— Мадемуазель, — простонала женщина. — Мне больно, там, внизу! Опять начинается! О боже! Как мне больно! Это продолжается со вчерашнего дня. Ой! У меня разрываются все внутренности, я не могу больше терпеть! Нет, нет!

Женщина на мгновение замерла, а потом вновь закричала. Ее лицо исказилось от страха и боли. Доктор Кост сам осмотрел ее, нерешительно кашлянул и громко сказал:

— Теперь вы должны тужиться, мадам. Сейчас самое время.

В сопровождении монахини в зал вошла медсестра. Вдвоем они стали готовить все необходимое, чтобы принять ребенка. Медсестра взяла пузырек с хлороформом и ватный тампон. Они обе хорошо знали, что делать.

«Я здесь для того, чтобы успокоить пациентку, — думала Анжелина. — Она совсем обезумела от страха, измучена болью и поэтому почти не слышит меня. Какое решение они приняли? Мне так хотелось бы это знать! Доктор Кост ничего не объяснил этой несчастной женщине. Вероятно, он решил ее усыпить, чтобы разрезать промежность. Возможно, она даже не знает, что ребенок выходит ягодицами.

Адриена Лубе, даже если боялась осложнений, всегда говорила правду своим пациенткам, чтобы они тоже участвовали в процессе родов. Но в родильном отделении больницы Святого Иакова не приветствовалось подобное женское сообщничество, взаимное доверие. Такое же положение дел существовало во многих больницах.

Будущая мать кричала от боли. Откинув голову назад, выгнув спину, она вцепилась в руки Анжелины.

— Тужьтесь сильнее! — велел доктор. — Мадам, надо тужиться.

— У меня нет больше сил. Нет, я не могу! — задыхаясь, кричала женщина. — Что происходит, доктор? Мне страшно…

Вместо ответа повитуха сунула ей под нос ватный тампон, пропитанный хлороформом. Женщина погрузилась в спасительный сон. Филипп Кост тут же сел между ногами пациентки. Взволнованная происходящим, Анжелина сжала зубы. Она мысленно представила, как скальпель режет натянутую плоть… И тут акушер воскликнул:

— Господи, только этого не хватало!

Доктор встал, виду него был озадаченный.

— Ребенок повернулся. Теперь он лежит поперек матки. Я уже собирался резать, как вдруг увидел его руку во влагалище. Это редчайший случай. Мы потеряем их обоих, даже если сделаем кесарево сечение.

Воцарилась мертвая тишина. Монахиня перекрестилась. Ее примеру последовала молодая медсестра. Анжелина подошла к доктору Косту. Ей казалось, что она каким-то странным образом раздвоилась, избавилась от паники и страха. Рассудок с необычайной точностью подсказывал ей, что надо сделать, чтобы спасти мать и ребенка. Перед глазами Анжелины с предельной ясностью мелькали различные образы.

— Доктор, как бы то ни было, есть один способ помочь ей, — набравшись смелости, сказала Анжелина твердым голосом. — Сложилась чрезвычайная ситуация. Я уверена, что за двадцать лет практики моя мать никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Но если Господь на нашей стороне, он даст нам шанс.

— Что вы предлагаете? — с тревогой спросил доктор. — Говорите же!

— Надо вложить руку ребенка обратно в матку, а поскольку он уже перевернулся и не идет ягодицами, есть ничтожный шанс, что мы сумеем повернуть его головкой вниз, массируя живот роженицы, — тихо объяснила Анжелина. — Если это произойдет, он появится на свет в хороших условиях. В худшем случае мы применим щипцы.

Филипп Кост погрузился в раздумье. Повитуха и медсестра шептались с озабоченными лицами.

— Нет, я в это не верю, — сказал наконец доктор. — Теоретически все кажется просто, но я полагаю, что опасность слишком велика.

— Но кесарево сечение, обрекающее мать на смерть, еще опасней, — твердо возразила Анжелина. — Неужели вы, ничего не предприняв, позволите этой несчастной женщине умереть?!

В разговор вмешалась монахиня, перебиравшая четки. Она пристально посмотрела на Анжелину, говорившую столь уверенным тоном, потом на акушера.

— Я разделяю мнение этой барышни, доктор, — сказала она. — Надо попытаться. Если Господь захочет, вам все удастся.

— Я могу нанести непоправимый вред, — ответил он, глядя на свои крепкие, широкие руки с короткими пальцами. — Мадам Моро, я предпочел бы, чтобы это сделали вы.

Филипп Кост обратился к повитухе, но та отступила назад и дрожащим голосом возразила:

— Нет, доктор Кост, я не хочу нести ответственность за смерть пациентки и ее ребенка. Я думаю, что перевернуть плод невозможно.

Анжелина в отчаянии бросилась мыть руки, затем протерла их антисептиком. Все в недоумении смотрели на нее. Она попросила монахиню снять простыню, прикрывавшую нижнюю часть тела женщины. Анжелина больше не слушала, зная, что сейчас дорога каждая секунда.

«Тем лучше, если меня отчислят, — говорила себе Анжелина. — Но хуже для моего диплома. Я уверена, что еще ничего не потеряно. Правда, мама? Вдохнови меня, помоги найти правильное решение».

— Что вы делаете, мадемуазель Лубе? — в ужасе закричал доктор.

