Когда-то на заре жизни он шарахался от устойчивых отношений с женщинами, стремясь избежать эмоциональных сложностей. Попросту говоря, не желал взваливать на себя ответственность за другого человека. Женщины и секс доставили ему немало счастливых минут, но он всегда оставался свободной птицей – приходил и уходил когда вздумается. Женщины принимали это без единого слова протеста. Они мгновенно чувствовали, что, несмотря на его страстность в любовных утехах, постелью все и ограничится и что по-другому с ним просто не могло быть.

Примерно по тому же сценарию развивались отношения Коллина с отцом или, точнее говоря, с отцовской компанией – прежде всего ему не хотелось связывать себя. Плохо, конечно, что он и сам не знал, к чему стремится его душа. Когда родители погибли, желание держаться подальше от компании только окрепло. Коллин не хотел иметь с ней ничего общего, в особенности после того, как увидел, чем это обернулось для родителей. Компания не только погубила отца и мать – она еще при жизни полностью подчинила их себе. Ради чего вообще жил отец? Только ради «Интерконтинентал ойл». С каждым годом его жизнь становилась все безрадостнее, а значение компании в ней все более возрастало, пока неясная империя вообще не затмила для него все на свете. А Джастин? Его брат, его зеркальное отражение? Компания наделила его властью, но одновременно подчинила себе, как и отца, превратив в полного горечи, бесчувственного человека, движимого только алчностью. Это качество в конце концов и сгубило Джастина, лишив его власти, которой он всегда так домогался.

Даже их мать, прекрасная и страстная женщина, унаследовавшая от итальянских предков романтическую натуру, даже она стала жертвой компании. Почти все последние годы ее жизни протекали в одиночестве. Еще один не значащийся ни в каких списках авуар «Интерконтинентал ойл» – вот чем она стала. Прекрасная хозяйка и украшение приемов, которые устраивал ее муж для своих деловых партнеров в интересах бизнеса, конечно. Надежный товарищ во время бесконечных разъездов. И все. Нет, мать Коллина никогда не жаловалась. Таков был ее долг; а долг Коллина состоял в том, чтобы смириться со своим будущим, ради которого он был рожден. Высокоразвитое чувство долга сгубило его мать и угрожало сделать то же самое с ним самим.

На свой собственный лад Коллин был не менее страстным человеком, чем отец и Джастин. Им полностью овладела жажда мести – едва ли не самый худший вид одержимости. Долгие годы ненависть и горечь буквально пожирали его, не оставляя места для добрых чувств. Если прежде он просто избегал эмоциональных привязанностей, не желая обременять себя, то сейчас сторонился их по прямо противоположной причине – потому что был обременен тяжкой заботой. По мере того как жажда мести разгоралась в его душе, гасла юношеская страстность, которая прежде придавала вкус жизни, заставляя дерзко встречать любой вызов судьбы. Искатель приключений в его душе сменился человеком холодным и расчетливым, действующим как робот, как бездушная машина, не знающая эмоций.

«Иначе не выжить в мире, в котором я оказался», – уговаривал он себя, не скучая и даже не вспоминая о том, прежнем Коллине, пока… Пока Эшли не вошла в его жизнь. Она пробудила чувства, которые, как ему казалось, умерли и были похоронены давным-давно. Он не хотел их, гнал от себя, но они ожили и завладели им. Где-то на одном из перекрестков своего мрачного пути Коллин полюбил Эшли, столь непохожую на всех остальных женщин в его жизни. С ней нечего было и думать о каких-то временных отношениях – тут возможно было или все, или ничего.

И Коллин не был уверен, что сможет дать ей все.


Антон Деврис, сидя в компьютерном зале штаб-квартиры своей компании в Манхэттене, не отрывал взгляда от экрана дисплея. Остались позади недели тщательного сбора и анализа всей доступной ему информации, недели, на протяжении которых он не переставал клясть себя за то, что в свое время позволил Коллину Девереллу ускользнуть. Зато теперь с уверенностью, от которой все внутри сжималось, он просчитывал, куда именно этот человек обрушит свой следующий удар.

Деврис в задумчивости поджал губы. Вся эта история по-настоящему задевала душу и тревожила его. Теперь ему были видны обе стороны монеты, но это лишь осложняло выбор его собственной позиции. Теперь Антон понимал мотивы Деверелла. С моральной точки зрения Деверелл прав, однако в глазах закона он преступник. И все же…

– Еще охотишься за своим таинственным вором? – В зал вошел Дункан Крессвел, новый начальник Девриса.

Деврис промычал что-то нечленораздельное, не отрывая взгляда от экрана.

– Скажи мне вот что, Антон. У этого твоего загадочного вора есть имя? – Налив себе чашку кофе, Крессвел уселся за соседний стол.

– Без сомнения, – отрывисто сказал Деврис. – И я сообщу его, как только установлю.

Он вдоволь нахлебался унижений, пытаясь убедить остальных в виновности Коллина Деверелла, и был сыт этими разговорами по горло. Больше они не дождутся от него ни слова, пока он не сможет представить неопровержимые доказательства.


