Жерсанда нахмурила брови, возмущенная высокомерным тоном мэтра Вижье, однако предпочла не вмешиваться, поскольку хотела побыстрее покончить с бумажной волокитой.

— Я умею писать не только свою фамилию, — проворчала Октавия, беря в руки перо.

— С чем вас и поздравляю, мадам, — иронично заметил нотариус.

Слушая, как скрипит перо по толстой бумаге, старая дама вдруг засомневалась. У нее сжалось сердце.

«А если объявится Жозеф, мой сын? — спрашивала себя Жерсанда. — Боже, надежда действительно умирает последней. Какая же я глупая! Даже если он выжил, как я его узнаю? И кем он стал? Нищим, бандитом или честным человеком, мужем, отцом семейства…»

Октавия встала и вышла из кабинета нотариуса, просторной комнаты с обитыми дубовыми панелями стенами. Так называемый племянник сидел у нее на руках. Малыш сказал «до свидания» на малопонятном языке.

— Мадемуазель де Беснак, теперь ваша очередь подписывать акт об усыновлении, делающий этого ребенка вашим законным наследником, — сказал мэтр Вижье.

Жерсанда де Беснак послушно взяла перо, но рука ее дрожала. Жерсанду преследовал образ Анжелины. Ей вдруг показалось, что она крадет Анри у матери.

— Вот все и улажено, — тихо сказала она. — Но все тщательно обдумав, мэтр, я решила сделать к завещанию, которое отдала вам на хранение, приписку. Вы должны уточнить, что я обязываю мадемуазель Лубе, крестную моего приемного сына, распорядиться частью моего наследства, если после моей смерти объявится какой-нибудь мой дальний родственник. Ну, вы меня понимаете… Решение должна будет принять эта молодая особа. Я полностью доверяю ей.

— Хорошо. Мой секретарь сейчас этим займется. Вы сможете подписать приписку к завещанию. Это избавит вас от нового посещения моей конторы.

— Благодарю вас, — сказала Жерсанда голосом, срывающимся от волнения.

Прошлое всплыло в памяти Жерсанды. Ее преследовали неумолимые образы. Она вновь видела лицо своего ребенка, его взгляд, его невинную улыбку.

«Я не должна больше об этом думать, — сказала она себе. — Сейчас все надо забыть. У меня есть Анжелина и наш маленький принц, Анри де Беснак».


Октавия гуляла с малышом на площади с фонтаном. Теплый воздух был напоен ароматом цветущей сирени, которая в изобилии росла в саду и вдоль стен Дворца епископов. Небо было чистым, без единого облачка. Этим утром город, казалось, дрожал от радостного возбуждения.

Бродячий торговец привязал своего осла перед таверной. Хозяйки суетились вокруг корзин на спине животного. Торговец попросил женщин немного расступиться, чтобы он смог показать привезенные им новинки.

— Белые атласные ленты, басоны[42] из чистого хлопка, перламутровые пуговицы! — кричал он. — Медальоны, очки, бижутерия, кастрюли и искусственные камни. Покупайте сейчас! У меня назначена встреча с каноником, хозяйкой таверны и сестрами из городской больницы. И все они ждут меня с нетерпением, чтобы облегчить мою поклажу!

Октавия тоже слушала, как зазывает покупателей мужчина в черном берете и рубашке с засученными рукавами. Немного погодя, зазвонили колокола собора. Это закончилась десятичасовая месса. Сердце служанки радостно забилось. После перехода в католическую веру она каждый день ходила на службу, чаще всего вечернюю, что вынуждало ее хозяйку в это время самостоятельно заниматься маленьким Анри. Октавию очаровывали католические обряды, а суровая обстановка протестантских храмов ей не нравилась.

«Как это красиво! Свет льется через витражи хоров, а алтарь завешан белым покрывалом! Вчера кто-то принес ветки сирени и розы. Как приятно они пахли! Но больше всего мне нравятся статуи ангелов. Они великолепны! А священник преисполнен доброты, достойной святого».

Октавия спустилась с небес на землю, почувствовав, что ее рукам стало холодно. Анри, которому скоро должно было исполниться год и семь месяцев, изо всех сил бил погремушкой по воде. Разноцветные брызги, разлетающиеся под лучами солнца, ему очень нравились.

— Нет, нет! — воскликнула Октавия. — Не делай этого, малыш! Твоя курточка промокнет.

Мальчик показал пальцем на золотых рыбок, которые плавали около бортика. Он дважды невнятно произнес слово, оканчивающееся на «ка».

— Ты хочешь поймать рыбку? — рассмеялась Октавия. — Какой же ты смешной!

В то же мгновение Октавия заметила пару, приветствовавшую ее. Она с изумлением узнала отца Анжелины. В сером костюме, галстуке и канотье, он шел под руку с вдовой Марти. Ее массивную фигуру облегало желтое атласное платье с кружевным воротником.

— Здравствуйте, мадам! Как вырос ваш племянник, — улыбаясь, сказал Огюстен. — Какой красивый мальчик!

— Здравствуйте, мсье Лубе, — ответила, смутившись, служанка.

Октавия редко встречала Огюстена Лубе. После отъезда Анжелины в Тулузу она не ходила на улицу Мобек, так что сапожник не видел ни ее, ни Анри в течение нескольких недель.