— Проявляю инициативу, как того требовала от меня мадам Бертен, — не глядя на него, ответила Анжелина. — Умоляю вас, доктор, позвольте мне! Я смогу! Посмотрите на мои руки: они не дрожат, они чистые и… миниатюрные.

Филипп Кост покраснел до кончиков волос. Молодая женщина обратила против него его собственные аргументы.

— Хорошо, попробуйте, — только и сказал он.

Анжелина не услышала его разрешения. Без простыни она лучше видела интимные части тела пациентки, которая стонала, впав в полузабытье. Анжелина четко различила маленькую ручку. Затаив дыхание, сосредоточившись на своих действиях, она осторожно вложила ее обратно в матку.

— Мне удалось это, — сказала она, выпрямляясь.

— Господи, благодарю тебя! — с облегчением вздохнула монахиня.

Повитуха и доктор с беспокойством следили за действиями Анжелины. Они видели, как она уверено принялась массировать живот легкими круговыми движениями.

«Прошу тебя, малыш, помоги мне! — умоляла она. — Ты должен жить. Твоя мама тоже».

Вдруг пациентка вздрогнула и судорожно вдохнула воздух открытым ртом.

— Очень сильные схватки! — закричала Анжелина. — Доктор, скорее! Ребенок перевернулся! Скорее!

К всеобщему изумлению через несколько минут ребенок, мальчик, вышел из своей тесной тюрьмы головкой вперед. Он был живой. Акушер отдал малыша медсестре.

— А как он громко плачет, херувимчик! — с восторгом воскликнула Анна Моро. — Поздравляю вас, мадемуазель Лубе! Это в ваших горах вы научились столь удивительному мужеству?

— Да, — тихо согласилась Анжелина.

Напряжение, дававшее ей силы, постепенно спадало. Молодая женщина чувствовала себя опустошенной, измученной. Рассудок возвращался к ней. Анжелина не решалась даже пошевелиться, что-либо сказать. Свидетели родов изумленно смотрели на нее.

— Благодарю вас, мадемуазель Лубе, — сказал наконец доктор. — Это какое-то чудо! Но вы пошли на неоправданный риск. Я буду вынужден рассказать о вашем поступке мадам Бертен. Впрочем, ребенок жив, мать тоже. Мадам Бертен учтет это обстоятельство.

С этими словами Филипп Кост быстро вышел из зала, обуреваемый противоречивыми чувствами: гневом и восхищением. Но, главное, он хотел уйти подальше от этой молодой женщины с аметистовыми глазами, в которую был определенно влюблен и которая только что преподала ему урок мужества… и акушерского искусства.

Повитуха осмотрела роженицу. Вскоре у той вновь начались потуги, но уже слабые, и отошел послед.

— Мадам Моро, я должна выйти? — спросила Анжелина, которой хотелось дождаться того момента, когда пациентка проснется.

— Можете остаться, вы это заслужили! Полагаю, дама, придя в сознание, захочет сказать вам «спасибо». Ведь благодаря вам у нее родился славный мальчик. Боже мой, сколько раз я видела, как умирали женщины и младенцы! Это такая радость, когда тебе выпадает возможность победить злой рок!

Анжелина еле слышно согласилась с повитухой. Она вновь взяла за руку незнакомку, которая вскоре должна была открыть глаза. Она наверняка скажет, как ее зовут и какое имя она выбрала для своего малыша. Так и случилось. Плач ребенка вывел мать из забытья, и она открыла глаза.

— О! — простонала женщина. — Я в больнице… А ребенок? Это он плачет? Пресвятая Дева, он жив?

Еле ворочая языком, она попросила пить. Монахиня принесла ей воды.

— Доктор усыпил меня? — спросила женщина. — Я вдруг перестала что-либо чувствовать.

— Вы скоро увидите своего малыша, — нежно ответила Анжелина. — У вас мальчик, мадам. Сейчас с ним занимается медсестра. Когда она вымоет и запеленает его, вы сможете взять сына на руки.

— Благодарю тебя, Господи, благодарю! — прошептала женщина.

В эту минуту в зал кто-то вошел. Это была разъяренная мадам Бертен. Она знаком велела Анне Моро подойти к двери. После короткого разговора главная повитуха сухо сказала:

— Анжелина Лубе, выйдете отсюда!

Сама она тоже вышла и поджидала молодую женщину в коридоре, по которому взад-вперед ходил Филипп Кост.

— Мадам, я нужна вам? — спросила Анжелина.

— Я должна с вами серьезно поговорить. Доктор Кост поставил меня в известность о том, что произошло в этом зале. Мне казалось, что сегодня утром я предельно ясно выразилась: ни одна из моих учениц не должна дотрагиваться до пациенток в течение двух месяцев. Именно столько вы будете практиковаться на аппарате мадам дю Кудре. Но вы нарушили мой приказ.

— Я последовала вашим советам, мадам, — ответила Анжелина. — Вы же требовали от меня мужества и инициативы.

«Я буду говорить то, что думаю, — пронеслось в голове Анжелины. — Тем лучше, если меня отчислят». Но Анжелина с трудом сдерживала слезы, настолько была взвинчена и настолько ей была неприятна эта сцена. Смущенный доктор Кост подошел к ним и встал рядом с мадам Бертен. Главная повитуха добавила: