Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек

— Вы ослушались меня! Тем не менее, благодаря вам пациентка и ее ребенок живы. Повитуха должна заботиться только об одном: чтобы ребенок появился на свет в как можно лучших условиях, а мать осталась жива. Инцидент исчерпан, но о вашем подвиге никто не должен знать. Семья пациентки, персонал больницы и, главное, другие ученицы должны считать, что роды прошли удачно благодаря доктору Косту. Я уже предупредила мадам Моро, а она в свою очередь предупредит монахиню и медсестру. Вы поняли меня, Анжелина Лубе?

— Да, мадам Бертен.

— Если вдруг вы столкнетесь с этой женщиной, то не должны хвастаться своей смелостью. Я этого не потерплю! Ребенок шел головкой, роды принимал доктор Кост. Он и только он один! И в этом его заслуга. Вы можете идти.

Прежде чем уйти, Анжелина бросила недоумевающий взгляд на доктора. Но он даже не улыбнулся ей.

«Ну и хам! — думала Анжелина, входя в дортуар. — Он льстит мне, когда мы наедине, но в присутствии мадам Бертен смотрит на меня свысока. Впрочем, это не имеет значения. Благодаря Господу и тебе, мама, я спасла женщину и ее ребенка».

В последующие дни Анжелина избегала встреч с доктором Костом, что было нелегко, так как тот, наоборот, старался как можно чаще сталкиваться с ней. Он проходил мимо столовой, когда ученицы шли в нее или выходили оттуда. Иногда он даже приходил, когда Анжелина сидела около кровати пациентки, как днем, так и ночью. Он задавал несколько вопросов, получал еле слышные ответы и уходил.

В тот вечер перед сном Магали показала пальцем на Анжелину и сладким голосом пропела:

— А он бегает за тобой, наш красавчик доктор. Правда, Дезире? Ты тоже заметила?

— Да, он видит только ее, смотрит только на нее. Тебе повезло, Анжелина!

— Вы обе мне надоели. Во-первых, он вовсе не красавчик, этот мужчина. И мне абсолютно все равно, нравлюсь я ему или нет. Он вдвое старше меня. А во-вторых, я приехала сюда учиться, а не искать любовника.

Это было время разговоров, доверительных признаний в приглушенном свете керосиновых ламп. Магали и Дезире, сидевшие на одной кровати в ночных рубашках, с распущенными волосами, засмеялись. Девушки давно подружились. Они не отталкивали от себя Анжелину, но ее замкнутый характер и немного высокомерный вид, с помощью которого она пыталась скрыть свою робость, возводили невидимый барьер между ней и другими ученицами. Тем не менее, Анжелину все уважали.

— Если я соберусь замуж во второй раз, — призналась Арманда, — то только за врача. Я из хорошей семьи. Если бы доктор Кост начал ухаживать за мной, я не стала бы долго сопротивляться. Вдовство так тяготит меня…

— Возможно, он переспал бы с тобой, но вот жениться… — оборвала ее Одетта. — Моя мать велела мне остерегаться студентов-медиков. У них только одно на уме. Они даже заключают пари, кто первым сумеет соблазнить наивных девушек. Если об этом становится известно или простушка забеременеет, ее отчисляют. А через несколько месяцев появляется на свет незаконнорожденный ребенок. Бедный малыш! Он ни в чем не виноват, но его все равно отдают в сиротский приют. Нельзя уступать мужчине до того, как он наденет кольцо на твой палец!

Задетая за живое, Анжелина стиснула зубы. Слова Одетты ранили ее в самое сердце. Чтобы не вступать в разговор, она решила написать письмо мадемуазель Жерсанде.

— Сегодня утром я дежурила у кровати странной пациентки, — сказала Дезире. — Она без всякого стыда призналась мне, что продает свои прелести. Вот уже десять лет! Она проститутка, представляете! У нее двое детей, которых воспитывает ее мать. Теперь она рожает третьего. Знаете, что еще она мне сказала?

— Конечно нет, курочка, — ответила Магали.

— Она знает, кто отец детей. Это ее сутенер. Интересно, как она может быть в этом уверена?

— Они очень хитрые, — воскликнула Жанина. — Какая наглость рожать в больнице! Эти девицы страдают нехорошими болезнями. Мне не хотелось бы, чтобы меня вынудили дотрагиваться до одной из них.

— Замолчите, — вздохнула Арманда. — Я хочу спать.

— Да, замолчите, — подхватила Анжелина. — И напоминаю вам, что мы не имеем права судить женщин, лежащих в родильном отделении. Они все наши пациентки.

Измученная Анжелина отложила перо и бумагу. До следующей недели Жерсанда де Беснак не получит от нее письма. Молодая женщина легла на холодную шершавую простыню и натянула одеяло до самого подбородка. Ее соседки продолжали тихо разговаривать.

«Мой маленький Анри, мой сын, моя крошка, я не бросила тебя, но у тебя нет фамилии. Прости меня, дитя мое! Надеюсь, что ты, повзрослев, не станешь на меня сердиться», — думала Анжелина. На душе у нее было тяжело.

Жанина потушила керосиновые лампы. Дни были длинными и трудными. Ученицы мадам Бертен быстро засыпали.

Анжелина сошла с поезда из Тулузы, испытывая легкое возбуждение. Наконец-то она возвращается домой! Уже сегодня она увидит, как ночь окутает своей пеленой Сен-Лизье. Увидит отца, родной дом, славную овчарку с белой шерстью. Но главное, она прижмет к себе сына. Во время каникул у нее будет столько поводов для радости, столько счастливых мгновений!

