— Вы очень жестоки, моя дорогая! Я не играю со своими чувствами. Разумеется, я мечтаю стать вашим супругом. Я этого не отрицаю. К тому же я много раз пытался доказать вам, что действительно проявляю интерес к вашей карьере и вашим планам.

— Да, знаю. Вы даже угрожали мадам Бертен, что оставите свою должность в Тулузе, если я не получу диплома. Теперь она считает меня интриганкой и обвиняет в том, что я соблазнила вас ради собственных честолюбивых планов. Мне обидно, что меня считают способной на такие хитрости. Я никогда не прибегала к ним.

Доктор взял Анжелину за руки, дрожа от возмущения. Анжелина в отчаянии попыталась вырваться.

— Моя дорогая, позвольте мне утешить вас! — пробормотал доктор. — Я знаю, что вы прямолинейны и честны. Однажды вы узнаете, насколько искренне я люблю вас. Признаюсь вам, я не был готов к подобному повороту событий. Моя жизнь изменилась после того, как я поднес ваш чемодан в Буссансе. Я сразу понял, что вы — моя судьба.

Анжелина покачала головой, отказываясь слушать дальше. К ним подбежал бдительный официант.

— Этот мсье досаждает вам, мадемуазель? — встревоженно спросил он.

— Нет, нет, все в порядке, — тихо заверила официанта Анжелина.

Смущенный доктор Кост с сожалением отпустил теплые руки Анжелины. Он встал и отодвинул стул.

— В котором часу отходит ваш поезд?

— В половине одиннадцатого. Почему вы спрашиваете?

— Прошу вас, идемте со мной. Мы минут десять покатаемся в фиакре. Только вы и я, — умоляюще сказал доктор. — Я привлек слишком много внимания. В фиакре мы сможем поговорить спокойно.

Анжелина согласилась, понимая, что в переполненном зале к ним действительно проявляли повышенный интерес. Филипп Кост взял вещи Анжелины и направился в камеру хранения. Она, подчинившись, ждала доктора в зале. Мужчины с улыбкой на губах любовались молодой женщиной, такой красивой, лучезарной в летнем платье и небольшой соломенной шляпке с вуалью на огненных волосах. Светло-розовая ткань облегала ее тонкий стан, округлые груди и стройные бедра.

«Я могу оказать ему эту милость, — думала Анжелина. — Я была несправедлива к нему. Он меня любит, он очень меня любит!»

Вернулся доктор. Они вышли из здания вокзала, не обменявшись ни словом, и сели в ближайший фиакр.

— Кучер, езжайте вдоль канала. Повернете назад, когда я вам скажу, — распорядился доктор.

Фиакр слегка качнулся, копыта лошади зацокали по мостовой. Внутри фиакр был обит красным бархатом.

— Я задерну занавески, чтобы не компрометировать вас, — прошептал Филипп Кост.

— Делайте, что хотите. Я не стремлюсь видеть берега канала…

Филипп Кост сел рядом с Анжелиной. При малейшей тряске их колени соприкасались. Молодой женщиной овладела пленительная слабость, ей захотелось упасть в объятия доктора. Она с трудом подавляла чувства. По ее телу, познавшему наслаждение и плотский экстаз, пробегали сладостные волны, а от желания кровь стучала в висках. Анжелина робко поглядывала на доктора, но видела только губы, немного тонковатые, но такие желанные под слегка поседевшими усами.

— Филипп! — обратилась Анжелина к доктору.

— Да, моя дорогая! Простите, но мне так приятно называть вас «моя дорогая». Хотя у меня больше нет на это права.

— У вас есть на это право! — воскликнула она. — Мне очень жаль, что я показалась вам неблагодарной и надменной. Я хочу выйти за вас замуж, но не сейчас, а через год или два.

— О господи! Анжелина, вы делаете меня самым счастливым человеком на свете! Если надо, я буду ждать сколько угодно. Я никогда не буду с вами грубым. Боже мой! Я так боялся вас потерять! Я уже ощущал себя мучеником.

Доктор нежно и немного неловко обнял Анжелину, словно боясь напугать ее.

— Теперь мне будет легче переносить ваше отсутствие, поскольку вы произнесли эти чудесные слова: «Когда-нибудь мы станем мужем и женой». О, дорогая! Мы будем переписываться! Мы будем встречаться, когда вы только захотите.

Взволнованный мужчина принялся покрывать лоб и волосы Анжелины поцелуями. Потом он немного отодвинулся, чтобы было удобнее любоваться молодой женщиной.

— Неужели все эти сокровища станут моими? — радовался он. — Эти золотистые завитки на ваших висках, тонкий, изящный нос, бархатистые щеки, прелестный рот?

Смущенная Анжелина позволяла любоваться собой. Неожиданно она открыла подлинную натуру Филиппа Коста. Он был великим романтиком, а также нежным мужчиной, который будет ее холить и лелеять. Он прижалась к нему в ожидании нового поцелуя.

— Моя славная Анжелина, — бормотал он. — Как приятно обнимать вас! Но я и так злоупотребил вашим доверием. Я уважаю вашу невинность, хотя это трудно.

Анжелина молчала, столкнувшись с проблемой: если она сделает первый шаг, Филипп Кост будет шокирован и начнет сомневаться относительно ее так называемой невинности.

— Филипп, мы проведем в разлуке несколько дней, возможно, несколько недель, — ласково сказала она. — Я охотно подарю вам поцелуй на прощание.

