— Папа, сегодня люди счастливы, не надо судить их строго. Посмотри: хозяин таверны зажег свечи на своей террасе. Как мило!

— Да, этому-то расходы не страшны! — вздохнул сапожник, явно пребывавший в мрачном настроении.

По площади проехала коляска, которую везла белая лошадь. К окну дверцы припало насмешливо улыбающееся напудренное лицо. Анжелина узнала мадемуазель Жерсанду и помахала ей рукой. «Моя дорогая подруга едет в храм Сен-Жирона, — подумала она. — Протестанты ведь тоже справляют Рождество!»

Строгий перезвон колоколов, волнами разлившийся в морозном воздухе, заставил всех броситься к паперти собора. Анжелина, не отпуская руки отца, следила за движением толпы. Ее сердце бешено стучало, поскольку приближался долгожданный момент: каждый год семья Лесаж садилась слева от нефа, на резные скамьи, отведенные для знатных прихожан.

«Боже мой! Если Гильем здесь, я увижу его!» — ликовала Анжелина, привставая на цыпочки.

— Да что ты дергаешься! — удивился отец. — Давай садись и не заставляй меня дважды делать тебе замечание. Твой цыганский платок и так привлекает внимание.

Обиженная Анжелина вполголоса ответила:

— Ну и что? Не все же цыгане бандиты! Отец, ты веришь слухам. Тебе стоило бы быть более милосердным.

— Помолчи! — резко оборвал дочь Огюстен.

Анжелина замолчала. Она села на стул и, надувшись, принялась рассматривать свод церкви, что любила делать с раннего детства. Купол и стены собора были полностью расписаны. Картины причудливо изменялись в свете многочисленных свечей, зажженных для рождественской мессы. Художники прошлых столетий не оставили без росписи и колонны. На розово-желтом фоне можно было видеть пышные цветы и листья, кресты и ленты.

«Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария, услышьте мою молитву! — молилась Анжелина, закрыв глаза и едва заметно шевеля губами. — Пусть сегодня вечером все будет, как в сказке!»

Словно отвечая на молитву, торжественно заиграл орган. Раздались первые аккорды «Аве Мария». Все были на своих местах: дети из хора, священник, умиротворенная толпа, заполнившая скамьи и стулья. Анжелина открыла глаза и бросила быстрый взгляд на семью Лезаж. Она сосчитала их: мсье, мадам, старший сын с супругой, еще один сын с невестой, маленькая розовощекая служанка… Гильема не было.

«Он не пришел! — Анжелина была разочарована до глубины души. — Но почему?! Что могло помешать ему приехать на рождественские и новогодние праздники?» В душе Анжелины бушевали такие чувства, что ей было тяжело слушать мессу и петь вместе с другими прихожанами. Отец, заметив это, грозно взглянул на дочь. Ей стоило неимоверных усилий придать лицу должное выражение, но слезы так и катились по ее щекам. Она испытывала невероятные муки, и это продолжалось до того момента, когда подошло время причастия.

«А вдруг он умер? — спрашивала себя Анжелина. — Вдруг я навсегда потеряла его? Нет, что за глупости! В таком случае в городе все об этом знали бы, а Лезажи носили бы траур…»

Анжелина поспешила со всеми к яслям, стоящим в нише южной стены церкви, у подножия статуи Пресвятой Девы. Раскрашенным гипсовым статуэткам было уже лет сто. Краски их потускнели. С детства Анжелина видела эти статуэтки перед Рождеством: бородатый Иосиф в длинном коричневом плаще, Мария в белой накидке, овечки с желтоватой шерстью, однорогий бык и осел.

«Он родился в убогом хлеву! — подумала Анжелина. — Как мой маленький Анри, плоть от плоти моей, самый чудесный дар небес!»

Охваченная безграничной печалью, Анжелина выбежала на улицу. Ей хотелось подышать свежим воздухом вдали от прихожан, громко желавших друг другу счастья или просто беседовавших в главном проходе церкви. Отец тоже был там. Он о чем-то разговаривал с соседом.

«Гильем, где ты?» — вопрошала молодая женщина, стоя на холодном ветру.

Анжелина туже завязала свой красивый платок и посмотрела на изящную коляску, стоявшую перед старинным домом с фахверковой стеной. Лошадь, могучее животное гнедой масти, казалось, спала.

— Куда подевался наш кучер? — раздался совсем рядом голос. — Если он сидит в таверне, то должен был меня услышать!

Анжелина обернулась и узнала Эжени Лезаж, мать Гильема. Это была маленькая полная женщина. Щеки ее были пунцовыми, а сама она дрожала от ярости. В атласном плаще с меховой опушкой дама казалась еще толще. Она энергично вертела головой из стороны в сторону, отчего шляпа, украшенная по буржуазной моде матерчатыми цветами, смешно подпрыгивала.

— Какой сильный ветер! — воскликнула она.

Анжелина увидела в этом перст судьбы. Она не могла больше сомневаться, задавать себе вопросы и, ни о чем не думая, решила заговорить с Эжени Лезаж.

— Здравствуйте, мадам, — поприветствовала молодая женщина даму. — И в самом деле, ветер просто ледяной. Я не собираюсь вам надоедать, но мне бы хотелось услышать какие-нибудь новости о вашем сыне Гильеме. Летом мы несколько раз встречались. Я думала, что под Рождество вновь его увижу.

