Они расселись вокруг стола. Анжелина держала Анри на коленях, поскольку стульев не хватило. Дядюшка Жан выругался и пошел за табуретом в соседнюю каморку.

— Посади малыша на мой стул, будешь кормить его с ложечки. Стаканчик красного, дамы?

Он налил всем вина и поднял свой стакан.

— Пью за ваше здоровье. Очень любезно с вашей стороны, что вы приехали к нам. Анжелина, за твою любовь!

Жан Бонзон лукаво посмотрел на племянницу. Анжелина решила воспользоваться моментом.

— В самом деле, дядюшка, у меня есть для вас новость. В следующем году я выхожу замуж за доктора Филиппа Коста.

— Черт возьми! За доктора! Ты, моя племянница?! Разрази меня гром! Огюстен, вероятно, хорохорится, как петух. А ты не шутишь?

— Нет, уверяю тебя. Этим летом мы хотим обручиться.

— Хм-м! — проворчал Жан Бонзон что-то на местном диалекте.

— Надо остерегаться образованных людей, — перевела Анжелина заинтригованной Октавии. — Я знаю эту поговорку, дядюшка. Но Филипп Кост — мужчина серьезный. Он милый, галантный. Немного старше меня… Скажем, лет на двадцать. Но это хорошо.

— Поздравляю тебя, Анжелина! — воскликнула Урсула, взволнованная до слез. — По крайней мере, ты ни в чем не будешь нуждаться.

— А этого мужчину, ты его любишь? — спросил Жан. — Это хорошо, захомутать доктора, богатого, несомненно. Но надо, чтобы ты любила его. То, что он богатый, серьезный и галантный, мне плевать. В браке важна любовь.

Слова дядюшки смутили Анжелину. Она прекрасно понимала, что не испытывает к Филиппу Косту тех страстных чувств, которые испытывала к Гильему. Но с недавних пор она хотела другого: взаимной нежности и покоя в зажиточном доме.

— Дядюшка Жан, я люблю доктора Коста, — ответила Анжелина. — Он хочет, чтобы я была счастлива. Знаешь, что он написал мне в последнем письме? Он собирается открыть акушерскую клинику в Сен-Годане или Фуа. Мы сможем работать там вместе. Это так чудесно!

— Чудесно, чудесно… Что за слова! А твой бедный отец, ты покинешь его?

Анжелина нежно улыбнулась и сказала:

— Не беспокойся о моем отце, дядюшка Жан. В конце июля папа женится. Скоро будет сделано объявление. Вы тоже приглашены. Мы отпразднуем свадьбу в таверне на площади с фонтаном. Он женится на Жермене Марти, вдове из нашего города.

Жан Бонзон словно окаменел. Вдруг он ударил кулаком по столу, да так сильно, что Анри испугался и заплакал.

— Что?! Огюстен женится? Этого я ему никогда не прощу. Анжелина, передай ему, что ноги моей не будет на свадьбе! Скорее сдохну, чем приду! Черт возьми! Моя сестра этого не заслуживает. Такую женщину, как Адриена, нельзя забыть!

Разъяренный Жан Бонзон встал и принялся ходить вокруг стола. Лицо его побагровело. Он то и дело выкрикивал ругательства на местном диалекте. Испуганный Анри заплакал громче.

— Но Жан, успокойся, — попросила Урсула. — Ты пугаешь малыша. Огюстен имеет право вновь жениться.

— Нет, не имеет, — срывающимся голосом сказал ее муж. — Нет и еще раз нет! Сколько раз он на похоронах моей сестры повторял, что будет хранить ей верность до самой смерти? Пустые слова! Пустобрех! Два года с лишним он держал клятву. Но, кто знает, может, он спал с этой вдовой сразу же после смерти Адриены?

Теперь настала очередь Анжелины рассердиться. Она передала Анри Октавии и вскочила со стула, чтобы подойти ближе к своему дядюшке, яростно разжигавшему огонь в камине.

— Не порть нам этот день, — повелительным тоном сказала Анжелина. — Почему ты взбесился? Ты что, лишился рассудка? Мне было так хорошо здесь, рядом с вами! Ты не имеешь права судить моего отца. Ты живешь с Урсулой, лучшей женой, какую только можно найти. Вы никогда не расстаетесь. И я рада, что папа может спокойно проводить дни в обществе такой достойной особы, как Жермена Марти. Она готовит, гладит белье и, главное, утешает его в горе, от которого он никогда не оправится. Поверь мне, мама, бывшая воплощением доброты, радуется, что он женится. А теперь давай сядем за стол. Мы проголодались. Если же ты будешь и впредь таким нелюбезным, мы вернемся в Бьер уже сегодня вечером.

Дядя и племянница смотрели в глаза друг другу. Непримиримые, разъяренные, не желающие отступать. Аметистовые глаза Анжелины одержали победу над карими глазами Жана Бонзона. Он смущенно рассмеялся и сказал:

— Ладно, я замолкаю. В конце концов, пусть твой отец поступает так, как считает нужным. Но я не приеду в ваш город буржуа и ханжей. Вот еще что, Анжелина. Если я потеряю Урсулу, никогда ни одна женщина не заменит мне ее. Никогда! Ни в моем сердце, ни в моей постели. И не задирай нос, Анжелина! Мне доставит огромное удовольствие, если ты заночуешь у нас с малышом и мадам Октавией. Кстати, мадам Октавия, вы ведь тоже вдова? Приходило ли вам в голову выйти замуж во второй раз?

— Нет, мсье. Но, может быть, потому что я не встретила достойного мужчину.

Голос Октавии немного дрожал. Вот уже несколько часов она, не в силах обуздать свои чувства, находилась во власти мужского обаяния Жана Бонзона. Раньше она думала, что больше никогда не сможет пережить ничего подобного, и сейчас ей было приятно, хотя и немного стыдно.

