За мельницей Ролан показал Анжелике густой заболоченный лес, отделявший плантацию от озера Понгартрен. Здесь дорога делала круг, и они поехали обратно к дому вдоль южной границы поместья.

Вскоре они приблизились к уютному коттеджу, охранявшемуся собакой. Из трубы вился дымок, и на крыльце в кресле-качалке сидел светловолосый мужчина в черном костюме. Когда они проезжали, он махнул рукой в знак приветствия.

Раскланявшись, Ролан приказал Рубену остановиться. Мужчина отложил трубку и поспешил вниз по ступенькам.

— Дорогая, это наш управляющий господин Юрген, — сказал Ролан Анжелике, когда тучный мужчина подошел к ним. — Господин Юрген, позвольте познакомить вас с моей женой госпожой Делакруа.

— Рада с вами познакомиться, мсье, — вежливо произнесла Анжелика, протягивая руку.

Мужчина широко улыбнулся и крепко пожал ее руку.

— Для меня честь познакомиться с вами, фрау Делакруа, — сказал он с сильным акцентом. — Как я сказал вашему мужу вчера, для нас это счастливый день, когда наконец Бель Элиз обрел молодую хозяйку.

— Спасибо, мсье, — ответила Анжелика.

У него было румяное, открытое лицо и ясные голубые глаза. Анжелике Юрген сразу понравился.

— Надеюсь, вы во мне не нуждаетесь, сэр, — продолжал Юрген, обращаясь к хозяину. — Я как раз наслаждался трубкой после небольшого обеда с семьей.

— Ни в коей мере, — уверил его Ролан. — Хотя у меня есть кое-какие бумаги, которые нам следует просмотреть позже.

— Непременно, сэр.

Во время этой беседы Анжелика бросила взгляд на задний двор. Там стройная блондинка развешивала на веревке белье, у ее ног два светловолосых карапуза играли ярко-красным мячом, смеясь и размахивая пухлыми, маленькими ручонками. Эта трогательная сцена задела Анжелику за живое, вызвав у нее страстное желание иметь собственного ребенка, и в то же время эта простая обстановка навеяла грустные воспоминания об отчем доме.

— Как Бригитта и двойняшки? — услышала она вопрос мужа, обращенный к хозяину дома.

— Прекрасно, — ответил он, хлопнув в ладоши. — Маленькие Эрнст и Эльза прибавляют в весе каждый день и заставляют муттер крутиться, чтобы их одеть и накормить.

— Вижу, вижу, — хохотнув, прокомментировал Ролан, — что ты собираешься просить прибавки жалованья.

— Конечно, сэр, — улыбнувшись, ответил Юрген.

Они распрощались, и коляска укатила.


— Их дети просто очаровательны, — оглядываясь назад, пробормотала Анжелика.

— На самом деле?

Она повернулась к мужу и пристально посмотрела на него. Он сдвинул шляпу на затылок и ответил ей взглядом, от которого по коже пробежали мурашки. «О, святые, как он мил!» — пронеслось в голове Анжелики.

— Конечно, ты заметил… — заикаясь, произнесла она и почувствовала, что сердце забилось быстрее.

— Знаешь, когда близнецы родились, я основал небольшой попечительский фонд для каждого из них. Эти деньги потихоньку набирают проценты в Новом Орлеане, — он вернул шляпу на место.

— Ты сделал это для детей господина Юргена? — в голосе Анжелики ясно слышалось удивление, заставившее Ролана нахмуриться.

— Юрген — отличный управляющий, вся округа знает об этом, и мне бы не хотелось, чтобы он искал себе работу где-нибудь в другом месте.

— О, — невнятно и с раздражением произнесла она. — Тогда вы сделали это, чтобы удержать работящего управляющего, а вовсе не ради детей?

— Кто сказал, что я не забочусь о детях? — ответил он резко.

Анжелика отвернулась, раздраженная его реакцией. Он играл с ней в слова, и был упрям как осел. Почему он не хочет признать, что в его сердце есть уголок для чужих детей?

И зачем вообще он взял ее на эту прогулку, если старался сделать свой внутренний мир недоступным? В негодовании она скрипнула зубами и поклялась, что не произнесет больше ни слова. Однако, когда они повернули к дому, любопытство взяло верх. Глядя на виднеющийся вдали лес, она произнесла:

— А что там, за этими деревьями?

— По обе стороны от Бель Элиз за деревьями тянутся болота. — Он вздохнул и строго добавил: — Ты никогда не должна ходить туда одна.

— Да?

— В лагунах есть своя прелесть, — продолжал он. — Я ловил там рыбу, когда был мальчишкой, но надо быть осторожным и избегать змей и аллигаторов… Не заходить в воду, поскольку, как правило, она стоячая и гнилая. Не дай Бог, какую заразу подхватишь. Если захочешь, мы осмотрим эти места ближе к осени — тогда там не будет москитов.

— Да, мне хотелось бы, Ролан, — ответила она невыразительно.

Хотя предложение — взять ее на болота — едва ли было исполнено энтузиазма, но все-таки звучало искренне. Напряженность, возникшая между супругами, слегка спала.

Когда они почти подъехали к дому, Анжелика увидела невдалеке кладбище, аккуратно обнесенное чугунной изгородью.

— А что, там похоронены твой отец и мачеха?

