Связанный по рукам и ногам, он в отчаянии думал о пространстве, разделявшем его с уязвленным и несчастным другом. Встреча со смертью для такой чувствительной женщины, как она, – очень тяжелое испытание. Лицом к лицу с пустотой. А эти скорбные формальности! Элен теперь одна, и ей не на кого опереться.

Он повернул ручку звука. Голоса взрывом заполнили комнату. Два политика – один от большинства, другой от оппозиции – вцепились друг в друга по проблемам налогообложения.


Отдаленная болтовня телевизора проникала даже через закрытую дверь. Полулежа на кровати, Анн листала рукопись книги о старинной охоте. Предполагалось, что это будет шикарное издание с богатыми иллюстрациями. Завтра – экспертная комиссия, и она должна представить свое заключение. Но чем дальше Анн вчитывалась, тем с большим трудом ее мысли совпадали с текстом. Между нею и работой неотступно находился Лоран. Он сидел, развалившись в кресле и обняв ладонями запрокинутую голову.

– Анн, ты чего? – спросил он вполголоса.

– Ничего, я работаю.

– Что-то у нас с тобой не так, я это чувствую.

– Есть от чего, не правда ли? – спросила она.

– Это потому, что я не хочу ходить на вечерние курсы в школу декоративного искусства?

– И из-за этого, и из-за всего остального, Лоран. Не будем затевать дискуссию. Ты ненавидишь свою работу, ничего в жизни тебя не интересует. Даже деньги, которые ты зарабатываешь! Я в таком случае все меньше и меньше интересуюсь тобой – вот и все!

– Что ты хочешь этим сказать? – выкрикнул он, поднимаясь.

Анн не ответила, притворно углубившись в чтение. Лоран подошел к кровати, его тень закрыла страничку с текстом.

– Видишь ли, Анн, – сказал он, – ты всегда недовольна. Ты хотела, чтобы я работал с тобой, и я согласился. Ты пожелала, чтобы я жил с тобой, и я здесь, в твоей комнате. Теперь ты требуешь, чтобы я ходил на вечерние курсы. На работе я превратился в заморыша, но я еще должен до одиннадцати часов учиться орудовать циркулем и рейсфедером! И так – три или четыре года! И все это для того, чтобы как следует слиться с обществом, гниющим от денег! Мы закончим тем, что уничтожим себя. Обоих – и тебя, и меня. И все потому, что ты вбила себе в голову, будто нужно зарабатывать как можно больше денег, и тогда будешь счастлив. Но с тех пор, как я работаю, и ты это чувствуешь так же, как я, все между нами пошло прахом. Ты уже не такая, я почти свихнулся.

– Вот что, Лоран, хватит! – оборвала она. – Мои требования, твоя любовь, твои теории, мой уют, деньги, общество. Ты просто лентяй и фразер!

– Анн!

Он попытался взять ее за руки. Она оттолкнула его:

– Нет!

Анн нервно схватила карандаш и попыталась сделать в книге пометку. Но вместо текста со страницы на нее смотрел Лоран. А тот, пораженный ее словами, молчал. Он повернулся к ней спиной и принялся раздеваться с мальчишеской резкостью, разбрасывая одежду по всей комнате. Оставшись совершенно голым, он бросился в постель животом вниз и спрятал лицо в изгиб согнутой руки. Анн не пошевелилась. Он дышал чуть слышно, и вытянувшееся рядом с нею тело испускало волнующий матовый свет. Работать она больше не могла. Что же делать? Все забыть? Уснуть? Ей вдруг показалось, что она все время как бы крутит ручку ворота глубокого колодца и вытаскивает из его чрева Лорана, но стоит только ей дать слабину, как веревка снова разматывается, и тот опять проваливается в пустоту.

Анн отложила рукопись, потушила лампу и прилегла рядом с юношей, положив голову на подушку. В темноте послышался жалобный, тихий голос Лорана:

– Ты не любишь меня больше, Анн?

Это прозвучало так, будто рядом с ней, бок о бок, простонал раненый. Со всех сторон ее омывало исходившее от него тепло.

Она прошептала:

– Молчи, прошу тебя! Ты рта не можешь открыть, не ляпнув какую-нибудь глупость.

Немного погодя она кожей почувствовала, как он в темноте смотрит на нее. Она молча сняла с себя ночную сорочку и легла на покатую спину Лорана. От прикосновения он весь задрожал. Обеими руками она ласкала его волосы, слегка стягивая их на затылке, целовала мочки его ушей, покрывала поцелуями его щеки. И ощутила на губах солоноватый привкус его слез. Он плакал. Анн была настолько тронута, что жалость к нему затуманила все ее мысли. Внутри ожило и разгоралось нетерпение. Она больше не знала, чего ей хотелось где-то там, в другом бытии и куда она там стремилась. Распахнутыми глазами она силилась разглядеть в темноте смутный блеск других глаз, тех, что искали ее. И она простонала:

– Я устала от тебя! Ты сводишь меня с ума. Я не знаю, что с тобой делать! Я стараюсь, но все напрасно… Я больше так не могу!..

Он перевернулся на спину. Анн высвободилась и осторожно легла на него сверху. Всем своим телом она ощущала то, в чем так нуждалась, – нежность и тепло его кожи. Она развела его руки в стороны, уподобив распятию, и уткнулась лицом в мужскую подмышку.