— Вы получили весточку от дочери? — спросила Октавия, не найдя другой темы для разговора. — Вчера вечером мадемуазель Жерсанда получила от нее длинное письмо.

— Три дня назад Анжелина прислала мне почтовую открытку. Но скоро уже июль. Я так рад, что на этот раз ее каникулы продлятся целых четыре недели. Нам есть что рассказать друг другу.

Анри вырвался из рук Октавии и подбежал к паре. Он тряс погремушкой и радостно кричал.

— О, какая у тебя красивая игрушка! — нараспев сказала вдова Марти. Она улыбнулась, и на ее круглых щеках появились маленькие морщинки.

Огюстен так пристально смотрел на ребенка, что у служанки появились смутные опасения. По словам Анжелины, Анри был похож на Гильема Лезажа, но сапожник мог найти в нем сходство со своими сыновьями, умершими в раннем детстве, или с дочерью.

— Анри, иди ко мне, — позвала она. — Ты докучаешь мсье и мадам.

— Нет, — возразил Огюстен. — Надеюсь, когда-нибудь я стану дедом. Мне надо привыкать к обществу сорванцов в коротких штанишках.

Быстрым шагом к фонтану приближалась Жерсанда де Беснак. Она видела происходящее, но, казалось, эта сцена не вызывала у нее волнения.

— Добрый день, — звонким голосом поздоровалась она.

— А, здравствуйте, — ответил отец Анжелины, приподняв канотье.

Он тут же поспешил уйти, взяв свою спутницу под руку властным жестом. Возмущенная Жерсанда подошла к своей служанке.

— Господи! Этот человек не выносит даже моего вида. Ему не хватает терпимости. А ведь уже давно протестантов перестали считать еретиками. Точнее, почти два столетия, поскольку Король-Солнце имел храбрость отменить Нантский эдикт[43].

— Со мной он был очень любезен, — возразила Октавия.

— Конечно, ты же перешла в его веру. Пойдем домой. Я устала от всех этих препирательств с нотариусом и должна выпить кофе или лимонада. И я даже не успела перечесть письмо Анжелины.

Служанка посадила Анри себе на плечи, чтобы иметь возможность идти быстрым шагом. Жерсанда открыла зонтик. Руки ее немного дрожали.

— Дело сделано, Октавия, — процедила она сквозь зубы. — Этот малыш официально считается моим сыном и наследником. Я, вроде, должна радоваться, ведь я добилась того, чего хотела. Но я в смятении… Об этом мы поговорим позже.

Жерсанда подозрительно посмотрела на соседку с улицы Нобль, подметавшую порог своего дома. Почтальон, несший деревянный чемоданчик, тоже удостоился ее недоброго взгляда.

Старая дама успокоилась только тогда, когда села в кресло-качалку в своей прохладной гостиной. Она нуждалась в привычной обстановке, чтобы обрести внутреннее спокойствие.

— О, Октавия! Я становлюсь домоседкой. Я, которая в прошлом так любила кочевую жизнь…

— Мадемуазель, я прекрасно вижу, что вам грустно. Я возьму Анри на кухню. Ему нравится смотреть, как я готовлю, а вам подам лимонад. И вы должны отдохнуть.

— Да, мне нужно отдохнуть.

Жерсанда держала в руке письмо Анжелины, два больших листа, сложенных посредине. Октавия покачала головой и вышла из гостиной.


Дорогая мадемуазель Жерсанда, дорогая Октавия, мой дорогой крестный сын!

Здесь так быстро летит время, что я могу уделить переписке только один или два часа по воскресеньям. А ведь мне надо о многом рассказать вам! Но сначала я хочу поблагодарить вас обеих за вашу любезность и ваше великодушие, дорогая мадемуазель.

Как я была рада видеть вас в Тулузе! После вашего визита прошел месяц, но я по-прежнему думаю о нем. Для меня это был радостный, чудесный день. К счастью, вы предупредили о своем приезде телеграммой. Я повесила ее в своем стенном шкафу. Я будто вновь вижу себя стоящей перед большими воротами парка и поджидающей фиакр, на котором вы должны приехать ко мне. Едва он остановился, как в окне я увидела миленькое личико малыша Анри и вас, мои дорогие, пустившиеся в путь, чтобы доставить мне радость.

С каким удовольствием я гуляла с вами у Капитолия, обедала в вашем обществе на террасе роскошного ресторана! Вы хотите приехать ко мне в июне, но боюсь, что тогда будет жарко и наш маленький мужчина, да и вы тоже с трудом перенесете дорогу. Сообщите мне ваше решение.

А теперь я расскажу вам о своей ученической жизни. Надо признать, что в родильном отделении я пользуюсь определенным уважением благодаря массажу, которому научила меня моя мать. Пациенткам, за которыми я ухаживаю, он приносит огромное облегчение.

Вчера я с грустью проводила одну из наших учениц, Магали Скотто. Ее отчислили за недисциплинированность: она осмелилась выйти на улицу без разрешения, чтобы поболтать со студентом-медиком. Я уже рассказывала вам об этой эксцентричной уроженке Прованса, острой на язык и с грубоватыми манерами. Первое время я не принимала ее. Однако считаю, что отчислена она была несправедливо. Ее нам всем не хватает.