Анжелина потянулась к нему, и Филипп попал под огонь ее аметистовых глаз. Издав стон, похожий на хрип, он впился в ее губы. Несмотря на опыт зрелого мужчины, доктор испытал неведомое доселе чувство, проникнув языком в теплый, нежный рот, обещавший ему небывалое наслаждение во время другого действа, о котором он так часто мечтал. Охваченный любовной лихорадкой, близкой к бреду, он, закрыв глаза, ласкал руками изящное тело молодой женщины. Филипп явственно ощущал тугие груди и бедра, прикрытые платьем.

Фиакр неторопливо катил вперед. Порой колеса попадали в выбоину, и тогда карета подпрыгивала, но это не беспокоило ни Анжелину, ни Филиппа. Теперь Анжелине хотелось только подчиняться. Она была готова отдаться. В ее воображении возникали смелые образы, рожденные воспоминаниями о неистовых объятиях Гильема. Страстная любовница, Анжелина вынуждена была бороться с собой, чтобы не направлять лихорадочные движения доктора. Она сдерживала сладостные стоны, чтобы не выдать себя.

«Гильем поднимал мне юбки, опускал голову меж моих бедер и целовал там… долго целовал. Мне не было стыдно, я позволяла ему все. Это было так хорошо, так хорошо! Мне хотелось бы, чтобы доктор сделал то же самое, прямо сейчас», — думала Анжелина, опьяненная бесконечным поцелуем.

— Хватит! — взмолилась она, вырываясь из объятий доктора. — Филипп, прошу вас, перестаньте!

— Да, да, конечно! — с сожалением выдохнул он. — Простите меня, моя дорогая. Боже мой, что я наделал!

Смущенный Филипп увидел, что блузка Анжелины расстегнута и краешек кружева едва прикрывает округлую грудь с соском цвета граната. Анжелина быстро привела одежду в порядок. Лоб Филиппа был покрыт потом, внутри у него все горело. Он не осмеливался смотреть на Анжелину.

— Я грубиян, — вздохнул он. — Но вы такая красивая, такая нежная. Я больше не буду, клянусь вам!

— Тише! — улыбаясь, ответила она. — Не надо клясться в невозможном. Я сама виновата, что не оттолкнула вас сразу.

Волосы Анжелины немного растрепались, щеки покраснели, глаза горели. Она была неотразима. Филипп Кост обезумел от любви.

— Какая вы щедрая! Вы удостоили меня своей милостью! — сказал он. — Полагаю, надо возвращаться на вокзал.

Филипп, отодвинув занавеску, дважды ударил по стеклу перегородки, соседствующей с облучком:

— Поворачивайте назад!

Лошадь пошла шагом. Анжелина вытащила из сумочки часы.

— Половина десятого, — сказала она. — Мадемуазель де Беснак будет рада, что я вернусь в Арьеж вместе с ней.

— И что мы помирились, — добавил Филипп Кост. — Очаровательная старая дама!

— Я обязана ей своим воспитанием и образованием. Она моя благодетельница.

Успокоившись, они завели непринужденную беседу. Доктор затронул тему, которая больше всего его беспокоила.

— Анжелина, дорогая, я намерен приехать к вам в июле, чтобы познакомиться с вашим отцом и официально попросить у него вашей руки. Мы могли бы отметить помолвку в Сен-Лизье.

— О! Филипп, не знаю, готовы ли вы увидеть дом, в котором я выросла. Он покажется вам очень скромным, если не сказать бедным, мрачным и неудобным. Я вовсе не стыжусь его и никогда не отрекусь от своих родителей, но с трудом представляю вас в мастерской моего отца. Там настоящий хаос, пропахший кожами и жиром. Что касается его самого, то он весьма своеобразный человек. Хмурый, недоверчивый, строго придерживающийся традиций, всегда готовый выругаться на местном диалекте, особенно когда одет в поношенную рабочую одежду.

— Меня это ничуть не беспокоит. Ну-ка, скажите мне, как он ругается, — попросил Филипп, рассмеявшись.

— Черт бы тебя подрал! Разрази меня гром! — вызывающе ответила Анжелина. — К тому же, он презирает мадемуазель Жерсанду, потому что она исповедует протестантство. Нет, честное слово, мне неудобно принимать вас в жилище семьи Лубе — так в детстве я называла наш дом. У нас есть двор, огороженный стеной с двойными воротами и небольшой дверью, который мама называла садом. Там растут розы и бузина, а часть крепостных укреплений служит парапетом, оттуда открывается вид на реку и горы.

Анжелина говорила о родных краях мечтательным тоном. Доктор взял ее за руку.

— Я поступлю так, как вы скажете, Анжелина. Если угодно, я остановлюсь в гостинице и встречусь с вашим отцом в таверне.

— Но вы приедете, правда? — вдруг за волновалась Анжелина. — Я так счастлива! Мне повезло, что я встретила вас, Филипп! Ужасная смерть Люсьены привела меня в отчаяние, сами понимаете. Я видела свое будущее в черном цвете. Спасибо, что вы приехали на вокзал. Теперь я могу вернуться домой с легким сердцем.

Признание Анжелины потрясло акушера. Он приготовился к самому трудному испытанию: не видеть Анжелину каждый день. Однако он не будет ждать несколько лет, чтобы жениться на ней. Доктор лихорадочно размышлял.