— Но ведь вы, кажется, сказали, что вас хотели убить?

— Это правда.

— Что с того места в вас может попасть выстрел?

— Вероятно.

— О, когда так, — решительно сказала Дениза, — ваше средство не годится никуда.

— Можно найти другое, — робко сказал Поанти.

— Какое же это?

— Не знаю, понравится ли оно вам.

— Скажите.

— Позволить мне сообщить вам то, что я хотел сообщить вашему отцу, и попросить у вас той услуги, которой я хотел просить у него.

— Почему же и нет? — сказала Дениза. — Притом мой отец непременно пересказал бы мне все, что сказали бы ему, и ничего не сделал бы без моего совета. Отец мой делает все, что я хочу, и только это.

— То есть вы здесь госпожа.

— Да, во всем.

Дениза колебалась с минуту, потом прибавила вполголоса, как бы говоря сама с собой:

— Кроме, однако, одного, в чем он черезвычайно упрям!..

— Что же это такое? — с любопытством спросил Поанти.

— Это вас не касается, — ответила Дениза.

Поанти понял, что он был нескромен, и вернулся к прежнему.

— Итак, вы соглашаетесь меня выслушать? — сказал он.

— Это необходимо, потому что это единственное средство спасти вам жизнь.

— Но с другой стороны стены, — сказал Поанти, бросив взгляд на стену, около которой они остановились, — нас могут услышать, для меня очень важно, чтобы моим врагам не было известно мое присутствие здесь.

— Вы правы, — сказала Дениза. — Притом очень холодно. Войдемте в дом.

Этого только и желал молодой человек. Дениза шла впереди него, отворила дверь, впустила его и вошла вместе с ним. Поанти одним взглядом осмотрел топографию дома. Комната, в которой он находился, выходила в сад и освещалась только одним окном. Напротив этого окна была дверь, ведущая в другую комнату, которая, как он понял по расположению места, выходила на площадь. Эта-то вторая комната и интересовала его. Дениза, войдя, указала ему на стул у камина, потом сама села пред окном и для вида взяла в руки шитье. Но прежде чем наклонила свою хорошенькую головку к работе, она сказала молодому человеку тоном так мало взволнованным, какой только могла принять:

— Говорите теперь, если хотите.

— Начну с самого трудного, — сказал Поанти, — если вы согласитесь на это, остальное сделается само собою.

— Посмотрим.

— У вас есть возле этой комнаты другая, выходящая на площадь?

— Есть.

— В ней окно с наружными ставнями и крепкими железными засовами?

— Да, — ответила опять Дениза, опустив голову к работе, чтобы не обнаружить краски при воспоминании, вызванном вопросами молодого человека.

Из этого самого окна целую неделю она тайно следила за всеми его движениями, когда он прогуливался на площади, и как ни старалась прятаться за ставнями, все-таки дрожала, чтобы ее не приметили. Пылкие взгляды Поанти, когда он очутился напротив нее на пороге двери, его минутное замешательство, не укрывшееся от нее, все доказывало ей и приводило ее в восторг, что, хотя она хорошо пряталась, он все-таки видел ее. И так как хорошенькая и кокетливая девушка знала, что она ничего не потеряет, если ее увидеть вблизи, и заранее простила молодому красавцу странность и смелость его поступка, потому что если в первую минуту она приняла всерьез причину, на которую сослался Поанти, чтобы оправдать этот поступок, если, слыша об убийцах, преследовавших его, она сначала испугалась, размышление и сознание своей красоты побудили ее вернуться к другим мыслям. В ее глазах теперь вся эта история была выдумана Поанти и была ловкой проделкой, не имевшей другой цели, как добраться до нее.

«Должен же он был решиться на это, — думала она, извиняя его от всего сердца, — или таким способом, или другим. Не я, конечно, могла идти к нему, а он не мог, со своей стороны, всю жизнь прохаживаться под моим окном и не стараться говорить со мною». Теперь, когда он находится возле нее и, верно, будет говорить, она и горела нетерпением, и боялась выслушать его. Всякая девушка испытала это в тот день, когда выслушивала первое признание в любви.

— Ну, — продолжал Поанти, — услуга, которой я жду от вас, состоит в том, чтобы позволить мне каждый день проводить два часа за ставнями этого окна.

Дениза ожидала совсем другого. Она собрала все свои силы, чтобы вынести удар, а удар нанесен не был. Но она надеялась, что он только отложен.

— Как это можно! — сказала она с чувством испуганной стыдливости. — Эта комната моя спальня.

— Когда так, я понимаю всю силу вашей совестливости, — сказал Поанти, — и вижу, что для того, чтобы победить ее, я должен обнаружить вам часть тайны, которую мне следовало бы сохранить, но которую необходимость принуждает меня обнаружить, то есть настоящую причину моего присутствия на площади, находящейся пред вашим окном, куда я прихожу каждый день целую неделю и куда буду принужден приходить каждый день, рискуя моей жизнью, неизвестно еще сколько времени.

— Если это тайна, — пролепетала Дениза, — тогда говорить не надо.

