— Что мне за нужда!

— Ах, государь! Вы этого не сделаете. Разве королева виновата? Разве она должна быть жертвою того, что ее необыкновенная красота возбудила восторг, может быть слишком живой, в молодом человеке, красивом и любезном?

Это было масло, искусно брошенное кардиналом на огонь. Раздражение короля дошло до высочайшей степени.

— Для чего, кардинал, — сказал он запальчиво, — для чего, если вы знали, что герцог Букингем имел дерзость поднять глаза на королеву, так медлили вы сообщить об этом мне?

— Я не видел в этом ни малейшей важности, государь, — холодно ответил Ришелье, — потому что не мог предвидеть и не считал возможным вторичный приезд его светлости.

— Это значит, что теперь, именно вследствие его приезда, эта важность бросилась в глаза мне самому.

— Ваше величество, вы не так поняли меня. Добродетель королевы стоит так высоко, настолько выше подозрений, что, по моему мнению, ничто не может ей повредить.

— Я не обвиняю добродетель королевы, но королева женщина, а все женщины…

Людовик XIII сам остановился пред тем, что он хотел было сказать.

— А все женщины — женщины, — докончил он. — Откуда у нее вдруг явилось внезапное и необыкновенное желание присутствовать сегодня на этом приеме?

— Женская прихоть, государь, прихоть женщины скучающей, которая надеется найти развлечение, — ответил Ришелье тоном, совершенно добродушным.

— Развлечение! Для чего королеве искать развлечений? А у меня разве есть развлечения? Я смертельно скучаю каждый день круглый год. Притом, что может быть веселого в приеме посланника, Букингем или Мирбель зовут его? Находите ли вы удовольствие в подобной церемонии, кардинал? Нет, нет! Это не прихоть скучающей женщины, а желание женщины, знающей, что она понравилась, и хочет нравиться еще, сблизиться как можно скорее с тем, кому нравится она.

— Ваше величество позволит мне не разделить ваше мнение.

— А вы позволите мне остаться при своем. Я часто спрашивал себя, кардинал, — продолжал король, — и не мог дать себе ответ, какая причина заставляет вас всегда защищать королеву против меня, даже в таких поступках, которые наиболее достойны порицания. Неужели и вы изменяете мне?

— Я никогда не думал заслужить подобное подозрение со стороны вашего величества, — улыбаясь, ответил Ришелье.

— Как же объяснить ваше поведение?

— Самым простым образом, государь. Я защищаю королеву, потому что неограниченно верю в ее благоразумие и в ее добродетель.

Людовик XIII сделал движение плечами, показывавшее вовсе не такую сильную веру в эти две добродетели Анны Австрийской. Кардинал продолжал:

— Но так как честь короля для меня драгоценнее моей собственной чести, так как никакое облачко, как бы ни было оно легко, не должно никогда затемнять его, я считаю себя обязанным предупреждать ваше величество о малейшей опасности, которой она может подвергаться.

Добродетель жены Цезаря не должна быть даже подозреваема. Я сообщил вашему величеству о фамильярности герцога Анжуйского, фамильярности ребяческой, которая, тем не менее, могла подвергаться критике.

— Это правда, — сказал король, — я ее прекратил.

— Впоследствии я обратил ваше внимание, государь, на ухаживанье герцога де Монморанси, ухаживанье невинное, я в этом не сомневаюсь, но которое могло со временем сделаться опасно, не для ее величества, великий Боже! Но только для герцога.

— Да, да, — сказал король с мрачным выражением, — я это знаю. Я удалил герцога, и если он теперь вернулся к нам, то ненадолго.

— Я и сегодня делаю то же. Я говорю вашему величеству, что знаю о секретных мыслях герцога Букингема, не для того, чтобы вы, ваше величество, боялись, а чтобы знали и наблюдали.

— Как же могу я наблюдать? Могу ли? — сказал король, побежденный и дошедший именно до той степени, до которой хотел довести его кардинал. — Я могу отдать строгое приказание, разлучить навсегда королеву с этим дерзким англичанином, прогнав его от французского двора, прежде чем он явится сюда.

— Это будет разрывом брака принцессы Генриэтты и началом войны, — холодно сказал кардинал.

— Вы видите, что я не могу сделать ничего.

— Извините, государь, вы можете поручить мне наблюдать за вас.

— Разве я уже не уполномочил вас во всем, кардинал?

— Хорошо, государь, я воспользуюсь данной вами властью. Если ваше величество дает позволение, позвольте мне теперь же подать вам смиренный совет.

— Говорите, герцог.

— Удалять систематически от королевы все случаи находиться в присутствии герцога Букингема было бы не только неполитично, но и невозможно. Они оба должны присутствовать на свадебных празднествах; на празднике, который вы, ваше величество, позволили мне приготовить у себя в честь будущих супругов, точно так же должны быть и французская королева, и посланник английского короля. Но сближать их беспрестанно и ежеминутно друг с другом было бы неблагоразумно. Сегодня вечером, например, прием герцога, приехавшего инкогнито, не имеет официального характера, и присутствие королевы кажется мне бесполезным. Однако если вы, ваше величество, позволили…

— Я ничего не позволял. Королева спросила меня, желаю ли я этого, а я просто отвечал, что дам знать. Сейчас пойду ей сказать, что я рассудил не исполнять ее желания.