— Полно, все это наводит грусть, — сказала Урсула. — Жан, ты делаешь мне больно. Не так часто мы принимаем у себя гостей!

Она удрученно пожала плечами и принялась нарезать хлеб, который испекла накануне. Анжелина и Жан сели на свои места.

— Вам повезло, — продолжала Урсула. — Я пеку хлеб один раз в месяц. Вы приехали вовремя. Хлеб совсем свежий. Мне помогла соседка. Ведь надо замесить тесто, дать ему подняться. В это время я подкладывала в печь дрова, чтобы она хорошо прогрелась. Хлеб можно ставить в печь только тогда, когда кирпичи побелеют. Зимой ничего страшного, но вот в жару…

Анжелине стало жаль тетушку, Их приезд доставил ей немало забот. Она откусила кусок мягкого хлеба с поджаристой корочкой. Он приятно пах дымком.

— У нас есть зеленые бобы, — заметил Жан. — Первые в этом году! Они просто объедение.

Анри успокоился. Он с удовольствием ел, время от времени шмыгая носом. Но, несмотря на общие усилия говорить о пустяках, атмосфера оставалась напряженной. Урсула подала уток, тушеных в кокотнице на углях. Мясо было сочным и буквально таяло во рту.

— А на гарнир боровики! — воскликнула Октавия. — Боже мой, эти грибы — моя слабость!

— Возьмите немного картошки, — предложила Урсула. — Мы сажаем ее на склоне. Почва там песчаная, а сам склон с утра до вечера освещен солнцем, если, конечно, не идет дождь.

Они почти закончили обедать, когда небо стало затягиваться свинцовыми тучами, поглотившими лазурь за несколько минут. Теплый ветер гнал их с пугающей быстротой. В следующее мгновение дом содрогнулся от трех, последовавших один за другим, раскатов грома.

— Да, гроза будет сильной, — нахмурился Жан Бонзон. — Готов поспорить.

Молнии пронзали темное небо. Анри протянул ручки к Анжелине, и та взяла его на колени.

— Мой малыш, ты спрашиваешь, что происходит? В Сен-Лизье ты уже слышал гром. Правда, здесь он грохочет по всей долине. Не бойся!

Анжелина прижала ребенка к груди. Урсула, по привычке склонив голову набок, наблюдала за ней.

— В это время он привык спать, — заметила Октавия. — К тому же наш проказник съел слишком большой кусок утки. Теперь он должен все переварить.

— Я постелила кровать на чердаке, — сказала Урсула. — Там ему будет лучше, чем в этой комнате. Я могу попытаться убаюкать малыша, я знаю прелестные колыбельные.

Это было, скорее, не предложение, а горячая мольба. Анжелина сразу же согласилась, но Октавия попросила разрешения подняться вместе с ними:

— Я немного устала, и мне хотелось бы прилечь. Я с удовольствием послушаю, как вы поете, если не возражаете. И малышу так будет спокойнее.

— О, разумеется! — воскликнула Урсула.

Буря неистово бушевала. Вскоре полил сильный ровный дождь. Его крупные капли стучали по крыше в такт громовым раскатам.

Жан меланхолично посмотрел в окно.

— Наша жизнь подобна этим картинам, Анжелина, — прошептал он. — Когда светит солнце, природа радуется. Затем опускается темнота, возникает хаос. Вода может все смести на своем пути. В прошлом году шли такие ливни, что кусок скалы упал и перегородил дорогу; на хуторе Рамэ разрушило овин. Пойдем со мной. Я хочу поменять солому в овчарне. По вечерам я всегда загоняю скотину.

— Волки по-прежнему досаждают тебе? Молодая служанка из таверны сказала мне, что Спаситель загрыз одного.

— Да, но этот пес своенравный. Порой он исчезает. Я не могу полностью рассчитывать на него. В лесу бродит старая волчица, хитрая, как дьявол. Я остерегаюсь ее.

Анжелина с дядюшкой вошли в небольшую постройку со стенами, покрытыми известью, и окном с решеткой. Ослица стояла в угловом стойле. Жан Бонзон собрал вилами грязную солому и набросал чистую. Облокотившись о стойку, племянница наблюдала за ним.

— Ты никогда не изменишься, — насмешливо сказала она. — Ты в одно мгновение приходишь в ярость. Но я тебя очень люблю.

— А-а! — отозвался Жан Бонзон. — Если ты питаешь хотя бы немного уважения к своему старому ворчливому дядюшке, скажи правду об этом малыше. Откуда он появился? Едва усевшись в двуколку, вы стали пудрить мне мозги, рассказывая всякую чушь. Если он племянник служанки, почему его усыновила мадемуазель Жерсанда? И почему ты стала его крестной матерью?

— Прости меня, — взмолилась Анжелина, преисполненная решимости придать немного правдоподобия лжи, поведанной утром. — Это очень запутанная история. Этого ребенка ты уже видел в доме Жанны Сютра. Октавия попросила меня отдать его кормилице из Бьера. Она боялась, что он заболеет, если его отнимут от груди. В то время она еще не перешла в католическую веру, поэтому я сказала, что это бабушка малыша, ведь у Эвлалии и Жанны возникли вопросы. Потом мы перевезли малыша в Сен-Лизье. Мадемуазель Жерсанда взяла Анри под свою опеку и даже сделала его своим наследником, поскольку у нее не осталось родственников. Что было потом, ты знаешь. Октавия перешла в католическую веру, чтобы я смогла стать крестной. Что ты хочешь? Им так спокойнее. Я молодая и в случае необходимости возьму малыша к себе.