Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек

Полиция ведет расследование, отдавая предпочтение версии о виновности цыгана. Так сказал офицер Даво. Он долго нас допрашивал — меня, других учениц, весь персонал больницы. Все подозрения падают на этого мужчину, о котором я Вам уже говорила. Я, которая старалась никогда не судить о человеке по его социальному положению, внешности и образу жизни, теперь пришла к выводу, что цыгане лишены всяких нравственных принципов. И все же я с болью в сердце пишу эти слова, поскольку каждый предполагаемый преступник должен иметь право на защиту.

Словом, эта жуткая трагедия удерживает меня в Тулузе, поскольку полицейский велел мне оставаться в их распоряжении. Я должна буду опознать так называемого Луиджи, если его арестуют. Мадам Бертен не осмелилась возразить полиции.

Благодаря поддержке доктора Коста я вновь вернусь к учебе первого августа, но уже в Тарбе.

Мне не хочется сообщать Вам все подробности, однако я сочла необходимым обрисовать сложившееся положение. Это принесло мне небольшое облегчение. Похороны Люсьены состоятся в пятницу, отпевать будут в базилике Сен-Сернен. Нам разрешили присутствовать на отпевании. Но, главное, заботьтесь о моем маленьком Анри. Я так хочу прижать его к груди, чтобы убедиться, что он здоров. Надеюсь, он никогда не пострадает от человеческой подлости и сам, став взрослым, никогда не пойдет на низость.

Скоро напишу еще одно письмо.

С глубоким почтением,

Анжелина.

Жерсанда де Беснак положила письмо на колени. Ей хотелось бы в одно мгновение преодолеть расстояние и утешить Анжелину без громких слов, просто обняв как мать или бабушка. Легкие шажки заставили ее оторвать взгляд от письма. Перед ней стоял Анри. Его круглая мордашка была чисто вымыта, вьющиеся темные волосы тщательно причесаны. Ребенок тряс деревянной погремушкой, которая так ему нравилась. Тут же прибежала служанка.

— Наш малыш убежал от меня, мадемуазель. Посмотрите, я не успела надеть ему штанишки. Как письмо?

— Об этом поговорим позже, Октавия. Как ты думаешь, мы можем прямо сегодня уехать в Тулузу?

— Но зачем? В такую жару? Скоро наверняка разразится жуткая гроза, и это меня нисколько не удивит. Ах! Неужели Анжелина заболела? Или ей не хватает малыша? Пусть потерпит, осталось всего три недели.

— Ты права, возможно, это не такая уж хорошая мысль, — смирилась старая дама. — На, прочти.

Октавия сразу вскрикнула от ужаса и старательно перекрестилась, поскольку еще не привыкла делать этот жест машинально.

— Боже мой! А если бы это случилось с нашей Анжелиной! — нервно воскликнула она.

— Замолчи! Мне и так плохо, — оборвала служанку Жерсанда. — Теперь-то ты меня понимаешь? Если мы поедем на похороны несчастной девушки, мы сможем немного ободрить Анжелину. Хотя я могу поехать одна, Октавия. Я знаю, что ты не любишь ездить на поезде. К тому же будет лучше, если Анри останется дома с тобой. Все, я решила. Скажи Альфонсу, чтобы закладывал коляску. Я поеду четырехчасовым поездом.

— Мне хотелось бы сопровождать вас, — возразила служанка. — Скажите, какие вещи мы возьмем с собой?

Жерсанда задумалась. Она колебалась. Во время предыдущего посещения Тулузы Анри вел себя беспокойно.

— Я думаю, что тебе лучше остаться, — твердо сказала Жерсанда. — У малыша свои привычки. Я скоро вернусь, наверное, в субботу. Не надо спорить, Октавия. Приготовь мне красный кожаный чемодан, а вещи я сложу сама.

Анжелина и Дезире смотрели на людей, столпившихся на паперти базилики. Хмурые местные жители, стояли молча. Они пришли, чтобы отдать последний долг ребенку, ставшему жертвой чудовищного преступления. Родители Люсьены, зажиточные и уважаемые торговцы, были немного растеряны, осознав всю важность похорон их старшей дочери.

— Похоже, магазин мсье и мадам Жандрон находится недалеко от церкви, — прошептала Жанина, подходя к девушкам. — На похороны приехала моя мать, я должна быть рядом с ней. Мы жили по соседству, да и Одетта тоже.

Одетта стояла недалеко от них. Во всем черном, с лицом, полузакрытым черной вуалью, она тихо плакала, держась за руку отца. Гроб уже стоял на алтаре, возведенном в III веке для похорон останков святого Сатурнина, мученика католической веры и епископа Тулузского. Улица Тор, идущая от площади Капитолия до базилики, была названа в память о мученичестве святого, которого по этой дороге волочили разъяренные быки[45].

— Боже мой! Недели не прошло после нашего пикника на берегу канала, а Люлю уже с нами нет, — прошептала Дезире. — Анжелина, ты меня не слушаешь, ты все время смотришь по сторонам…

— Я ищу свою благодетельницу, Жерсанду де Беснак. Сегодня утром я получила телеграмму, в которой она сообщает, что приехала вчера вечером. Она ночевала в гостинице и сюда должна прибыть в фиакре. Я так растрогана, ведь эта поездка далась ей нелегко. О! Началось! Все идут в церковь.