— Могу спросить вас, государь, кого ее величество присылала к вам?

— Герцогиню де Шеврез.

Ришелье, услышав это имя, которое он, однако, ожидал, нахмурил брови, но король этого не видел.

— Ступайте со мною к королеве, кардинал, — сказал Людовик XIII, вставая.

— Простите меня, государь, — сказал кардинал с замешательством, потому что ему не очень хотелось присутствовать при объяснении, всю неприятность которого королева не преминет, и весьма основательно, приписать ему, — время не очень удобное, чтобы мне явиться в апартаменты ее величества.

— Когда я вас приведу, кардинал, — отвечал король с надменностью мелочных умов, которые поддаются в больших вещах и выказывают неукротимую волю, когда дело идет о вещах ничтожных, — всякий час и всякое место удобны. Надеюсь, никто не осмелится находить дурным то, что я нахожу хорошим.

Людовик XIII, отворив дверь, вошел в коридор, который вел от него в комнаты Анны Австрийской. У дверей королевы стоял камердинер Лапорт. Увидев короля в сопровождении кардинала, он сделал движение, чтобы поднять портьеру, но повелительный знак Людовика XIII пригвоздил его к месту. Король прошел мимо него и остановился за опущенной портьерой. Кардинал остановился рядом.

Сквозь портьеру очень ясно слышался голос королевы попеременно с голосом ее фаворитки герцогини де Шеврез.

— Я сделаю, что вы хотите, герцогиня, — говорила королева с очевидным усилием в голосе, — но я боюсь заплатить впоследствии горькими сожалениями за слабость, которую показываю сегодня, соглашаясь на ваши просьбы.

— Верьте мне и не опасайтесь, ваше величество, — весело возразила герцогиня. — Никогда вы не встретите человека благороднее и достойнее герцога.

По всему телу Людовика пробежал трепет гнева. Бешеною рукою он скорее сорвал, чем сдернул портьеру. Королева и герцогиня, закрытые занавесями кровати, по другую сторону которой они находились, услышали, как кольца сдвинулись на золотом треугольнике, но еще не видели, кто вошел. Анна подумала, что это ее камердинер Лапорт. Король вбежал с пылающими глазами, с пеной у рта, со сжатыми кулаками. Будто пьяный работник, приготовляющийся прибить свою жену. Кардинал едва успел встать перед ним и осмелился взять его за руку.

— Великая тайна выигрывать все партии, государь, — сказал он голосом тихим и выразительным, — заключается в том, чтобы видеть игру других, а свою скрывать. Скройте вашу, государь, еще не время показывать ее. Вы ничего не знаете, вы ничего не слышали. Я беру на себя все.

Не ожидая согласия, без которого, впрочем, он мог обойтись, как ему было известно, кардинал, почти потащил короля, обошел угол кровати и явился пред королевой и герцогиней де Шеврез, которые обе удивились этому двойному явлению. Приметив короля, своего супруга, Анна Австрийская вдруг встала и сделала шаг к нему навстречу, между тем как герцогиня встала позади кресла, на котором сидела королева. Физиономия кардинала, искусно принимавшая все выражения, была исполнена почтительной кротости и спокойной любезности. Людовик XIII еще трепетал от гнева, готового разразиться, и от усилий сдержать его. Никогда его мрачное лицо не было так мрачно. Однако он не торопился говорить, и королева, которая ожидала с минуту в почтительной позе, чтобы ее супруг и властелин заговорил, решилась наконец сама прервать молчание.

— Могу узнать, государь, — сказала она, — какому счастливому обстоятельству обязана я вашим посещением? Я не смею надеяться, чтобы вы потрудились побеспокоиться сами принести ответ на смиренную просьбу, с которою я не побоялась обратиться к вам.

— Напротив, именно этот ответ привел меня. Я хотел принести его вам, и если не я сам скажу вам его — вам скажет кардинал, мое присутствие, по крайней мере, придаст ему достаточный вес.

— Ваша воля для меня закон, — ответила несчастная королева, которая, давно привыкнув к любезностям своего супруга, ожидала какого-нибудь нового унижения.

Присутствие кардинала и его кошачья физиономия, улыбавшаяся возле короля, не оставляли ей ни малейшего сомнения на этот счет.

— Если ваше величество находит мое присутствие неуместным, я попрошу позволения уйти, — сказала вдруг своим звучным и небрежным тоном герцогиня де Шеврез, которая, выйдя из-за кресла, сделала королю низкий поклон.

Людовик XIII бросил на смелую герцогиню раздраженный взгляд.

— Нет, герцогиня, — сказал он сухим тоном. — Вы пользуетесь дружбой и доверием королевы, так что не можете оставаться равнодушны ко всему, что касается ее. Останьтесь.