— Вы должны это знать.

«Настала минута!» — подумала Дениза, сердце которой сильно билось.

Она старалась преодолеть волнение, которое сжимало ей горло и душило ее.

— Скажите же, — прошептала она едва внятным голосом.

Поанти с минуту колебался. Неужели доверить женщине то, что он отказался доверить накануне герцогу Монморанси и графу де Морэ, двум самым благородным и честным вельможам Франции? Но для самого успеха предприятия, за которое, не зная его, он взялся, это признание было необходимо. Притом Дениза была такая хорошенькая, а ее физиономия дышала таким чистосердечием и такой честностью.

— То, что я вам сообщу, принадлежит не мне и касается интересов очень серьезных. Сообщая это вам, я доверяю вам более чем мою жизнь, мою честь как дворянина и солдата. Если вследствие какой-нибудь неосторожности, какого-нибудь слова, сказанного некстати, вы обнаружите малейшую часть моей тайны, вы будете причиною моей смерти, потому что я не переживу моего бесславия и, клянусь именем моего отца, сам воткну в свое тело мою собственную шпагу.

Дениза побледнела и начала думать, что ошиблась.

— Милостивый государь, — ответила она, — отец мой отставной солдат, служивший Гизам; он никогда не изменял тайне, вверенной его честности, и клянусь вам, что с этой стороны я истинная его дочь. Теперь говорите или молчите, как вам угодно.

Поанти был поражен достоинством, выражавшимся в тоне и словах молодой девушки. Она поняла это по выражению его физиономии и прибавила:

— Я провела почти все мое детство в доме Клода де Лоррена, герцога де Шевреза, и герцогиня де Шеврез была так добра, что занималась мною. Одно это имя должно служить вам поручительством.

— Нет, — с жаром вскричал Поанти, — это имя ничего не значит для меня! Поручительство я нахожу в ваших прекрасных глазах, взгляд которых так ясен и так честен, в чистосердечии вашего тона, в том неизвестном чувстве, которое ощущаешь невольно, когда находишься лицом к лицу с честной натурой.

Он приблизился к Денизе, на которую смотрел пылкими глазами.

— Да, — продолжал он, — и я теперь понимаю бешеную ревность несчастного человека и мысль о преступлении, которое она внушила ему. Вчера я не верил, что он один старался убить меня посредством других, а теперь я этому верю. Тот, кто любит вас, Дениза, должен желать защитить свое счастье всеми возможными способами.

Дениза подняла глаза и смотрела на него с величайшим удивлением.

— Вы знаете мое имя? — спросила она.

— Да.

— И вы говорите о каком-то несчастном человеке, который любит меня, и о преступлении, которое он хотел совершить из любви ко мне. Я вас не понимаю.

— Вы все узнаете, Дениза, и теперь я должен и хочу все вам сказать.

Поанти, вместо того чтобы сесть опять возле камина, опустился на табурет у ног молодой девушки.

— Выслушайте меня, — сказал он, — у меня назначено свидание на этой площади пред окном вашей комнаты с одним человеком, который придет неизвестно в какой день, может быть, сегодня, может быть, через неделю. Это свидание связывается с предприятием, за которое я взялся, и ни за что на свете я не хочу пропустить ни одного дня, ожидая этого человека. Вот уже неделя, как я в Париже, и я не пропустил ни одного раза.

Дениза давно уже ожидала этого удара, но тем не менее он был жесток. Две крупные слезы, которые она не могла скрыть, задрожали на ее ресницах и как две жемчужины покатились по ее щекам.

— Я понимаю, — сказала она глухим голосом.

Поанти, со своей стороны, также понял. Наименее самонадеянный мужчина понял бы точно так же. Поанти не был самонадеян, он быль молод. Он знал, что он хорош собою, и не удивлялся, что может понравиться хорошенькой женщине, и он был ловок и тонок как светский человек. Он хотел взять за руку Денизу, но она отдернула ее, как будто ее обожгло раскаленное железо.

— Нет, Дениза, — сказал он, — вы не понимаете и не можете понять, пока я не скажу вам все. Слушайте еще.

— Что же еще можете вы мне сказать? — горестно вскричала Дениза, которая после того, как исчезли ее сладостные мечты, не интересовалась более ничем. — У вас есть дело каждый вечер на этой площади; вам уже расставлена там засада, и вы боитесь, основательно может быть, чтобы вам не расставили другую. Вы приметили этот дом и подумали, что вы будете более в безопасности за окном, откуда можете видеть все, не будучи видимым, чем среди этой пустой площади, и пришли просить у моего отца позволения поместить вас там. Все это было очень просто и весьма естественно. Будь здесь мой отец, я уверена, что он не сделает никаких затруднений, чтобы исполнить ваше желание. Его здесь нет, но, так как он по доброте или по слабости позволяет мне поступать по-своему, я беру на себя дать вам позволение, которого спрашиваете вы. Отворите эту дверь, войдите в мою комнату и делайте из нее обсерваторию так долго, как для вас удобно.