– Мы поймали этого сукина сына! – торжествующе воскликнул Коллин, положив телефонную трубку. – Черт возьми, мы поймали его!

– Что случилось? – Эшли встала с кушетки и подошла к Коллину.

– Случилось то, моя радость, что наша ловушка захлопнулась. – Ему явно доставляло огромное удовольствие сообщать ей эти новости. – Холлистер только что поставил свою подпись на документе, согласно которому он покупает у «МЭКС-корпорейшн» наше болото. И расплачивается не чем-нибудь, а принадлежащим ему акционерным капиталом «Интерконтинентал ойл»! Теперь «Холлистер интернэшнл» принадлежит лишь участок бесплодной земли, а я обретаю контроль над компанией!

Внезапно выражение лица Коллина резко изменилось.

– Пройдет всего несколько дней, Эшли, и ты воссоединишься со своим сыном раз и навсегда.

– Откуда такая точность?

– Результат простого расчета, моя милая. В пятницу вечером Холлистер с женой будут присутствовать на костюмированном балу в «Радуге». Мы с тобой тоже появимся там.

– Зачем?

– Чтобы выложить карты на стол, конечно.

Эшли едва не лишилась чувств.

– Ты, похоже, сошел с ума!

– Вовсе нет, моя дорогая. Разве тебе не хочется, пройдя через все это, получить маленькое удовольствие, открыто сообщив своему бывшему свекру, кто истинный виновник его разорения?

– Я буду вполне удовлетворена, если Роберт снова окажется со мной.

– Так и будет, не сомневайся. Но чтобы покончить со всем этим, тебе придется встретиться с Холлистерами лицом к лицу.

– Объясни поподробнее, что ты задумал, – подозрительным тоном попросила Эшли.

– Как я уже сказал, мы выложим карты на стол. Расскажем, что нам известно об их махинациях и какие у нас есть доказательства. – Коллин говорил все это с таким небрежным видом, точно объяснял, как следует вести себя на приеме. – Ты предложишь им соглашение: твое молчание в обмен на полные и законным образом оформленные права на сына.

– А если они откажутся?

– Не откажутся, – уверенно заявил Коллин. – Поверь мне, не посмеют.

– И ты позволишь им с такой легкостью соскользнуть с крючка? – после мгновенного колебания спросила Эшли.

– Я не говорил этого, – покачал он головой.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Обещание молчать дашь только ты. Они вернут тебе сына. Как только вы вылетите в Италию и окажетесь в безопасности, я передам соответствующим органам все собранные доказательства.

– Передашь? Ты уверен, что это такая уж хорошая идея?

Коллин пожал плечами.

– Я готов рискнуть. – Протянув руку, он ласково погладил ее по щеке кончиками пальцев. – Не волнуйся, Эшли. Все пойдет как по маслу.

– А если нет?

– Я говорю – все получится.

– Вдруг что-нибудь случится?

– Предоставь дело мне, ладно? У меня припасено еще несколько трюков на всякий случай.

– Коллин, ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы завести семью? – помолчав, спросила Эшли. – Иметь жену, детей?

Он на мгновение заколебался – так велико было искушение сказать ей, что он на самом деле об этом думал.

– Нет.

– Почему?

Коллин нахмурился, сознательно избегая взгляда Эшли.

– Я не создан для семейных уз, – буркнул он, сделав вид, что его очень интересуют бумаги, разбросанные на столе.

– Понятно, – теперь Эшли тоже не смотрела на него. – И что ты собираешься делать, когда все закончится, я уеду, а компания полностью окажется в твоих руках?

– Честно? – спросил Коллин, оторвавшись от бумаг. – Понятия не имею.

– Вот это мне в тебе больше всего нравится, – холодно бросила Эшли. – Полагаю, такой подход мог бы стать твоим жизненным кредо.

У Коллина желваки заходили на скулах.

– Надо думать, я заслужил, чтобы ты со мной так разговаривала. – Он помолчал. – Знаешь, Эшли, мне казалось, ты больше обрадуешься, узнав, что совсем скоро сын будет с тобой.

– Мне тоже так казалось, – сказала она и вышла, хлопнув дверью.

В первое мгновение у Коллина возникло желание вскочить и догнать Эшли, но он удержался. «Ты упрямый осел, – в который раз обругал он себя. – Ты должен объясниться с ней. Пока еще не слишком поздно».


Эшли вошла в музыкальный салон, где утреннее освещение было лучше всего. Где стоял мольберт с прикрепленным к нему большим листом бумаги. Начала стягивать чехол и… замерла. Прошло уже так много времени с тех пор, как она брала из коробки черный, остро отточенный карандаш и подходила к мольберту, обдумывая, что сейчас будет рисовать…

В конце концов чехол был все же снят, уверенные темные линии одна за другой стали возникать на чистом листе бумаги, и тут произошло маленькое чудо: что-то проснулось в глубине души и захватило Эшли с такой мощью и страстью, как это бывало только в прежние, канувшие в вечность времена.


– Художник всегда остается художником.