Мать не сомневалась, что это просто определенная фаза его развития и со временем он перерастет свои недостатки. Отца, однако, уже тогда это всерьез беспокоило. Он напоминал жене, что по праву первородства, в соответствии с которым, в частности, определялось, какой из близнецов, рожденных в монаршей семье, со временем займет трон, Коллин, родившийся первым, являлся естественным наследником и должен впоследствии возглавить «Интерконтинентал ойл».

– Но ты не король, и твоя компания – не монархия, – ответила ему Франческа во время очередного обсуждения этой проблемы. – Решать должен сам Коллин. А вдруг он не захочет пойти по твоим стопам? В конце концов, Джастин гораздо больше подходит для роли…

– Франческа, у нас двое сыновей, – перебил ее Квентин Деверелл, которому надоели споры, то и дело возникавшие после рождения детей. – Они оба – наследники нашей компании, и, по-моему, будет правильно, если и тот, и другой примут на себя ответственность за нее.

– Дорогой, Коллину по натуре меньше всего подходит роль администратора, – возразила жена. – Ты же знаешь, бесполезно заставлять его заниматься чем-то против воли. Пусть Джастин управляет компанией. Коллин мог бы иметь равную с ним долю акционерного капитала, заседать в совете директоров…

– Что?! Допустить, чтобы мой сын прожигал жизнь, разъезжая по всему миру и изображая Эрола Флинна?[5] – взорвался Деверелл. – Нет! Даже слышать об этом не желаю!

– Но если именно этого он хочет… – Под его взглядом Франческа смолкла.

– Сомневаюсь, чтобы в данный момент даже сам Коллин знал, чего он на самом деле хочет, – тоном непреклонной решимости заявил Квентин. – Но, думаю, ему пора бы уже осознать одно – прожить без ответственности невозможно.


Отсутствие у Коллина интереса к делам компании многие годы беспокоило Квентина Деверелла гораздо сильнее, чем ему хотелось признавать. Пока Джастин трудился как пчелка, готовясь к роли, предназначенной ему от рождения, Коллин с не меньшим упорством противился тому, чтобы взвалить на свои плечи эти обязанности. Джастин упорно учился, много и усердно работал. Коллин же, напротив, с ранних лет проявлял повышенный интерес к сексу и, казалось, задался целью иметь как можно больше амурных побед. В каникулы он путешествовал по Европе, без счета завоевывая сердца представительниц прекрасного пола. Но что огорчило Квентина Деверелла больше всего, так это письма друзей и коллег, которые во время последних летних каникул Коллина не раз натыкались на него в казино французской Ривьеры.

Прежде Квентин Деверелл думал, что его сын превращается в Ромео мирового масштаба, однако увлечение Коллина азартными играми показалось ему гораздо более опасным. Деверелл уговаривал себя: со временем все переменится. Вот повзрослеет Коллин, и у него появятся другие интересы. Но время шло, а ничего не менялось.

Квентина не покидало ощущение, что Коллин, может быть, подсознательно, проявляет таким образом свою обиду на то, что отец оборвал его карьеру фехтовальщика. Если бы только удалось убедить сына посмотреть на это другими глазами! Если бы только Коллин понял, что трепет жарких спортивных дуэлей, соблазны игорных столов и рулетки – ничто по сравнению с захватывающим риском и азартом той деятельности, которой в своем офисе занимался его отец. Если бы только у Коллина открылись глаза и он увидел наконец, где его настоящее место. Если бы только его сыновья поняли, часто с грустью думал Квентин Деверелл, что сочетание холодной логики Джастина со склонностью к риску Коллина могло превратить их в команду, которой не найдется равных. Никто не смог бы остановить их.


Стянув маску, Коллин взял со скамьи полотенце и вытер вспотевшее лицо.

– Что-то ты совсем скис, Фарнсворт, – усмехнулся он. – Думаю, я мог бы разделаться с тобой, даже если бы одна рука у меня была привязана за спиной.

– Нисколько не сомневаюсь, – тяжело дыша, ответил Дерек Фарнсворт, положив рапиру и снимая перчатку.

Коллин рассмеялся.

– Я… – Он оборвал себя на полуслове, увидев, что в гимнастический зал вошел Джастин. – Черт, – еле слышно пробормотал молодой человек, – что ему-то здесь нужно?

– Всегда приятно наблюдать за проявлениями братской любви, – саркастически заметил Дерек Фарнсворт. – У меня идея: а почему бы тебе не вызвать на состязание его?

Коллин усмехнулся:

– Сражаться с Джастином? Да это все равно что муху прихлопнуть. Ему только в мяч играть. Там уж точно не прольется кровь.

– Думаю, лучше оставить вас наедине. Попытайся узнать, что заставило твоего дорогого братца снизойти до нас, простых смертных. – Фарнсворт собрал свои вещи и направился к выходу.

– Коллин, – Джастин подошел к брату, – я так и думал, что ты здесь.

Коллин небрежно отшвырнул полотенце.

– А мне казалось, что уж тут-то я в безопасности… Ты ведь всегда терпеть не мог это место.

Джастин проигнорировал сарказм, прозвучавший в словах брата.

