— Basta! — проворчал он. — Хватит суетиться. Почему бы тебе не прогуляться?

— Не мели ерунду, — твердо сказала девушка. — Мне никуда не хочется идти. Слишком жарко. Теперь полежи тихо, и я прочту тебе еще немного из «La Voce». — Она взяла местную итальянскую газету со стула, куда ее положила раньше, и принялась переворачивать страницы. — Тут есть статья про итальянцев, приехавших работать на шахты в Йоркшире, — произнесла она весело, но дед только махнул пренебрежительно рукой.

— Еще иммигранты, — проговорил он, кашляя. — Как будто и так недостаточно! И война совсем недавно кончилась! Англичане нас ненавидят, зачем же сюда другим ехать?

— Здесь сказано, что их пригласило британское правительство. — Марионетта пробежала глазами статью. — И еще собираются приезжать.

Франко совсем расстроился. Его пальцы подрагивали, пепел сыпался прямо на одеяло.

— Еще! Здесь и так уже много.

Марионетта хитро посмотрела на деда поверх газеты.

— В статье сказано, что все они сицилийцы, — заметила она с невинным видом, — в основном из Трапани…

Он просиял.

— Сицилийцы, finalmente![29] В Йоркшире!

Послышался стук в дверь. Марионетта отдала деду газету.

— Вот! — показала она. — Сам читай!

Он ухмыльнулся, глядя ей вслед и переворачивая газету худыми руками. Уже больше похоже на его внучку. Они постоянно ссорились из-за того, что Франко не умел читать и не желал учиться.

— Это отец Джозеф, дедушка! — Она вернулась в комнату, ведя за собой старого священника из церкви Святого Патрика. Мужчины дружили долгие годы, часто вспоминали, как приехали в Лондон в начале века совсем еще молодыми, полными энтузиазма и желания устроиться в этой незнакомой сырой стране.

— Как себя чувствуешь, старый приятель? — спросил священник, усаживаясь на стул у кровати. — Я пришел рассказать тебе все сплетни.

— Он и так уже все знает, святой отец, — улыбнулась Марионетта. — Он каждое утро их из меня вытаскивает.

— Я слышал про эту Сильвию Конти, путану. — Дед попытался сесть и закашлялся. — Антонио мне утром рассказал…

Священник обернулся и посмотрел на Марионетту.

— Давай поговорим об этом в другой раз, — сказал он твердо, считая, что не следует обсуждать судьбу проститутки в присутствии молодой женщины, к тому же знавшей несчастную. — Во всяком случае, — добавил отец Джозеф, — мне кажется, мы можем отпустить ненадолго твою внучку посмотреть на забег. — Он поднял руку, когда Марионетта из вежливости попыталась протестовать. — Не делай вид, что тебе не хочется побывать там.

Девушка с благодарностью поцеловала ему руку.

— Спасибо, святой отец…

— Только не забудь сегодня снова прийти к мессе! — Он похлопал ее по щеке. — Я часок здесь посижу.

Она просияла в предвкушении неожиданной свободы.

— Grazie, padre! Я еще раньше вернусь, обещаю!

Через открытую дверь Франко мог видеть с кровати, как Марионетта направилась к большому шкафу в гостиной и что-то ищет.

— Поспеши, внучка! — проворчал он. — Что ты выискиваешь в этом ящике с шитьем?

Она удовлетворенно выпрямилась, сжимая в руке обрезок черной атласной ленты.

— Я знала, что она где-то лежит! — воскликнула девушка и вернулась в спальню. — Завяжите ее мне, святой отец, — попросила она с некоторым вызовом в голосе, вытянув руку.

Священник обвязал ленту вокруг ее руки. Так делали, чтобы объявить о трауре и в дань уважения к умершему.

— По кому траур? — спросил он, поправляя ленту.

Она оглянулась на деда. Он понял, что она сейчас скажет.

— По Сильвии, — сказала она. — Сильвии Конти. Путане. Он была моей лучшей подругой.

В этом году забег начинался на Дин-стрит. Марионетта спешила по заполненным людьми улицам, то и дело здороваясь со знакомыми. Она вполне могла успеть к началу забега, и ей хотелось, чтобы Марио видел, как она его поддерживает. В этом году у брата серьезные соперники. Ходили слухи, что «Ройял» выставил сильную команду, а сколько тренировались ребята из кафе «У Дженнаро»! Команда Марио состояла из официантов маленьких кафе, разбросанных по всему Сохо, и не имела особых шансов на победу. Во всяком случае, так думала Марионетта, полагая, что тем более надо появиться у старта и поддержать их.

Она свернула за угол и с облегчением вздохнула, заметив, что официанты в своих черных галстуках-бабочках все еще толпятся, раздавая друг другу указания, а подносы с шампанским и бокалами, которые должны нести участники, пока только распределяют. Она пробилась к старту, немного запыхавшись, и в этот момент ее окликнули.

— Марионетта Перетти, верно?

Девушка обернулась. Лицо, обращенное к ней с приличной высоты, показалось ей сначала незнакомым, но потом все встало на свои места. Ну, конечно. Широко расставленные карие глаза, открытая улыбка… Лино, Лино Ринальди. Или все же Ривальди? На нем красивый, хорошего покроя пиджак официанта commis и галстук-бабочка. По-видимому, он участвовал в забеге.

