— Анжелика, тебе следует лежать в постели.

Уязвленная его удаленностью и осторожностью, ее подмывало топнуть ногой.

— Ты не счастлив?

Ролан подошел к ней и нежно обнял. Исходящий от мужа аромат, его близость так и подмывали ее громко закричать и требовать, чтобы он овладел ею прямо сейчас. Но даже несмотря на то, что он держал ее в своих объятиях, Ролан казался каким-то отстраненным и недосягаемым.

— Конечно, я счастлив, — прошептал он, взъерошивая ее волосы.

Но в его голосе не было убежденности. У нее на глаза навернулись слезы.


После того как Анжелика ушла, Ролан свалился в кожаное кресло, обуреваемый противоречивыми чувствами.

Когда Анжелика сказала, что беременна, то первой реакцией на это было схватить ее и целовать до бесчувствия.

Но затем вернулся здравый смысл и напомнил ему, насколько она была больна, когда они зачали этого ребенка.

Он видел, что она поправляется очень медленно. Она очень похудела и под глазами все еще были черные круги. Его постоянно преследовало раскаяние за охватившую его в ту роковую ночь страсть. Чувство вины как раз и являлось той причиной, по которой он не посещал ее в спальне с тех пор. Опыт показал, что в своей страсти к ней он становится безоружным — эта страсть поглощала их обоих. Оглядываясь назад, он никак не мог поверить, что настолько потерял над собой контроль.

К тому же, он не был уверен, что беременность жены может протекать нормально. Ей все-таки только семнадцать, восемнадцать исполнится лишь поздней осенью. И вырастет ли ребенок, зачатый в состоянии болезни, здоровым?

Она была так счастлива, и это было ему приятно. Он знал, что она уже давно хочет ребенка. И было особенно приятно, что он удовлетворил ее желание. Теперь они связаны крошечной зарождающейся жизнью. Она хотела от него ребенка… Но на самом ли деле она хотела его? Она так злилась на него во время своего выздоровления, отвергала все его услуги. Счастлива ли она будучи его женой? Или же она скучала по более романтическим временам в Новом Орлеане? Ролан не мог забыть, что заставил ее выйти за него замуж и что Анжелика никогда не говорила, что хочет прожить с ним всю жизнь.

Во время кризиса она говорила, что любит его. Он просто молился, чтобы это было правдой! Имела ли она в виду то, что говорила, или слова эти были порождением бреда, ее лихорадочным желанием зародить новую жизнь, когда своя висела на волоске?

И вновь он подумал о зарождающейся жизни. Чувство вины и беспокойство не могли сдержать порыв радости, который охватил его и наполнил глаза слезами. Никогда он не любил ее больше, чем сейчас!

Одно было важным сегодня — лелеять Анжелику и не доставлять никаких неприятностей.


В то время как реакция Ролана озадачила и причинила боль Анжелике, Бланш была вне себя от восторга. Никогда прежде она не устремлялась к Анжелике, чтобы тепло обнять ее и поцеловать в щеку.

— О, Анжелика, моли всех святых! — радостно вскричала Бланш. Она задавала бесконечные вопросы, на которые Анжелика просто не могла ответить. Когда должно свершиться «святое»? Ты хочешь мальчика или девочку? Мы должны подготовить приданое новорожденному и не забыть оборудовать детскую! Как было бы прекрасно, если бы он — или она — обладал таким же замечательным голосом, как у тебя! А что сказал Ролан, когда ты сообщила ему? Думаю, что он вне себя от радости!..

Хотя упоминание о реакции Ролана кольнуло сердце Анжелики, она все-таки улыбнулась в ответ, понимая состояние Бланш.

— Я полагаю, ты рада? — спросила Анжелика.

— О, дорогая! Только подумать — я буду тетей! — Бланш захлопала в ладоши.

В своем возбуждении Бланш не заметила, как по лицу Анжелики пробежала тень при воспоминании о том, что Ролан не сказал, что он станет отцом.

После того как Анжелика ушла из гостиной, Бланш села за стол и начала составлять список всего необходимого для приданого и детской комнаты. Конечно, она просмотрит список вместе с Анжеликой, и та примет окончательное решение. Но дорогая жена Ролана будет нуждаться в отдыхе в ближайшие месяцы, и Бланш намеревалась помогать ей по мере сил и возможностей.

Ребенок! При этой мысли в душе у нее все пело. Жизнь, дремлющая на протяжении нескольких лет, наконец возвращалась в Бель Элиз. Будущий ребенок явится посланием Божьим, Бланш знала — это было знамение того, что она прощена. С прошлым покончено раз и навсегда, и надо смотреть в будущее. Жизнь несла с собой жизнь.

О, она должна пойти и поздравить Ролана! Он должен быть так счастлив!

На ум Бланш пришло то радостное утро, когда Ролан сказал ей, что Анжелика будет жить. Позже, в этот же день Бланш пошла в церковь, чтобы покаяться священнику в своих грехах и вмешательстве в семейную жизнь Ролана. Она страстно молилась, чтобы Господь все устроил Ролану и Анжелике. Теперь она станет наилучшей подругой и помощницей Анжелике, любящей тетей ее ребенка.

Конечно, брак с Жаком исключался. Думая о своем возлюбленном, Бланш не обратила внимания на ком, подступивший к горлу и навернувшиеся слезы. Она все размышляла, как будет выглядеть ее дорогая племянница или племянник…


На следующий вечер Анжелике стало поперек горла ее вынужденное воздержание. Закрытая дверь спальни мужа раздражала ее.

Она была в растерянности. Она не могла понять: была его отстраненность результатом заботы о ее здоровье или диктовалась чем-то более серьезным? Казалось, он не реагирует должным образом на будущего ребенка, и это доставляло нестерпимую боль. Это заставило ее вспомнить ужасные слухи, о которых упоминала Бланш… Неужели отцом Филиппа Миро может быть Ролан?

Что, он не хотел иметь ребенка, потому что у него уже был один? Или же сообщение о ее беременности разбудило чувство вины за проступки в прошлом? Что бы ни случилось в прошлой жизни Ролана, Анжелика сердцем знала, что он был верен ей со дня свадьбы… Проходило время, и Анжелика все более преисполнялась решимостью забыть о прошлом и смотреть в будущее.

Она вспомнила, как от случая к случаю он говорил, что делить ее ни с кем не желает. Мог ли он ревновать к ребенку? От этой мысли ее бросало в жар.

Чувство собственника у Ролана с одной стороны возбуждало, а с другой — вызывало чувство неопределенности.

Несмотря на существующие между ними разногласия, единственным правильным ответом было любить его беззаветно и пытаться подготовить к рождению ребенка. И какая бы проблема ни существовала, она не будет разрешена в разных спальнях.


Анжелика причесалась, надела очень тонкий, просвечивающий пеньюар — пепельно-голубого цвета с тесемками, перехваченными у плеч. Решительно пересекла гардеробную, соединившую ее комнату с комнатой Ролана, и без стука вошла в его комнату.

Он сидел в кресле у окна с книгой на коленях. Когда заскрипела дверь, он резко повернулся и дико посмотрел на ее просвечивающийся халат. Был ли он взбешен или хотел ее — или то и другое — она с уверенностью сказать не могла.

— Анжелика — немедленно ложись! — приказал он хриплым дрожащим голосом. — Ты простудишься.

— Я не желаю больше спать в одиночестве, — резко ответила она.

Ролан старался сдержать улыбку, когда поедал ее фигуру глазами.

— Иди в постель, маленькая сирена.

Однако она не двинулась с места и с вызовом вздернула подбородок.

— Если ты хочешь, чтобы я легла, Ролан, отнеси меня туда сам. И если ты хочешь, чтобы я там осталась, то побудь со мной в моей спальне — как это ты делал в свое время.

— Анжелика, о Боже, пожалуйста, не заставляй меня это делать! — произнес он дрожащим голосом и умоляюще посмотрел на нее. Он с такой силой сжимал книгу, что костяшки пальцев побелели.

— Нет! Я не желаю, чтобы меня прогоняли, как неполноценного ребенка. Ты говоришь, что я простужусь, но мне холодно без тебя каждую ночь!

И не обращая внимания на стон Ролана, она развязала пеньюар и сбросила его на пол.

Он опять уставился на нее.

— О Боже! — вскричал он, вновь пожирая глазами ее наготу.

Без всяких угрызений совести она продолжала:

— Мне сейчас холодно, дорогой, — и что ты думаешь об этом?

Молниеносно он бросил книгу на пол, в секунду оказался рядом с ней и заключил ее в свои объятия.

— О, Ролан, — радостно прошептала Анжелика. — Сейчас не время быть порознь. Наш час пришел!

Эту фразу муж заглушил поцелуем, его сильные руки подхватили ее и отнесли в постель. Глаза Ролана блестели дьявольским огнем.

Сердце Анжелики рвалось из груди от счастья, когда она наконец отдалась любимому.

Пришло время страсти.

32

Минуло почти девять месяцев, лето было на исходе.

Жак Делакруа вернулся в Новый Орлеан и собирался отметить это событие ланчем со своим другом Андре Бьенвилем. Через несколько дней он намеревался отправиться в Бель Элиз и добиться ответа на долго ожидаемый вопрос относительно женитьбы. Во время долгого пребывания в Нью-Йорке Жак очень скучал по Бланш и молил Бога, чтобы она приняла его предложение.

Когда он уже совсем было собрался, к нему подошел сын с письмом в руке.

— Отец, ты очень устал вчера вечером и поэтому я подумал, что лучше отдать тебе его сегодня.

— Спасибо, — ответил Жак, принимая депешу.

Жан-Пьер ушел, а Жак снял шляпу, положил трость и начал читать письмо. Оно было от Бланш, датировано прошлым месяцем.


«Мой дорогой Жак, я пишу тебе на имя Жан-Пьера, зная, что ты должен скоро вернуться в Новый Орлеан. У нас прекрасная новость. Ролан и Анжелика ожидают прибавления в семействе, и мы с Анжеликой заняты необходимыми приготовлениями. Я буду крестной. С появлением ребенка становится невозможным осуществить наш брак. Я здесь очень нужна. Но ты ведь знаешь, что я от тебя без ума, хотя в некотором роде мы очень разные. Прости меня за эти слова, но я, наверное, не та женщина, которая нужна тебе. Я молю Бога, чтобы ты рано или поздно встретил свою половину. Надеюсь также, что ты заедешь в Бель Элиз.