– Я пришел сюда не для того, чтобы обмениваться колкостями, – сухо произнес он.

– Еще бы! Ты никогда не принимаешь участия в состязаниях, в которых не имеешь ни малейшего шанса победить. – Коллин взял со скамьи перчатку и рукавицу. – Ну, ладно. Так что же привело тебя сюда?

– Сегодня утром звонил отец. Как обычно, он не смог связаться с тобой, – холодно ответил Джастин. – Где ты пропадал?

– Какого черта? Я не собираюсь торчать у телефона, ожидая звонка. Что опять стряслось?

– Он хочет, чтобы мы прилетели на уик-энд. – Джастин с презрительным видом оглядел гимнастический зал. – Ожидаются гости с Юга, с которыми, по мнению отца, нам следует встретиться.

– Снова начнутся разговоры насчет преемственности и прочего в том же духе? Надо отдать отцу должное – он никогда не оставляет попыток добиться своего.

– Что касается тебя, то, может быть, ему именно так и следует поступать, – заметил Джастин. – Но похоже, это пустая трата времени.

– Вот тут, возможно, ты прав, – согласился Коллин. – Но если он и оставит меня в покое, то не потому, что я сумею переубедить его. Такое вообще невозможно.

Джастин пристально посмотрел на брата.

– Тебя в самом деле совершенно не интересует наша компания?

– Разве я говорил что-либо подобное?

– Ты – нет. Но твои поступки говорят сами за себя. – В тоне Джастина отчетливо прозвучало осуждение. – Думаешь, отцу непременно нужно сообщать все открытым текстом? Или воображаешь, будто ему неизвестно, что ты мечтаешь только о том, чтобы мотаться по всей Европе с рапирой в одной руке и очередной женщиной в другой?

– Тогда почему он продолжает настаивать на своем?

– Может быть, твое будущее беспокоит его больше, чем тебя самого, – ответил Джастин.

Коллин пристально посмотрел на брата.

– Я никогда не отвергал предложений папы, и тебе это отлично известно. – Он уже с трудом сдерживал нарастающую злость. – Мне известны его планы относительно меня, и я против них ничего не имею. Я ведь здесь, не так ли?

– Не проявляя особого энтузиазма… В общем, да, ты здесь, – с явной неохотой согласился Джастин.

– Тогда отвяжись от меня! – вспыхнул Коллин, резко повернулся и вышел.

Брат молча смотрел ему вслед.


Коллин обожал Морской Утес – поместье Девереллов, возвышающееся над проливом Лонг-Айленд-Саунд. Самые счастливые его воспоминания были связаны с местом, где он вырос. Ему не надоедало поздно вечером или в ранние утренние часы подолгу бродить по аллеям и тропинкам прекрасно обустроенного парка, окружавшего величественный особняк в английском стиле. Парка, где чего только не было – и ухоженные сады, и рукотворный водопад, и каменные балюстрады… Воспоминания о детстве всегда наполняли душу Коллина радостью. Тогда он целыми днями носился по холмам вокруг пруда, терроризировал слуг бесконечными проделками, вел долгие беседы с матерью. Ей он мог доверить все, в том числе сомнения и страхи, которые частенько испытывал, сначала еще ребенком, потом на пороге зрелости. Коллин любил обоих родителей – даже давящая властность отца ни в какой мере не ослабила любовь к нему, – но с матерью всегда был более близок.

«Странно, – подумал он, глядя в ясное, усыпанное звездами июньское небо, – как будто даже гены оказались поделены между мной и братом». Джастин унаследовал от отца неистовое честолюбие и холодную британскую сдержанность, Коллину же достались чисто итальянские черты матери – яркость и страстность. И он ничуть не сожалел об этом. Джастин не умел проявлять свои эмоции, а Коллин – контролировать их. Его чувства – любовь, страсть, гнев или страдание – всегда были сильнее, ярче, насыщеннее, чем у брата. «Страстность – признак слабости», – не раз говорил отец. Но отсутствие ее, полагал Коллин, это смерть заживо.

Хорошо быть дома, в который раз подумал он. Долгие годы он корпел в Гарварде над книгами, вовсе не будучи уверен в том, что тратит время не впустую. Хорошо, что все это позади. Отец уже предвкушал, как в самое ближайшее время они с Джастином водворятся в кабинетах «Интерконтинентал ойл», но Коллин твердо решил еще до конца этой недели поговорить с ним. Сказать, что пока не готов к выполнению роли, которую отец предназначил для него. И что он хочет – нет, ему это просто необходимо – отойти на некоторое время в сторону, обдумать все как следует. Отправиться в Европу, принять участие в нескольких турнирах, побродить по казино – в общем, расслабиться. Месяц-два, не больше. Может быть, это позволит ему принять решение.

Сомнения все еще глодали его. Ему предстояло включиться в управление «Интерконтинентал ойл», потому что так хотел отец. Но достаточно ли это веская причина, снова и снова спрашивал себя Коллин, чтобы на всю оставшуюся жизнь привязать себя к компании и, возможно, лишиться того, что сделало бы его по-настоящему счастливым?

– Ты что-то был необычно тих за обедом, – раздался за спиной хорошо знакомый голос.