— Лино!.. — Марионетта растерялась. Знает ли он уже о Сильвии? Но по улыбающемуся лицу парня догадалась, что нет. А может, ему просто наплевать, и он, как некоторые другие, считает, что Сильвия не достойна, чтобы о ней горевали…

— Значит, ты меня помнишь! — обрадовался Лино. — Я помню, как вы с Сильвией, хихикая, проходили мимо ресторана. Только я тебя давно не видел. Знаешь, я теперь работаю в «Сладкой жизни». На углу Фриз-стрит и Бейтмен-стрит. Деньги неплохие, но уж очень поздно закрывается. Вчера там одни веселились до четырех утра. — Он продолжал болтать о своей работе, а Марионетта смотрела на него с белым лицом.

— Лино, — наконец и ей удалось вставить слово, — ты про Сильвию знаешь?

Он замолчал. Посмотрел на нее уже без улыбки.

— Конечно, я знаю про Сильвию, — произнес негромко Лино. — Ты думаешь, я не трачу каждую свободную минуту, чтобы уговорить ее все бросить? Я ей обещал, что женюсь, как только найду жилье. Я ведь не могу жениться на ней и привести ее домой, верно? Мои мама с папой все про нее знают, они ее и на порог не пустят. Только Сильвия отказывается бросить, во всяком случае, до того, как мы поженимся. Говорит, что если я люблю ее, то перееду к ней в ее квартирку на Лайзл-стрит. Она не понимает… Мой отец перестанет со мной разговаривать. Я пытался, Нетта, я пытался остановить ее, я говорил ей, что люблю. — В его голосе слышалось отчаяние.

«Он ничего не знает, — поняла Марионетта. — Никто не сказал ему, что Сильвия умерла». Да и что говорить? Она — всего лишь проститутка, попавшая в грязную переделку. О том, что Сильвия итальянка, быстренько забудут все, кому положено заниматься такими вещами.

Лино оглянулся по сторонам.

— Мне пора идти, сейчас начнется забег. Приятно было повидаться, Нетта! Скажу Сильвии, что я тебя видел, она постоянно вспоминает о тебе и старых добрых днях. — Повернувшись, парень заметил черную ленту на руке Марионетты. — Твой дедушка умер? — сочувственно спросил он. — Мне очень жаль, все говорят, он был мировым мужиком.

Пока Марионетта решала, отвечать или нет, все зашумели, засуетились, и кто-то закричал:

— Начинается!

Махнув рукой, Лино скрылся в толпе. Марионетта хотела последовать за ним, но не смогла пробиться сквозь большую греческую семью, рассевшуюся на тротуаре, чтобы лучше видеть забег. Девушка вернулась на Дин-стрит. В это время толпа взорвалась криками. Забег начался! Ничего, она пойдет на Олд-Комптон-стрит и посмотрит, когда официанты будут пробегать мимо.

Для себя она решила: после забега найдет Лино и расскажет ему о Сильвии. Пусть лучше он узнает об этом от ее подруги, чем от безразличного знакомого, или, еще хуже, из черствой статьи в газете.

На этом углу Сохо было еще довольно тихо, поскольку часть толпы ринулась вперед, чтобы не пропустить начало состязаний, тогда как другая бросилась назад, к финишу. Кто-то налетел на Марионетту, пока она, задумавшись, брела по улице.

— Прости, дорогуша, — произнес нетвердый голос, и в лицо ей пахнуло винными парами. Женщина в заляпанном, видавшем лучшие времена пиджаке и матросских брюках, вцепилась, чтобы удержаться на ногах, в косяк двери, которая вела в кабачок «Йорк минстер». — Забег уже кончился, да?

Марионетта с легким отвращением отодвинулась. Это была Сюзанна Менлав, вечно пьяная художница, чьи картины, если верить Тони, висели в галерее Тейта!

— Вон они бегут, — сказал она, отстраняясь.

Сюзанна посмотрела на нее мутными глазами.

— Что случилось с твоим лицом? — спросила она резко.

Рука Марионетты взлетела к щеке. Женщина, шатаясь, снова приблизилась.

— Какой кошмар! Это был мужчина? Готова поспорить, это был мужчина…

Марионетта повернулась. Уже слышались крики толпы. Официанты приближались. Новые зрители выходили из кабаков, желая посмотреть состязание. Сюзанна Менлав злобно грозила чему-то или кому-то невидимому впереди нее.

— Мужчины! — Она кричала почти басом. — ЧЕРТОВЫ мужчины!

Шум толпы все нарастал. Появился первый официант, лицо красное, бутылка с бокалами все еще на подносе, который он должен донести в целости и сохранности до финишной прямой. Почти наступая ему на пятки, промчались еще двое, явно при последнем издыхании, с перекошенными от напряжения лицами, потом еще один участник. Толпа восторженно приветствовала их.

Сюзанна Менлав заметила официантов, и ее лицо приняло странный свекольный оттенок. Она обвиняюще вытянула палец в направлении бегущих, которые мелькали перед глазами, как что-то черное и белое, и заорала:

— ЧЕРТОВЫ мужчины! Все ваша вина! Вы все виноваты! — Она, шатаясь, вышла на дорогу. Один из официантов, отвлекшись, уронил свой бокал. Толпа застонала.

Марионетта поспешила прочь. Победитель уже у финиша. Придется обойтись без подбадривания Марио, куда важнее поговорить с Лино, передать ему ужасные новости. Возможно, ей удастся отвести его в сторонку и тихо поговорить. Только не здесь, в этом хаосе. Может быть, в церкви Святого Патрика или в саду, рядом с храмом Святой Анны…