая борода, ни фальшивые седые волосы не были забыты. Черная повязка, которую молодой человек должен был надеть на правый глаз, как отличительный знак, по которому должны узнать его девять человек на Новом мосту, лежала на фальшивой бороде и на фальшивых волосах.

В большой комнате, общей квартире его девяти подчиненных, виднелись девять походных кроватей. Пучок резиновых факелов лежал в углу, как доказательство, подтверждавшее инструкцию, что там нечего было бояться ни света, ни шума. Но эта инструкция сообщала Поанти о двух выходах, одном на улицу Этюв, другом — на улицу Двух Экю, сквозь развалины древнего монастыря. Этот-то выход следовало теперь найти и узнать. Четвертый гвоздь в стене с левой стороны в той комнате, которая поменьше, должен был открыть его; но Поанти рассудил, что он довольно видел в этот день. Было уже очень поздно, и ему хотелось спать. Кроме того, он чувствовал большую усталость. Проворно снял он с кровати нищенский костюм, положил под голову мешок с испанскими дублонами, полученными от товарища, возле себя — обнаженную шпагу и заснул глубоким сном. Во сне ему привиделась Дениза. На другое утро, проснувшись, когда было уже светло, он увидел то, чего не мог видеть накануне в темноте: в его спальной так же, как и в смежной с нею комнате, потолок был сделан из стекол, художественно расписанных и составлявших как бы свод. Каждое из этих стекол, черезвычайно маленьких, было обрамлено узкой полосой свинца, образовывавшей узоры бесчисленных форм. Место это, должно быть, было прежде капеллой настоятелей Августинского монастыря. Поанти соскочил с постели и проворно оделся. Ему оставалось узнать и изучить секрет второго выхода через старый монастырь, а он не мог знать заранее, какие затруднения встретятся ему и сколько на это потребуется времени. Вторая пружина действовала так же хорошо, как и первая, и молодой человек тотчас очутился в древнем монастыре. Это здание, разрушенное во многих местах во время продолжительных войн Лиги и осады Парижа, составляло по великому множеству комнат, галерей и коридоров настоящий лабиринт. Но не без причины рассчитывали на понятливость барона де Поанти. Менее чем за два часа он разобрал все таинства этого лабиринта, и, удостоверившись, что всегда найдет там дорогу и днем, и ночью, Поанти спокойно вышел через улицу Этюв с видом любителя археологии, осматривавшего замечательный монумент.

Никто на улице, по-видимому, не обратил на него внимания. Так как он должен был находиться на Новом мосту только к четырем часам, он вздумал привести в исполнение план, пришедший ему в голову накануне, когда его товарищ сообщил ему, что он увидит на другой день вечером, в десять часов, могущественную особу, которая взяла на себя сообщить ему последние инструкции. Поанти не знал, кто эта особа, но ему было известно, что это женщина. Этого было довольно для того, чтобы он не захотел явиться пред нею в костюме нищего, ни в костюме, в котором он приехал из Дофинэ и который вовсе не был ни красив, ни изящен. Конечно, Поанти искренно и истинно любил Денизу. Любовь эта охватила все существо его. Но он был молод, знал, что недурен собой, и был не прочь выставить свои преимущества, особенно в глазах женщины, которая могла быть также молода и также хороша и которая, как он не мог сомневаться, была знатна, богата и могущественна. Поанти отправился в лавку с готовыми вещами и выбрал себе почти новый костюм, потом отобедал в первой попавшейся ему на пути таверне и вернулся в ту таинственную комнату, где он ночевал.

В ту минуту, когда било четыре часа, Поанти вошел на Новый мост. Ни купец, продавший ему платье, ни трактирщик, подававший ему завтрак, наверно не узнали бы его в костюме нищего. Не сделал он и двадцати шагов, как очутился лицом к лицу с высоким человеком с костылями, который, наклонившись к нему, шепнул ему на ухо:

— Я из Лотарингии.

— Номер один, — ответил Поанти, не смотря на него и продолжая свой путь.

Чрез несколько шагов слепой, загородив ему путь палкой, сказал:

— Я из Лимузена.

— Намер два, — ответил Поанти.

Потом калека, подставив ему свою чашку, дерзко закричал:

— Я из Гаскони, добрый барин, пришел пешком, подайте Христа ради.

— Номер три, — ответил Поанти, делая вид, будто бросает ему медную монету.

Четвертый приехал из Нивернэ. Пятый из Оверни. Шестой из Анжу. Седьмой из Артоа, восьмой из Нормандии, последний, наконец, из Перигора. Это продолжалось часа полтора. После девятого Поанти обернулся и бросил вокруг себя быстрый взгляд единственным глазом, который оставался у него свободен. Девять человек, затерявшиеся в толпе, на самом деле все смотрели на него и следили за всеми его движениями. Однако они, по-видимому, не знали друг друга и не обменялись ни одним словом. Но каждый повиновался паролю, который был сообщен заранее.

«Эти люди такие же нищие, как и я, — подумал Поанти. — Я очень буду удивлен, если под своими плащами они все не скрывают шпаги».

Потом к нему снова пришла в голову мысль, которая уже несколько раз приходила накануне.

«Что хотят сделать из всех этих людей и из всех этих шпаг?» — спросил он себя.

Набор его кончился, он мог бы тотчас отвести домой свой небольшой отряд, но из предосторожности предпочел дождаться наступления ночи. Оставалось подождать всего минут сорок. Это было легко. Поанти оперся о парапет моста и стал смотреть на воду. Он не занимался более своими людьми; он знал, что теперь никто из них не потеряет его из виду.

Когда совсем стемнело, он медленно сошел с моста, и через пять минуть девять человек собрались около него. Поанти дал каждому полпистоля и сказал просто:

— Ступайте за провизией.

Все ушли и через четверть часа вернулись. Когда Поанти вел их известным ему секретным путем и зажег несколько факелов, чтобы лучше рассмотреть своих подчиненных, он уловил на лицах всех выражение такого жадного любопытства, что тотчас понял, что никто из этих людей не знает ничего о цели и причине предприятия, соединившего их. Но по арабской поговорке Поанти, несмотря на свою молодость, соединял силу льва с терпением змеи. Он не подал виду, что примечает любопытные взгляды, и только сказал:

— Снимите лохмотья, обезображивающие вас и теперь для вас бесполезные, познакомьтесь между собою, как следует людям, которые должны жить вместе, и приготовьтесь ужинать. Мы сейчас поговорим.

С этими словами, обещавшими более, чем он мог сдержать, потому что он сам немногое им мог сообщить, он вошел в свою комнату и, подавая пример, снял повязку, ослеплявшую его, и нищенский костюм, придававший ему такую жалкую наружность. Вернувшись в общую комнату в щегольском костюме, купленном им, он увидел, что не с ним одним произошло превращение. Пред ним было девять сильных молодцов, с огненными глазами, и на боку у каждого из них висела шпага. Ужин, поставленный на длинном столе, занимавшем середину залы, ожидал товарищей, а товарищи — начальника. Каждый принес свое кушанье, что составляло самый странный винегрет. Но никто не забыл вина, и этот ужин людей совершенно незнакомых и собравшихся в первый раз был веселее, чем можно было бы ожидать. При последнем стакане они были друзья, и так как они знали, что, принадлежа к одному делу, не могут бояться нескромности, то беседа скоро сделалась откровенной. Поанти, более сдержанный по характеру и положению, только слушал. Он узнал таким образом, что с его товарищами поступили точно так же, как с ним, и выбрали преимущественно людей, искусно владевших шпагой. Это подало ему повод к странным размышлениям. Поанти отложил их до более удобного времени. Притом они были бесполезны, потому что час, когда он должен был увидеться с женщиной, о которой говорил ему проводник, быстро приближался, и он должен был наконец узнать, чего требуют от него и его товарищей. Вынув из кармана мешок с дублонами, который он получил накануне, он высыпал золото на стол, сделал девять кучек по пятьдесят пистолей каждая и, указав на них своим товарищам, сказал: