Леония положила одну руку на его спину, а другой обняла грудь, прижавшись лицом к его шее. Роджер закрыл глаза и сглотнул, пытаясь сдержать дыхание. Он не мог понять, почему так изнемогает от желания. Его сексуальные потребности были сильными, но не беспорядочными, а эта девочка не делала ничего, чтобы спровоцировать его. Ее объятия были не такими уж возбуждающими, но его плоть взрывалась, как только она касалась его, посылая угрозы от шеи и спины вниз, приводя к почти невыносимому возбуждению.

Это было хуже, чем страдания его раннего брака, когда он желал Соланж с такой силой, которая приводила к физическим мучениям. Она часто отказывала ему, так что он был неудовлетворен: в молодые годы он был романтическим дураком и не успокаивался с проститутками, но, по крайней мере, мог уйти. Сейчас ему не оставалось ничего, кроме терпения, пока Леония прижималась к нему с постоянным ложным возбуждением желания. Каждый раз, когда он отодвигался, Леония бормотала и придвигалась еще ближе. Он думал, что она уже заснула, но даже эта мысль не успокаивала его. Он жаждал повернуться и обнять ее, целовать и ласкать, но она была леди. Он не мог использовать ее как проститутку, а он твердо решил, что в его жизни больше не будет леди, не будет утонченных цветов, распространяющих отравленный аромат.

На самом деле Леония не спала. Она прижималась к нему, чтобы снять усталость, и потому, что она не знала, как удержать тепло. Опытной в сексуальном плане Леонии было совершенно незнакомо желание. Она сознавала, что хочет, чтобы Роджер делал с ней то, что делал Луи, но не понимала, почему она этого хочет и что из этого получится. Она не распознавала физические симптомы страсти и прижималась к Роджеру, чтобы удовлетворить свое желание прикасаться к нему, не понимая, что хочет большего. Несколько раз Леонии приходило в голову сделать для Роджера некоторые вещи, которым обучил ее Луи. Это, конечно, заставит Роджера удовлетворить ее желание, но как она сможет объяснить ему это? Леония хорошо понимала, что Роджер не презирает ее сейчас, хотя она лишена девственности. Его замешательство, его страх напугать ее, его извинения показывали, что он считает ее чистой умом, если не телом, и достойной уважения. Вести себя как шлюха и вызвать его вожделение — значит, изменить его отношение.

К счастью, такое долгое неудовлетворенное желание так же изнуряюще, как и удовлетворение. После перенесенного физического напряжения прошлой ночи, горя и страха сильное утомление было естественным. Минуты тянулись для Роджера и Леонии как годы, но усталость все же победила желание и оба заснули.

ГЛАВА 8

Маро приказал своим людям не останавливаться, пока они не перевернут дом вверх дном. Странных звуков не было, но тонкий душераздирающий вой несчастной собаки, проникающий через выломанные двери и окна, делал запустение разрушенного шато еще более жутким, особенно когда скрывалось солнце, и лил дождь. Поэтому, как ни понукал своих людей Маро, поиски в подземелье закончились быстро. Заглянули в потайные места, порылись в грудах мусора, слегка покопались в отвалах пород, так и не обнаружив тела Генри.

Маро пришлось признать, что его жертвы нет в доме, но все равно он не мог успокоиться. Он приказал двоим остаться, что было встречено очень неодобрительно. Жалуясь и причитая, те, кому выпало остаться, возмущались, зачем столько сил тратить, на поиски де Коньера. Он разорен и немощен — пусть себе живет, от него нет никакого вреда. Разъяренный Маро осыпал их угрозами и проклятиями. Любой, кто рискнул бы ему противиться, тут же повстречался бы с гражданской гвардией. Конечно, это разрешало спор до поры до времени. Несчастные, оставленные в доме, угрюмо наблюдали, как уходят остальные, но приказу подчинились.

Сумерки сгущались, собака опять начала жалобно выть, и мрачное здание становилось все более угрожающим. Наконец, стражник, стоящий перед передней дверью, подумал, что Маро, должно быть, сошел с ума — де Коньер ни за что не вернулся бы сейчас в шато. Убежденный собственными доводами, он промаршировал вокруг дома и поделился своими соображениями с товарищем, который полностью поддержал его. Более того, он даже намекнул, что гораздо лучше наблюдать из домика привратника, расположенного у широкой аллеи с южной стороны дома.

Он тоже разграблен, но он не такой огромный, и, главное, там никогда не жили де Коньеры. И прежде чем мрак поглотил округу, нерадивые воины Маро удобно устроились в пустом домике привратника у ласкового огонька, добытого из поломанной хозяйской мебели, и отогревались не только телом, но и душой.

Роджер изредка просыпался в своем подземелье из-за того, что замерзал, и тело его сводило судорогами. Леония, привыкшая к таким условиям, крепко спала. Вначале Роджер боялся шевельнуться, чтобы не разбудить Леонию; каждое пробуждение было повторением ада. Он старайся лежать спокойно, сколько мог выдержать, но затем ему нужно было поменять положение, чтобы размяться, и Леония двигалась за ним, влекомая его теплом.