— Да, там похоронена и моя мать, — он долго колебался, перед тем как ответить.

— О, да? — спросила Анжелика. — А как она умерла? Извини, если мой вопрос бестактен…

— Она умерла при родах, мне было тогда около двенадцати лет, — грустно ответил он, — ребенок тоже умер.

— Как ужасно… — пробормотала Анжелика.

Ролан продолжал смотреть в сторону кладбища. Минутой спустя он повернулся к Анжелике и с горечью сказал.

— Моя мачеха, бывало, все сидела на болотах и писала маслом — вопреки воле отца. И умерла от холеры, а за ней последовал и он.

— О, Ролан! Я так сожалею, — она подумала о приятных картинах, которые видела развешанными по всему дому, и поняла какую ужасную цену за них заплатили его отец и мачеха. Неудивительно, что он предостерег ее от прогулок по болотам, при данных обстоятельствах его озабоченность была обоснованна. Инстинктивно она дотронулась до его руки. Он мельком посмотрел на нее, но руки не отдернул.

Со вздохом Анжелика отпустила его руку и отвернулась. Было очевидно, что в смерти отца Ролан винил его вторую жену — мать Бланш. А вот привязанность к сводной сестре понять было трудно.

14

Всю следующую неделю Анжелика виделась с Роланом в основном за обеденным столом. На ложе он ее так и не навещал. Единственное, что заставило думать о том, что она небезразлична ему — это то самое предупреждение: не ходить на болота…

Весь день он проводил на плантации, а вечерами часто исчезал из дома без всяких объяснений. Бланш как-то обмолвилась, что Ролан играет в карты или разглагольствует о политике с друзьями-плантаторами.

Анжелику раздражало, что муж ее игнорирует. Было похоже, что он «умыл руки» и, казалось, говорил ей: «Вот плантация. Вот твои обязанности. Теперь ты — самостоятельная».

Тяга к Ролану не уходила и только усиливала расстройство ее чувств как в отношении себя, так и его. Каждый раз, когда она проходила мимо него в холле или видела его за обеденным столом, сердце начинало биться. Его обаяние, притягательная сила продолжали пугать и одновременно очаровывать. Даже несмотря на то, что он старался держать дистанцию. Она понимала, что истосковалась по его вниманию и хотела бы наконец познать эту неясную, сладкую тайну, известную под названием «супружеское счастье». Желала продвинуться дальше периодических целомудренных поцелуев в щечку и лоб.

Довольно часто, лежа ночью в одинокой постели, она вспоминала тот день, когда они вместе пошли в парк в Новом Орлеане. Тот единственный день, когда он жадно и страстно поцеловал ее. Анжелика понимала, что этот случай пробудил в ней что-то чувственное, возможно, простую потребность, которая отказывалась быть подавленной. Даже несмотря на то, что страсть Ролана тогда была почти грубой, ее тело предательски требовало повторения этой атаки — все, что угодно, но не это холодное, убивающее безразличие.


Когда пришло воскресенье, Ролан проводил Анжелику и Бланш к обедне в маленькую католическую церковь, построенную дедом. Анжелике обедня понравилась. Она также получила удовольствие от встречи со священником и знакомства с несколькими семьями с соседней плантации, а когда они вернулись в Бель Элиз, Ролан укатил. На сей раз Анжелика действительно вскипела. Когда она жила с родителями, то воскресные часы после обедни все проводили собравшись вместе. То, что Ролан наспех поел и умчался, показалось ей верхом оскорбления.

Вот так и проходили ее дни — в одиночестве, в расстроенных чувствах. Она понемногу включалась в работу вместе с Бланш и знакомилась с ведением хозяйства. От нечего делать Анжелика вызвалась составить меню и была приятно удивлена, когда Бланш вежливо согласилась. Золовка постоянно помогала ей, хотя и продолжала при этом носить маску безразличия.

Но одним августовским днем все изменилось. От скуки Анжелика забрела в маленькую гостиную и села за фортепьяно. Как пианистка она не очень преуспела, но аккомпанировать себе могла. Она решила сыграть свои любимые вещи. Ее пальцы пробежались по клавишам, и она запела «Панис Ангеликус», которую часто исполняла в Сент-Джеймсе. Сегодня утром она играла священную мелодию с большим эмоциональным подъемом. Голос у нее был впечатляющий и чистый. Ей казалось, что пение приближает к Богу и к дорогим усопшим родителям.

Анжелика приближалась к кульминации, когда внезапно в комнату ворвалась ошеломленная золовка. Анжелика сразу же прекратила петь, а Бланш, отдышавшись, произнесла:

— Мой Бог, это ты пела?

Анжелика застенчиво посмотрела на нее. Лицо Бланш было настолько напряжено, что ей показалось — она разозлила ее своим пением.

— Извините, Бланш, я не хотела вас потревожить…

— Потревожить? — повторила Бланш, изумленно смеясь, и этим еще больше смутила Анжелику. — Потревожила меня? О, моя дорогая! — С блеском в глазах она рывком направилась к Анжелике: — Тебе не надо было останавливаться. Извини, что прервала тебя! — Она нежно взяла Анжелику за руку и слегка подтолкнула, чтобы та встала. — Давай я буду играть, а ты только петь. Да, ты должна петь!