Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек

Анжелина бодро шла по крутой улице Коссад. Так она могла скорее добраться до угла улиц Нобль и Орлож, а оттуда попасть на улицу Мобек, расположенную на скалистом плато. Чемодан был тяжелым, но она не замедляла шаг. На вокзале Анжелину никто не встретил, и это немного беспокоило ее. «Я сообщила папе, когда приезжаю. Он мог бы встретить меня! Октавия, конечно, предпочла не выходить на улицу с Анри. Ветер просто ледяной. Вечером или ночью пойдет снег».

После Буссанса небо стали затягивать тяжелые серые облака. Анжелина вспомнила пословицу, которую не раз слышала от деда, и принялась повторять ее, словно колыбельную: «Снег в феврале — весной вода в ручье».

Анжелина шла по родному городу, охваченная детской радостью. Здесь ей был знаком каждый дом. Вот дом нотариуса с длинным железным балконом и изящными арабесками; вот дом звонаря Сатурнена, фасад которого с каждым годом все больше заплетают вьющиеся розы. В июне было настоящим наслаждением видеть, как красные и желтые цветы плавно качаются на охровом фоне стены, и вдыхать опьяняющий аромат.

Хотя по улицам гулял ледяной ветер, Анжелина улыбалась. От нетерпения увидеть родной дом ей хотелось бежать. «Сначала я обниму и поцелую отца, а затем пойду к мадемуазель Жерсанде. Я приехала, мой малыш, моя крошка! — говорила она, входя в арку. — Боже мой, какой тяжелый чемодан! Мне не следовало брать книги…»

Анжелина открыла правую створку деревянной двери. И тут же раздался хриплый лай, перемежающийся глухим рычанием.

— Спаситель, это я, Анжелина! Спаситель, иди ко мне, моя собака!

Но собака была привязана в углу двора. Спаситель, словно каторжник, пытался порвать цепь. Анжелина поставила чемодан и бросилась к нему.

— Мой бедный зверь! Ты похудел, да и шерсть у тебя грязная, — вполголоса причитала Анжелина.

Оказавшись на свободе, овчарка радостно приветствовала хозяйку на свой, собачий, манер. На бархатной коричневой юбке Анжелины тут же появились серые следы от лап, но она не обращала на них внимания, с упоением лаская собаку. Вскоре Анжелина заметила, что в мастерской сапожника не горит свет.

— Папы нет дома? — удивилась она.

Молодая женщина вошла в мастерскую, желая удостовериться в этом. В просторном помещении никого не было. Там царил ледяной холод, печка давно потухла. И только терпкий запах кож свидетельствовал о человеческом присутствии, иначе можно было бы подумать, что это заброшенное место. Анжелина вышла из мастерской и попыталась войти в дом. Дверь оказалась запертой на ключ.

— Вот так прием! — удивилась она.

Но, по сути, это устраивало Анжелину. Она оставила чемодан на пороге, собираясь идти к Жерсанде де Беснак.

— Пойдем со мной, Спаситель. Тебе надо размяться.

На улице Орлож Анжелина встретила Сатурнена, звонаря. Это был коренастый мужчина лет шестидесяти, небольшого роста, всегда носивший черный берет и плащ.

— О, ты вернулась домой, малышка! — поприветствовал он Анжелину, улыбаясь во весь рот. — Лучше быть лесной птицей, чем птицей в клетке! Ты поняла, что я сказал? Ведь это местный диалект. Или теперь ты говоришь только на тулузском наречие?

— Я все поняла, Сатурнен! Я не забыла родной диалект. В больших городах очень мало деревьев, которые подошли бы мне.

— Да, черт возьми, но ты улетела слишком далеко от своей клетки. Ты стала еще красивее!

— Спасибо, вы очень галантный мужчина.

— Ха! Такой же галантный, как мои колокола! — ответил он, смеясь.

Анжелина распрощалась с Сатурненом и пошла по улице Нобль. Весь город был вымощен крупным коричневым галечником, так что идти было удобно. Наконец Анжелина увидела крытый рынок и арку, через которую проходила неоднократно. «Мой дорогой малыш Анри, твоя мама приехала!» — думала Анжелина, поднимаясь по ступенькам. Овчарка бежала за ней.

К великому удивлению Анжелины, дверь оказалась приоткрытой. Октавия никогда раньше не допускала ничего подобного. Но тут до Анжелины донеслись обрывки разговора, какой-то шум. Она услышала, как хнычет ее малыш. Не столько обеспокоенная, сколько заинтригованная, она вошла в прихожую, бросив взволнованный взгляд на стены, оклеенные золотисто-красными обоями, на венецианское зеркало и деревянную вешалку. Эта обстановка была ей хорошо знакома.

— Спаситель, будь умницей. Лежи здесь и никуда не ходи, — велела она собаке.

Вдруг в гостиной раздался громкий плач. Так мог плакать только Анри. Объятая ужасом, Анжелина вбежала в комнату и сразу же увидела, что над ее сыном склонились Октавия, мадемуазель Жерсанда и доктор Бюффардо.

— Боже, что случилось? — воскликнула она. — Анри заболел?

Женщины вздрогнули. Они не слышали, как вошла Анжелина. Врач же неприязненно посмотрел на нее. Жерсанда де Беснак подошла к подруге.

