Ролану Делакруа удалось заставить Анжелику позабыть все уроки хороших манер. Конечно, этот несносный мужчина просто провоцировал ее все это время своим отношением, но это не извиняло ее поведения сегодня днем. Все же крайне жестоко было выпытывать подробности несчастного случая, унесшего его первую жену, когда, возможно, эта боль до сих пор разрывала сердце! Вот, наверное, в чем причина молчания обо всем происшедшем. Вот почему он отказался говорить об этом и сегодня!

Искренность и доброта Анжелики заставляли ее взять на себя вину за причиненное зло. Несмотря на то, что это было ударом по ее самолюбию, она знала, что извинится перед мужем.

Но вряд ли все это имеет для него какое-то значение. Было ясно, что он не хочет ее, не желал своей первой жены, даже оставаясь рядом с ней — об этом, помнится, говорила Бланш. Но возможно — и горько было думать так, — он жил воспоминаниями именно о первой своей жене.

Когда Анжелика отправилась в постель, Ролан еще не возвращался. Она никак не могла заснуть, все ее возбужденное существо чутко прислушивалось к тихим ночным шорохам — хлопанье крыльев совы за окном, писку цикад, комариному звону. Уже после полуночи снизу до нее донеслись звуки, возвестившие о возвращении мужа. С минуту она колебалась, решая, не стоит ли сейчас спуститься и объясниться с Роланом.

Наконец она выпорхнула из постели и облачилась в пеньюар. Ей никак не удавалось успокоиться. Но если даже Ролан и не был задет ее выходкой, она имела собственное представление о нравственности и спешила облегчить душу. Да, она спустится вниз, коротко и холодно извинится и быстро вернется в постель.

Глаза ее привыкли к темноте, и Анжелика решила не разжигать лампу. Внизу царил кромешный мрак, и она совсем уж было решила вернуться, но увидела открытую дверь в кабинет, и какое-то смутное чувство заставило ее зайти в комнату. Она увидела мужа, раскинувшегося на кушетке без сюртука, в одной сорочке. Его лицо казалось мертвенно бледным в серебристом лунном свете, лившемся из окна. Из-под расстегнутой рубашки виднелась мощная грудь, покрытая жесткими черными волосами. Закатанные выше колен брюки обнажали крепкие икры. Он спал. Похоже, легкий бриз, струившийся из окна, задул лампу.

Анжелика приблизилась к мужу и прислушалась к его глубокому и ровному дыханию. Затем наклонилась и тихонько позвала по имени. Он не ответил, и она решилась окликнуть мужа погромче. Он открыл глаза и непонимающе уставился на жену.

— Ролан, мне крайне жаль, — мужественно прошептала Анжелика. И так как он ничего не ответил, она быстро добавила:

— Я о том, что наговорила тебе сегодня. Это было жестоко, а я не хочу быть жестокой.

Он продолжал хранить молчание, уставившись на Анжелику своими прекрасными глазами. Ролан выглядел грустным, сильно уставшим и постаревшим. Через миг Анжелика, по какой-то необъяснимой для себя причине, наклонилась и прикоснулась губами к его губам…

И уже через секунду осознала, что стиснута в его стальных объятиях. Его руки, словно морские канаты, обвивали ее стан, а губы жадно ласкали чуть прикрытую пеньюаром грудь. Его рот был горяч, требователен и источал аромат абсента. Анжелику обволакивал острый мужской запах. Через минуту его язык проник ей между губ, ощупывая и исследуя их… Анжелика почувствовала возбуждение, испуг и трепет. Сейчас ее вовсе не занимало то, что она полуодета. Она полностью отдалась новому для себя чувству всепоглощающей покорности. Время будто остановилось… Анжелика неожиданно для себя обнаружила, что уже лежит на кушетке, а сверкающие глаза мужа испепеляют ее душу. Вдруг из груди его вырвались похожие на стон слова:

— Как ты думаешь, отчего я избегаю тебя? Знаешь ли, как больно ты ранила мое сердце? О, я хочу тебя… Я так хочу тебя…

Тон его слов пугал, а диковатый блеск в глазах заставлял бешено биться сердце Анжелики. Пока он говорил, она ощутила сквозь тончайшую ткань его напрягшееся естество…

— Богом клянусь, это произойдет сегодня! — прорычал Ролан и снова впился ей в губы.

Его руки продолжали свою возбуждающую работу и уже через минуту приподняли ее ночную рубашку… И здесь Анжелика поняла, что все происходит не так. Ролан был нетрезв, не в себе, и уж точно не так следовало расставаться со своим сокровищем — за пару грубых животных движений здесь, на этой кушетке. Оттолкнув мужа, она произнесла шепотом, захлебываясь от негодования:

— Нет, Ролан, нет!

Он, казалось, мгновенно протрезвел, вскочил и ринулся прочь из комнаты.


На следующее утро, когда Анжелика спустилась к завтраку, Ролан уже сидел за столом. Обычно он уходил раньше, и Анжелика поняла, что причиной сегодняшней их встречи было происшедшее ночью. Рано или поздно — разговора не избежать…

— Доброе утро, — приветствовал ее муж.

Он поднялся, обогнул стол и с обезоруживающей доброжелательной улыбкой, как будто ночью между ними ничего не произошло, придвинул ей кресло. Да и вид его — как всегда свежевыбритого, в опрятной сорочке, с блестящими, словно сапфиры, глазами, говорил о собственной самодовольной невиновности.

Усаживая Анжелику, он накрыл ее шлейфом аромата своего одеколона, и этот возбуждающий запах заставил ее содрогнуться от нахлынувших воспоминаний. Но Анжелике удалось удержать себя в руках. Так они и сидели некоторое время друг напротив друга, разделенные столом, уставленным яствами и объединенные воспоминаниями о случившемся несколько часов назад.

— Этой ночью дитя явилось в мой кабинет и поцеловало меня, — сказал он наконец, отставив чашку с кофе спустя несколько минут наэлектризованного молчания.

— Я не дитя! — гордо вскинув голову ответила Анжелика, стараясь побороть удивление.

— Анжелика, ночью ты спустилась в кабинет, чтобы принести извинения за какую-то воображаемую провинность… Я принял их. И сейчас, в некотором роде, я тоже стараюсь извиниться. Мне не удалось стать для тебя достойным мужем, — произнес Ролан, протягивая ей руку.

— Это соответствует истине, — со вздохом ответила Анжелика.

— Кажется, некоторые аспекты нашего брака, столь много значащие для тебя…

— Я не согласна, — отрезала Анжелика.

— Так ли? — Ролан пристально и недоумевающе смотрел на жену.

— Это не брак, — сказала она с горечью в голосе. — Брак означает доверие, разделение радостей и невзгод.

— А «обязанность»? — цинично усмехнулся он.

— Да, и «обязанность».

— Я приветствую твою преданность супружеским обязанностям. Но позволь мне отметить, что не я остановил ход событий вчера.

— Ты напугал меня, — она потупила взор.

— Я все вижу в ином свете. Я мужчина, дорогая, а ты не готова к мужской страсти, — сказал он после долгого молчания.

— Это… — она хотела сказать, что это неправда, но слова застряли в горле. Все на что она была способна, это уставиться в тарелку.

— Оставь…

— Прошу прощения? — она посмотрела ему прямо в глаза.

— Не надо лезть вон из кожи, — сказал он. — Я не заставляю тебя делать то, что ты не хочешь.

— Это вы не хотите этого брака! — она начала с упрека, но опять поняла, что выдавить слова из себя не может. Да провались он пропадом — с ним одни осложнения. Неужели он ожидал, что здесь, за обеденным столом, она открыто признается, что жаждет его прикосновения? Учитывая то, что ее присутствие было для него безразлично.

К своему ужасу, она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, она отложила салфетку и встала не притронувшись к еде.

Когда она пошла к выходу, Ролан тоже встал. Однако в дверях она не сдержалась и с вызовом произнесла:

— А вы довольно быстро сдаетесь, Ролан, не так ли? До нашей женитьбы, я бы поклялась, что отбиться от вас просто невозможно. Но стоит захотеть, и отвадить вас можно, верно?

Ее слова возымели на него действие, и надменное выражение сменилось сердитым взглядом. С агрессивным видом он сделал шаг в ее направлении, но остановился, поскольку в этот момент в комнату вошла Бланш.

— Доброе утро, братец, Анжелика, — с милой улыбкой поприветствовала она их, как бы не замечая наэлектризованной атмосферы в комнате. — Я полагаю, вы хорошо выспались?


Всю оставшуюся часть дня Анжелика размышляла о споре с Роланом за завтраком и о происшедшем вчерашней ночью. Она понимала, что вчера, когда он грубо схватил ее, она служила ему лишь для удовлетворения похоти. Несмотря на то, что он настаивал в пьяном виде, что она преследует его в мыслях, его грубое поведение на протяжении последних недель говорило о другом — ему было безразлично — живет она в Бель Элиз, или нет.

Затем, когда сегодня утром Ролан цинично заявил, что она не готова к мужской страсти, истинное значение сказанного четко проглядывалось — он не хотел ее, даже несмотря на вчерашнее. И казалось, ему безразлично то, что он действительно испугал ее своими пьяными домогательствами. Вполне очевидно, что его остудила ее невинность, а ему нужна была опытная женщина.

Она была расстроена и чувствовала себя уязвленной. При воспоминании о духовном богатстве, теплоте и любви брака родителей ее собственный брак казался злой шуткой.

Она не знала, сколько она еще сможет вынести.


Ролан тоже размышлял, проезжая верхом через поля. Уже с самого утра воздух был спертым. Он проигрывал в уме вчерашний визит Анжелики в его кабинет и ту атмосферу, которую она создала, поцеловав его в губы. Очевидно, что какая-то вводящая в заблуждение христианская этика заставила его жену спуститься в его кабинет и извиниться за все то, что она наговорила о его первом браке. Он глубоко вздохнул. Теперь она знала о Луизе, и карточный домик, в котором они жили, мог развалиться в любой момент. Конечно, он хотел, чтобы рано или поздно Бланш рассказала Анжелике о его первой жене — однако было очевидно, что дела пошли весьма скверно. Он помнил, какие чувства обуревали его всего лишь несколько недель тому назад, заставив его жениться на Анжелике и постараться сделать действительно своей женой. Затем он привез ее сюда и с тех пор практически игнорировал ее присутствие. Ее преданность «супружеским обязанностям» стояла между ними непреодолимым барьером. Он просто отказывался принять ее девственность в качестве жертвоприношения на алтарь их брака. Прошлой ночью, когда он притянул ее к себе, ошалев от желания, было очевидно, что ответной реакции не будет.