Это возбуждало его и вызывало желание, которое не могло найти удовлетворения. Когда это случилось в третий раз, Роджер уже не мог этого вынести. Он осторожно высвободился, быстро выскользнул из камзола и укрыл им девушку. Приложив ухо к бочке, он некоторое время прислушивался, а затем осторожно отодвинул ее.

Ему показалось, что в погребе было светло, стало быть, еще не очень поздно действовать. Однако, внимательно прислушавшись и ничего, не услышав, он пополз туда, где было спрятано тело Генри. С облегчением он нашел его. Следующей его целью было найти отдаленный угол, чтобы облегчиться.

Роджер прислушивался и снова без результата. Затем пядь за пядью он пополз к ступеням и наверх. Судя по освещению, был вечер, но Роджер увидел влажные капли дождя и решил, что, скорее всего, сейчас вторая половина дня. Сдерживая дыхание, он пополз по коридору на этаж, где жили слуги. Глаза и уши его было напряжены. Молясь, чтобы его не обнаружили, Роджер повернул направо и, минуя лестницу, осторожно пробрался туда, где, должно быть, была столовая. Его целью была гостиная, где он нашел портьеры, которыми обернули тело Генри. Там оставалась еще одна портьера, которую Роджер хотел забрать. Эта тяжелая ткань будет прекрасным одеялом для Леонии. Роджер готов был рисковать жизнью, только бы не испытывать более неудовлетворенного желания, которое вызывали объятия Леонии.

Приключение едва не стоило Роджеру жизни. Ему удалось бесшумно стащить портьеру, и теперь он возвращался, но, видно, неосторожно, так как через окно в гостиной никого не увидел. Он чуть было не вошел в переднюю, так путь был бы короче, но тут же застыл, услышав скрип. Роджер замер, не дыша. Как преследуемый охотниками заяц, который спасается благодаря своей неподвижности, он ждал. Опять что-то скрипнуло и чей-то каблук шаркнул по каменной ступеньке крыльца, еще раз, но ни дверь не скрипнула, ни шагов в передней не было слышно. Опять каблук шаркнул по камню.

Роджер тихо выдохнул и переложил ношу в левую руку, чтобы освободить правую. Он понимал, что не сможет атаковать того, кто на крыльце. Не было уверенности, что этот человек не один. Роджер вспомнил фразу «минуты, как часы». Он думал, что минуты так длинны, когда боролся со своей плотью, но сейчас узнал, что страх и раскаяние удлиняют время еще больше. — Какой же он дурак! Думая об удобствах, он может потерять все, включая жизнь свою и Леонии. У Роджера было очень много времени, чтобы поразмышлять о собственной слабости и беспросветной глупости, испить горькую чашу страха и стыда.

Наконец он понял, что время не может так тянуться. Несколько минут прошло. Более чем достаточно, чтобы войти. Тихо, медленно, едва дыша, Роджер попятился в глубь комнаты, из которой вышел. Неосвещенный коридор позади дома казался безопаснее, но Роджер не совершил новой оплошности. Он полз, прижимаясь к стене, и, в конце концов, благополучно спустился по ступеням в свое темное убежище за бочку.

Минутным делом было снова надеть камзол и обернуть портьерой Леонию. С удовольствием Роджер обнаружил, что портьера достаточно велика, чтобы и ему послужить покрывалом, даже если он будет лежать достаточно далеко, чтобы не касаться Леонии. Он был обескуражен тем, что, хотя тела Генри и не обнаружили, были оставлены наблюдатели. Возможно, нашли лошадь или узнали, что коляска не из конюшни де Коньеров. Как бы узнать, как долго будут оставаться караульные, но от этих размышлений мало проку. Немного погодя он пришел не к самой блестящей мысли, что будет просто время от времени выходить на разведку, но сейчас ему тепло и есть еще время до наступления темноты. Он задремал.

Когда Роджер проснулся, мысль о разведке не давала ему покоя, и он слегка ругнулся, потому что не имел представления, сколько прошло времени и как они будут узнавать время дальше.

— Ты не спишь?

Роджер оглянулся на нежный шепот.

— Да. Ты давно не спишь?

— Не знаю, — ответила с улыбкой Леония. — Наверно, не очень давно, я не думаю о времени.

Леония постаралась не разбудить Роджера и на ощупь вдоль стены дошла до поворота. Затем, также пройдя обратный путь, скользнула под покрывало, которое где-то раздобыл Роджер, и забылась в сладкой дреме, успокоенная теплом и дыханием Роджера.

— Ради всего святого, где ты нашел одеяло? — спросила она.

Роджер рассказал ей все, и она не нашлась, что ответить. Немного погодя она, однако, заявила, что уже, наверное, вечер или даже ночь, так как порядком проголодалась.

Роджер рассмеялся.

— Это еще мягко сказано. Я уже умирал с голоду, когда проснулся, а ведь было только обеденное время. Мы вообще не ели со вчерашнего дня.

— Да, еще бы тебе не быть голодным. Ты ведь привык съедать завтрак, а потом еще и ланч, а также ужинать после обеда, а я — нет, многие месяцы. Нас кормили раз в день, и я привыкла обходиться малым количеством еды, мне ее надо меньше, чем тебе.

Роджер вглядывался в темноту. Он не видел лица Леонии, но голос… Она говорила так, как будто благодаря лишениям они добьются своего.