— Вот ты и приехала, Анжелина, — прошептала она. — У Анри поднялась температура, и Октавия пригласила врача. Наш малыш кашляет со вчерашнего дня. Его даже рвет.

Молодой матери пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не выдать себя. Она тихо сказала:

— Надо было предупредить меня, послать телеграмму! Я приехала бы раньше. Я могу видеть его?

— Конечно, но ради, всего святого, сохраняй хладнокровие, — взволнованно прошептала старая дама.

— Хорошо, обещаю вам.

Анжелина с трудом сдержала стон, увидев, как мечется в бреду ее сын. Лицо Анри покраснело, глаза закатились. Он громко плакал и пытался вырваться из рук врача. Каждый его крик заканчивался пронзительным, хриплым звуком. Октавия плакала, глядя на маленького больного.

— Скорее всего, у него бронхит или круп, — сказал доктор Бюффардо.

— Круп? — повторила смертельно побледневшая Анжелина. — Этого не может быть!

— Вы собираетесь стать врачом, мадемуазель Лубе? — с иронией отозвался мужчина. — Насколько мне известно, вы изучаете акушерство, а не детские болезни.

С этими словами он повернулся к Октавии, которая растерянно качала головой.

— Вы должны следить за дыханием своего племянника, — сказал доктор. — Главное, успокойте его. Ему нужно поспать. Я выпишу шафранно-опийную настойку. Вы будете давать ее в малых дозах, разбавив сладкой водой, по чайной ложке утром и вечером. Это не причинит ему вреда, даже если речь идет о бронхите. Завтра утром я приду проведать его.

Доктор выписал рецепт и надел свой редингот. Слегка приподняв цилиндр, он попрощался:

— Всего доброго, дамы! Не провожайте меня, оставайтесь с бедным малышом.

И тут произошел небольшой инцидент, который в других обстоятельствах вызвал бы у Анжелины смех. Увидев незнакомого мужчину в прихожей, собака, ощетинившись, зарычала. Доктор выругался, что окончательно взбесило Спасителя. Он решил, что этот человек ни за что не переступит через порог.

— На помощь, черт возьми! — закричал доктор Бюффардо. — Этот зверь разорвет меня на куски!

Молодая мать собиралась взять Анри на руки, но ей пришлось броситься на помощь доктору. Без колебаний она схватила собаку за ошейник. Спаситель тут же успокоился, подобно дрессированному медведю.

— Можете идти, он не тронет вас, — не очень дружелюбно сказала Анжелина.

— А вот я в этом не уверен, — ответил доктор. — Вашему отцу было велено держать собаку взаперти до завтрашнего дня. Жандармы застрелят его, это чудовище! Сегодня утром он напал на Блеза Сегена, и тот, слава богу, подал жалобу. Что за безумная идея держать такого зверя в городе! Овчарки созданы для высокогорья. Там они не трогают порядочных горожан.

Доктор Бюффардо испепелил Анжелину взглядом и наконец вышел, хлопнув дверью. Слишком озабоченная здоровьем сына, Анжелина не придала особого внимания словам доктора.

— Как он? — спросила она, подбегая к Анри. — Почему он так громко плакал?

— Полагаю, просто испугался врача, — ответила Октавия.

— Надо сказать, что этот доктор осматривал нашего херувима, словно куклу, — добавила Жерсанда де Беснак.

Анжелина почти не слушала их. Она села на канапе и прижала сына к себе.

— Да он весь горит! И лицо такое красное! Господи, не забирай моего мальчика, сохрани ему жизнь! Моему ангелочку, моему непорочному агнцу, моему сокровищу!

Жерсанда гладила Анжелину по плечу с бесконечной нежностью.

— Моя милая Анжелина, не плачь. Если Анри до завтра не станет лучше, я приглашу другого врача, знаменитого Пьера Режеля из Комона. Это по дороге в Тулузу.

— А я, — сказала Октавия, — пойду за настойкой в аптеку при больнице. У монахинь она наверняка есть.

— Не надо, — вмешалась Жерсанда. — У меня есть одна бутылочка. Эта настойка помогает мне избавляться от головной боли и быстрее засыпать. О, Анжелина! Как я огорчена! Какое грустное возвращение! А мы так радовались с Октавией!

Не сказав ни слова в ответ, Анжелина встала, держа сына на руках. Казалось, малыш впал в забытье.

— Моя крошка, держись! — тихо проговорила она. — Теперь ты выздоровеешь, ведь мама рядом.

Жерсанда и Октавия с изумлением смотрели, как Анжелина открывает одно из высоких окон.

— Что ты делаешь, Анжелина! — испуганно воскликнула старая дама. — Ты сошла с ума!

— Надо сбить температуру, — не оборачиваясь, ответила Анжелина. — Мама советовала выносить детей, которых лихорадит, на холодный воздух.

— Боже всемогущий! — простонала Октавия. — Наш малыш не выдержит такого лечения. Анжелина, умоляю тебя!

И хотя обе женщины протестовали, вмешаться они не осмелились. В гостиной воцарилась напряженная тишина, было слышно лишь их дыхание.

— Ну вот, он уже не такой горячий, — сказала Анжелина, отходя от окна.

Она осторожно села на канапе и принялась баюкать ребенка под недоверчивым взглядом старой дамы. Служанка закрыла окно и шмыгнула носом, немного успокоившись.