Прикоснувшись губами к ее затылку, Лоран прошептал:

– Анн, любовь моя, жизнь моя! Если ты хочешь, я буду ходить на эти курсы. Только будь ласкова со мной…

Она чуть приподнялась над ним, словно хотела пропустить себе на грудь, на живот немного воздуха, и снова, бесконечно медленно, с каким-то ужасающим наслаждением опустилась в ночи на ждущее и требующее тело, слепое и упругое.

21

С самого начала Анн едва сдерживалась, чтобы не задать вопрос, так и просившийся ей на язык. Если она и согласилась присоединиться к Марку в «Старине Жорже» в половине седьмого, то лишь из-за странного предчувствия таинственности, присутствующей во всем этом. Совершенно выздоровевший, со свежим лицом, он непринужденно и шутливо рассказывал о своей болезни:

– В общем-то весьма живой и темпераментный мужчина, я вдруг ощутил себя немощным стариком, неспособными завязать себе шнурки. Смещение позвонка. И, кажется, это может повториться. Посоветовали заниматься физкультурой. Ты можешь представить меня дергающимся по утрам перед зеркалом?

Анн сделала небольшой глоток вина:

– Еще как! Ты всегда тщательно следил за своей персоной.

– Это упрек?

– Скорее комплимент. Кстати, ты забыл мне сказать, что живешь не один.

Марк не шелохнулся, но она догадалась, что задела его за живое.

– Не думал, что моя частная жизнь интересует тебя с этой стороны, – буркнул он в ответ.

– Марк, я о себе рассказываю тебе все.

– Это не одно и то же.

– Э, нет, не юли. Или ты мне уже не друг?

– Я никогда им не был и не буду, – уверенно ответил он и склонился, чтобы заглянуть Анн в лицо.

Она тем временем думала о Лоране. Ему снова не хватило чувства юмора, когда она рассказала ему про свое рандеву с Марком: «Опять? Зачем? Где? Во сколько?»

– Хорошо, хорошо, – сказала она. – Я не буду задавать вопросов. Эта женщина останется для меня твоей тайной поклонницей.

В бистро становилось шумнее. Два молодых парня препирались с хозяином, пытаясь расплатиться по счету зажигалкой. Марк, казалось, о чем-то серьезно размышлял. Он заметно колебался: шаг назад или прыжок вперед. И внезапно признался:

– Анн, я собираюсь жениться.

Она словно споткнулась на полном ходу. Не было ни радости, ни боли. Так, скучная новость, не более.

– Меня это не удивляет, – сказала она. – Ты всегда относился к супружеству серьезно – по крайней мере, серьезнее меня.

– Думаю, да. Ты сейчас думаешь, что я глуп, старомоден…

– Вовсе нет!

– Знаешь, я долго колебался… а на прошлой неделе решился. В общем, мы наконец приняли совместное решение, Карин и я. Да ты ее знаешь, это Карин Беранже.

Анн мысленно представила себе высокую широкоплечую блондинку с улыбкой победительницы. Светская, спортивная, неуемная, чемпионка по гольфу или что-то в этом духе.

– Но она же замужем, – вспомнила она.

– В прошлом году Карин развелась.

Анн живо одобрила:

– И правильно сделала. Никудышная была пара. Впрочем, она всегда питала к тебе слабость. Вспомни, как она кокетничала с тобой, когда мы были женаты. Мы тогда частенько посмеивались над ней.

А про себя подумала, что для личного счастья эта поверхностная Карин подходила Марку куда как лучше, чем она сама. Улыбался он как-то глуповато – словно школьник, надевший новую форму.

– Ты ее очень любишь? – спросила Анн.

– Может, это и случится, если только у меня получится, и я забуду тебя, – со вздохом сказал он.

Его слова ее возмутили. Она усмотрела в них льстивую просьбу о прощении, притворное извинение.

– Жаль!

Еще вчера Марк принадлежал только ей, у него была своя роль в ее окружении. Он был другом, точно так же, как Пьер – отцом, а Лоран – любовником. Сегодня он уже стал никем. Бестелесный, обесцвеченный, лунно-бледный, он удалялся от Анн в небытие. Он мог жениться или гулять холостым, ехать далеко за границу или оставаться в Париже, преуспевать в делах или умирать от инфаркта – отныне она будет безучастна к превратностям его судьбы. Не сознавая, что за пропасть разверзлась между ними, Марк тихо сказал:

– Карин очень хотела бы тебя увидеть.

Анн знала, что это неправда. Однако, в свою очередь, тоже солгала:

– Мне тоже хотелось бы с ней встретиться.

– Надо будет в ближайшие дни созвониться.

Она улыбнулась, хотя все ее тело приобрело бесчувственность металла. Под кожей – стальные канаты. В голове – железные шары.

– На следующей неделе я снова должен ехать в Японию, – сказал он. – Так что как только вернусь…

– Да, так оно даже лучше…

Он попытался взять ее за локоть. Она отстранилась.

О, как же ей не хватало сейчас Лорана! Скорей бы увидеть его, прильнуть к его груди. Она была сейчас комком нервов, она была готова к бунту, к вспышке, к восторгу.

Она была огороженным со всех сторон изгородью одиноким каштаном. Она ревновала Марка! Можно умереть со смеху.

Анн заставила себя еще немного поболтать с ним о том о сем. Что-то вроде топтания на месте. Затем они перешли к процедуре прощания. Марк хотел проводить ее до самого дома. Анн отказалась. Они расстались в переходе на «Одеоне». На другой стороне площади, на углу Ансьен-Комеди, набычившись и засунув руки в карманы, ее ожидал Лоран.