— Посмотри на мадам Бертен. Так странно видеть ее не в халате повитухи, а в платье и шляпке, — сказала Дезире.

— В такой день я не обращаю внимания на такие детали, — укоризненно ответила Анжелина.

Филипп Кост, стоявший рядом с другими врачами больницы, обернулся и посмотрел на Анжелину так, словно его поразил звук голоса молодой женщины. Элегантный, в сером костюме и черном котелке, он послал ей едва заметную улыбку. Анжелина опустила голову. Дезире, от которой не ускользнула ни одна деталь, вздохнула:

— До чего же ты глупая, Анжелина! Он хочет на тебе жениться, а ты делаешь вид, будто не замечаешь его.

— Он сказал мадам Бертен, что мы собираемся объявить о помолвке, не спросив моего согласия. Несмотря на похороны Люсьены, персонал больницы уже начал меня поздравлять. А я еще не приняла решения. Я даже чувствую облегчение, что мне придется заканчивать учебу в Тарбе. Я его больше не увижу.

— Но я думала, что он тебе нравится!

— Прошу тебя, Дезире, сейчас не время и не место говорить об этом.

Стояла удушающая жара. Анжелина чувствовала себя плохо, обливаясь потом. Она надела самое скромное платье, но все равно оно было слишком светлым, слишком веселым. Никто из учениц не мог предложить ей более темный летний наряд. Кроме того, Анжелина беспокоилась за старую даму. Она думала, что Жерсанда заблудилась в городе или ей стало плохо в гостинице.

— Мадемуазель Лубе! — раздался за ее спиной тихий голос.

Анжелина резко обернулась и оказалась лицом к лицу с офицером полиции Даво, одетом во все черное.

— Да? — ответила она, внезапно охваченная страхом.

— Прошу вас во время отпевания не терять бдительности. Некоторые убийцы любят наслаждаться горем, которое они причинили, и приходят в церковь или на кладбище. Я мог бы сделать вывод, что это было одиночное убийство, в какой-то мере случайное, учитывая, что жертва сопротивлялась. Сопротивление всегда вызывает приступ звериной жестокости, однако есть звери в человечьем обличье, которые, совершив преступление, подбирают следующую жертву. Они выслеживают ее и наслаждаются своей безнаказанностью. Если вы узнаете акробата среди присутствующих, незаметно дайте мне знать. Мои люди рядом. О том же я попросил и Одетту Ришо.

Молодая женщина пообещала, что будет бдительной. Она отступила назад и встала между Софи де Монтель и Армандой Бланшар. И тут около группы монахинь она заметила хрупкую фигурку Жерсанды де Беснак. Окруженная легким облачком жемчужно-серого шелка, старая дама закрыла зонтик, обводя взглядом своих прозрачных, как вода, глаз толпу. Вдали от их города, вырванная из привычной обстановки, она показалась Анжелине еще более утонченной, более ранимой. Столь близкое присутствие Жерсанды так взволновало Анжелину, что молодая женщина с трудом сдержала слезы. Она бросилась к старой даме.

— Мадемуазель, моя дорогая мадемуазель! — простонала она. — Как мило, что вы приехали! Я вас так ждала!

Жерсанда крепко обняла Анжелину своими тонкими руками, затянутыми в серые ажурные перчатки. Ее бледное лицо, густо посыпанное рисовой пудрой, озарилось улыбкой.

— Моя славная Анжелина, я не могла оставить тебя одну после того, как произошла такая трагедия. Но ты плохо выглядишь!

— Я почти не сплю и с трудом могу проглотить немного еды. Давайте войдем в церковь. О! Спасибо, что приехали. У меня совсем нет мужества.

— Зато у меня его хватит на двоих, — заявила гордая гугенотка. — Мне очень жаль, что я опоздала, но утром я покупала это платье у модистки с улицы Капуцинов. Пришлось кое-что переделать. Я переодевалась прямо в мастерской. Что ты о нем скажешь? Я не хотела, чтобы тебе было стыдно за меня.

— Вы великолепны!

Они вошли в базилику. Здесь уже собрались родственники, персонал больницы, соседи и просто любопытные. В величественном здании было прохладно. Витражи, освещенные яркими лучами солнца, бросали разноцветные блики на высокие каменные колонны, густо украшенные растительным орнаментом. Орган играл «Реквием» Моцарта. Небесная, бесконечно грустная мелодия как нельзя лучше сочеталась с ароматом белых цветов, лежавших на крышке гроба и плитах пола, а также на алтаре.

Жерсанда де Беснак погрузилась в раздумье. «Священник служит мессу в торжественной одежде белого, золотого и фиолетового цветов. Дети из хора стоят с серьезными лицами. Второй раз в жизни я в католической церкви. В первый раз это было при крещении Анри. Последний раз я войду в церковь, когда Анжелина будет венчаться, поскольку надеюсь, что она выйдет замуж за этого доктора…»

Время от времени раздавались рыдания, слышалось покашливание. Верующие начали петь псалмы. Анжелина не выпускала руки старой дамы. Несмотря на всю свою волю, она не могла ни молиться, ни петь псалмы. Она думала о Люсьене, не в состоянии смириться с ее смертью. Нежное тело с очаровательными формами навсегда останется в дубовом гробу.