Приближался полдень. Небо было голубым, безоблачным. Стоял легкий морозец. Анжелина с волнением смотрела на заснеженные вершины на горизонте. Она уже видела горы из окна вагона, но сейчас могла любоваться ими во всей их величественной красе.

«Какое это счастье, возвращаться домой!» — говорила себе Анжелина, направляясь в зал ожидания.

Мечтательная улыбка не сходила с лица молодой женщины, но она даже не замечала этого. Дни, предшествовавшие каникулам, промелькнули быстро. Анжелина помнила каждый час, проведенный возле пациенток мадам Бертен. За это время она многому научилась. Статус ученицы позволял Анжелине быть всего лишь обыкновенной помощницей, зато она могла наблюдать за роженицами. Каждый раз она делала одно и тоже: вытирала лоб, покрытый потом, давала пить, держала за руку, иногда прикладывала младенца к материнской груди. Но пациентки были такими разными! Одни мужественно терпели боль и даже улыбались, другие бились в истерике, стонали и рыдали.

«Мне повезло, — думала Анжелина. — На глазах Жанины и Одетты от родильной горячки[33] умерли две молодые пациентки. Я должна быть готова к таким трагедиям. Несмотря на все рекомендации мадам Бертен, в больнице не соблюдают правил гигиены. У мамы не было ни одного случая горячки».

На улице начальник вокзала что-то говорил в рупор, но Анжелина, задумавшись, не обратила на это внимания. Сидя на скамье, она рассматривала свои руки в перчатках. Ей понадобилось время, чтобы заметить, что рядом кто-то стоит. Она подняла голову и увидела доктора Коста в пальто с каракулевым воротником, в котелке на седеющих волосах.

— Анжелина Лубе! Какая встреча! — сказал он, присаживаясь на скамью. — Кончится тем, я проникнусь любовью к этому вокзалу. Вы не против, если за пределами больницы я буду звать вас по имени?

Анжелина молча отодвинулась. Доктор вздохнул.

— И долго вы будете меня игнорировать? — спросил он. — Вы работаете в моем отделении, но при этом не разговариваете со мной, избегаете меня.

— Оставьте меня в покое, — ответила Анжелина.

— Нет! — воскликнул он. — Я знал, что вы поедете этим поездом, и вышел в Буссансе, чтобы поговорить с вами. Анжелина, я хочу пригласить вас пообедать. Начальник вокзала объявил, что ваш поезд отправится в путь только в четыре часа. Прошу вас, давайте помиримся.

— А я с вами не ссорилась, — откликнулась Анжелина. — Вы правильно сказали, мы не в больнице. Ничто не обязывает меня сидеть рядом с вами и слушать вас. За пределами больницы я вольна поступать так, как мне вздумается. И будет лучше, если вы станете называть меня мадемуазель Анжелиной. Это не так фамильярно.

Филипп Кост смотрел на молодую женщину. Он любовался ее очаровательным профилем и с трудом сдерживался, чтобы не попросить ее слегка повернуть голову. Он был охвачен безумным желанием погрузиться во взгляд ее фиалковых глаз, увидеть в них хотя бы немного снисходительности, вернее, прощение.

— Наверное, вы правы, — согласился Филипп Кост. — Полагаю, вы сердитесь на меня из-за того досадного инцидента. Но вина полностью лежит на мадам Бертен. Вы должны ее понять. Она несет ответственность за обучение будущих повитух, а этот процесс требует безукоризненной дисциплины, иначе ошибок не избежать.

Анжелина резко повернулась к доктору лицом, пылающим от гнева.

— Досадный инцидент? — тихо повторила она. — Боже мой! Я расцениваю это иначе. В тот день вы своим равнодушием унизили меня, ранили в самое сердце. Разве я совершила ошибку? Допустила оплошность? Я не требовала ни благодарности, ни поздравлений. Я почувствовала себя оскорбленной. У меня создалось впечатление, что меня отругали за то, что я спасла мать и ее ребенка. Я никому не говорила, какую роль сыграла в их спасении, поскольку все должно было оставаться в тайне. Но вы не сказали ни слова в мою защиту. И что было потом? В больнице все говорили о вашем таланте, поскольку вам удалось совершить чудесную манипуляцию и перевернуть ребенка!

— Мадемуазель Лубе, прозрейте же наконец! Было совершенно невозможно рассказать о вашем вмешательстве! Подумайте сами. Через три месяца после поступления в школу повитух молодая ученица властно берет ситуацию под свой контроль… Другие ученицы и так вам завидуют. Они не упустили бы такой возможности, чтобы затеять ссору с вами… Пойдемте в буфет вокзала. Я принесу вам свои извинения, и мы выпьем за ваше будущее.

— Вы можете принести свои извинения здесь, — отрезала Анжелина.

— Разумеется! Прошу у вас прощения за свое тщеславие и капельку подлости. Я не осмелился вступиться за вас перед мадам Бертен. Я был слишком рад, что могу приписать себе заслугу в проведении этих тяжелых родов со счастливым концом. Но я знаю, что, если бы не вы, эта женщина умерла бы и сейчас лежала бы в могиле вместе со своим ребенком. Я никогда не забуду эти минуты, когда вы священнодействовали, словно колдунья, такая ловкая, такая серьезная. Господи, да из-за вас я становлюсь романтиком!