Эжени Лезаж широко открыла рот, словно ей не стало хватать воздуха, и принялась растерянно озираться вокруг. Через мгновение она почти ткнула своей тростью в грудь Анжелины. Та отпрянула.

— Как ты смеешь разговаривать со мной? — тихо спросила Эжени Лезаж презрительным тоном. — Ничтожная, подлая интриганка! Ты всего лишь шлюха, потаскуха! Ты пыталась совратить моего сына, но Гильем вовремя одумался. Пошла вон! Живо! Проваливай отсюда, я сказала!

Анжелина от ужаса лишилась дара речи. Мадам Лезаж воспользовалась этим, чтобы открыть дверцу коляски и взобраться на сиденье, обитое бархатом цвета граната.

— Я вовсе не такая, как вы говорите, — возразила молодая женщина, хватаясь за дверцу. — Мадам, я не сделала ничего плохого.

— Ты это другим расскажи! Ты хотела захомутать нашего сына, войти в нашу семью! Меня не обманешь: тебя притягивают деньги, как дерьмо притягивает мух. Но сейчас все кончено. Гильем ускользнул от тебя, мы с отцом сумели вырвать его из твоих когтей.

Разъяренная женщина тяжело дышала. От гнева ее глаза едва не вылазили из орбит. Окончательно потеряв над собой контроль, она больно ударила Анжелину по пальцам медным набалдашником своей трости.

— Проваливай, рыжая! — прорычала она. — Где мой муж? Уж он-то отобьет у тебя охоту изводить меня.

Анжелина стала растирать ушибленную руку. Она никак не ожидала, что эта толстая дама с обрюзглым лицом способна на такую вспышку ненависти. И хотя Анжелина чувствовала себя униженной, она не отступила.

— Мадам, вы оскорбляете меня, хотя совсем не знаете, какая я на самом деле, — сказала Анжелина. — Я не заслуживаю, чтобы так со мной обращались. Прошу вас, скажите, по крайней мере, где ваш сын?

— Нет, я хорошо тебя знаю! — бросила ей в лицо Эжени Лезаж. — Дочь сапожника, вот ты кто! Нищая, как Иов, готовая на все, чтобы удачно выйти замуж! Но Гильему ты не нужна. Он выбрал девушку, с которой ты никогда не сможешь сравниться. Ты зря пожертвовала своей добродетелью.

— Гильем помолвлен? — дрожащим голосом спросила Анжелина. — Или, может, даже женат…

— Да, да, да! — торжествующе засмеялась Эжени Лезаж. — Он женился на достойной девушке, очень красивой и к тому же нашего круга. Мы были на его свадьбе в августе, представь себе! А теперь оставь меня в покое!

Мечты молодой женщины разбились одновременно с верой в своего возлюбленного. Ей хотелось убежать, исчезнуть, раствориться в ночи. Но гордость пересилила.

— Прекрасно! — сказала Анжелина. — Так передайте Гильему, что у него есть сын, славный малыш, крещеный Анри.

Анжелина уже шла прочь, когда услышала странный звук: нечто среднее между рычанием раненого зверя и хрипом умирающего. Заинтригованная, она вернулась к коляске. Эжени лежала на полу и билась в припадке, испуская короткие приглушенные звуки.

— Мадам? — окликнула женщину Анжелина.

Ее оттолкнул какой-то мужчина. От него пахло вином и конюшней.

— О, хозяйка! Черт возьми!

Это был конюх Лезажей. Он так громко кричал, что встревожил прихожан, стоявших на паперти. Растерявшаяся Анжелина спряталась за коляску. Она видела, как прибежал Оноре Лезаж, высокий мужчина лет пятидесяти, в рединготе и цилиндре. Он бросился к супруге.

— Эжени! Господи боже, Эжени! Доктора, позовите доктора!

Поднялась суматоха. Обезумевшие сыновья Лезажей воздевали руки к небесам, а женщины громко рыдали. Появился врач Сен-Лизье, доктор Поль Бюффардо. Он тоже присутствовал на мессе и еще не ушел из церкви, когда случилось несчастье. Он помог Оноре Лезажу вытащить Эжени из коляски.

— Принесите фонарь, — распорядился доктор. — Здесь ничего не видно.

Анжелина, объятая ужасом, прислушивалась к возгласам и крикам женщин, столпившихся вокруг Лезажей.

«Боже, что я наделала! — думала она. — Мне не надо было с ней разговаривать!»

Прошло некоторое время. Потом кто-то зарыдал. Это был Оноре, отец Гильема.

— Нет, Эжени, нет!

Причитания зазвучали громче. Анжелине хотелось заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.

— Боже мой! Бедная женщина! В канун Рождества!

— Пресвятая Мария, какое несчастье! Вот уже два года, как у нее были боли в сердце.

— Мама! Мама! — отчаянно повторял мужской голос.

Анжелина вдруг почувствовала себя преступницей. К горлу подкатил ком. Закрыв лицо руками, она хотела заплакать, но слез не было.

«Кучер наверняка видел, как я разговаривала с мадам Лезаж, — ужаснулась Анжелина. — Он выдаст меня. И тогда все узнают, что я убила эту несчастную женщину. Я убила мать Гильема, бабушку моего маленького Анри!»

В это самое мгновение чья-то рука схватила ее за плечо. Анжелина чуть не вскрикнула.

— Что ты тут делаешь? Почему ты спряталась? — встревоженно спросил Огюстен. — Дочь моя, почему ты дрожишь?