Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек

Солнечные лучи золотили волнистые волосы Анжелины и придавали ее глазам блеск драгоценных камней. Никогда прежде она не была для Блеза Сегена такой желанной. Эта девушка с тонким лицом и изящным станом была роскошью, которую он не мог себе позволить. Уязвленный шорник показал пальцем на овчарку.

— Я убью твою собаку! — проревел он. — Твой отец рассмеялся мне в лицо, когда я попросил у него твоей руки. Он тоже дорого заплатит за это, старый очкарик! Ты всего лишь девка, Анжелина Лубе, нищенка! Я думал, что ты лучше других, но ты стоишь не дороже, чем шлюхи с улицы Фуа. Я-то знаю! Если я расскажу о том, что видел, ты перестанешь быть такой гордой.

— Интересно, что ты такого мог видеть! — возмутилась Анжелина. — И потом, никто не станет слушать такого дурака, как ты. И ты прекрасно это знаешь!

Ссора привлекла внимание зевак. На них смотрел почтальон с перекинутой через плечо кожаной сумкой; через стеклянную витрину своей лавки их разглядывала Ивонна Пикмаль, бакалейщица. Две женщины, несшие большие корзины с бельем, предусмотрительно остановились. В Сен-Лизье любили Анжелину. Она была дитя города, ведь родилась и выросла здесь. Семья Сегенов приехала из долины Биро, расположенной в нескольких километрах к юго-востоку, и обосновалась в Сен-Жироне. Блеза, старшего сына, запойного пьяницу и распутника, местные жители считали чужаком, посторонним. Он об этом знал и потому предпочел удалиться, красный от унижения и ярости.

Анжелина минутку постояла, размышляя, что же Блез Сеген мог видеть такого, что компрометировало ее. В конце концов она отбросила все страхи, успокаивая себя тем, что они с Гильемом были очень осторожны и что Блез просто провоцировал ее. Затем она повернулась к собаке, стоявшей рядом.

— Спаситель, какое хорошее имя! Что ты об этом думаешь, собака?

Когда Огюстен Лубе узнал об этом инциденте, то долго смотрел на огромную белую собаку. Будучи человеком набожным, он увидел во вмешательстве овчарки знак свыше.

«А вдруг это моя Адриена послала собаку, чтобы та присматривала за Анжелиной? — спрашивал он себя. — Сейчас, когда она в раю, среди ангелов, это показалось ей достаточным, чтобы оберегать нашу семью».

— Хорошо, пусть твой спаситель остается, — вздохнул Огюстен. — Но жить он будет в конюшне. Днем ты будешь привязывать его во дворе. Если он набросится хотя бы на одного из моих клиентов, я быстро пойду по миру.

— Хорошо, папа. Если бы ты видел его… Да это настоящий медведь! Теперь я ничего не боюсь! Скажи, как ты думаешь, Блез может причинить ему зло?

За многие годы жизни сапожник научился разбираться в людях: шорник не внушал доверия. В задумчивости он погладил бороду.

— Это грубиян, настоящий бандит, Анжелина. Если можешь, избегай встреч с ним. При необходимости овчарка сумеет тебя защитить — эти собаки вступают в схватку с волками и медведями.

Молодая женщина расслабилась, слова отца успокоили ее. Она пошла на кухню, где дожидались две форели, которых нужно было выпотрошить и пожарить.

«Через месяц или даже чуть раньше я поеду в Бьер и увижу своего маленького Анри, — говорила себе Анжелина. — Спаситель будет меня сопровождать. Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал мне этого сторожа!»

На следующий день у Анжелины пропало молоко. Она немного поплакала и смирилась с неизбежным. В тот день в Сен-Лизье шел дождь…

На следующий день после злосчастной встречи с Блезом Сегеном, несмотря на проливной дождь, Анжелина решила навестить мадемуазель Жерсанду, которую считала единственным другом, невзирая на большую разницу в возрасте.

— Возвращайся пораньше! — попросил отец. — И возьми зонт. В последнее время ты плохо выглядишь. Не хватает еще заболеть!

Молодая женщина обещала быть осторожной. С сожалением заперла она овчарку в конюшне.

— Ты не можешь пойти со мной к Жерсанде, Спаситель. Ты не маленькая комнатная собачка, — сказала Анжелина. — Составь компанию Мине.

Анжелина вышла из ворот, которые некогда были воротами крепостной стены укрепленного города. Мостовая была скользкой, но девушка быстро спустилась по улице на площадь с фонтаном. Из-за вчерашнего происшествия она была настороже.

«Блез Сеген подкрался ко мне незаметно, — вспоминала Анжелина. — Хотя весит целый центнер, ходит он бесшумно. Интересно, почему он бродит здесь, ведь живет в Сен-Жироне? Все еще надеется, что я проявлю к нему интерес? Если Гильем узнает, что этот грубиян прикасался ко мне, что он сорвал с моей головы чепец, то придет в ярость!»

Все лето шорник оказывал знаки внимания Анжелине Лубе. Четырнадцатого июля[14] он даже пришел на бал, устроенный на базарной площади у стен монастыря. Столетние платаны, в тени которых в базарные дни сидели торговцы, были украшены разноцветными бумажными фонариками.

«Я танцевала в красивом сатиновым платье в цветочек, доставшемся мне от мамы, — продолжала вспоминать Анжелина. — Мы с ней одного роста. Как я рада, что сохранила ее туалеты! Да, я кружилась под руку с мэром, а Блез не сводил с меня глаз. Он все время крутился вокруг. Я содрогалась от отвращения…»

Погруженная в свои мысли, Анжелина не замечала дождя. Она прошла через крытые прилавки и вскоре оказалась перед темной дубовой дверью, обитой железом. В коридоре, вымощенном камнями, она закрыла зонт и стала подниматься по широкой лестнице из известняка. Жилище мадемуазель Жерсанды занимало два этажа. На первом этаже находилась прихожая, а на втором — просторная светлая комната с тремя окнами.

Октавия, служанка мадемуазель Жерсанды, встретила гостью с улыбкой.

— Мы увидели тебя из окна, Анжелина, — сказала она. — Твое лицо скрывал зонт, но мадемуазель узнала тебя по походке. Сними накидку, так тебе будет удобнее. Входи же! До чего противная погода!

— Но ведь уже наступила осень, и мы ничего не можем поделать, — ответила Анжелина. — Мадемуазель не слишком сильно страдает от ревматизма?

— Увы! Как всегда в ноябре, — вздохнула Октавия, высокая, худая женщина пятидесяти четырех лет.

Октавия родилась в Манде, в префектуре Лозер, как и ее хозяйка. Когда Жерсанда де Беснак переехала, как она сама говорила, в Арьеж, Октавия, будучи бездетной вдовой, поехала вместе с ней. В течение многих лет женщин связывала прочная дружба, тем более что они обе исповедовали протестантство.

— Моя маленькая Анжелина! — воскликнула мадемуазель Жерсанда. — Я и не надеялась увидеть тебя на этой неделе. Иди погрейся! Посмотри, как ярко горит огонь. Он лечит мои старые кости.

Молодая женщина залюбовалась высокими языками золотистого пламени, лизавшими чугунный верх камина, на котором была изображена буколическая сценка: пастух и овцы на фоне холмов. Камин, высокий, с колпаком из черного мрамора, завораживал Анжелину. Да и вообще, вся обстановка в доме мадемуазель Жерсанды вызывала у нее восхищение. Как всегда, она с завистью взглянула на библиотеку — расписанный гризайлью[15] шкаф со стеклянными дверцами, где рядами выстроились книги в красивых переплетах. Здесь годами ничего не менялось, и это приносило Анжелине успокоение. Восточный, красный с голубым, ковер, украшенный по краям желтым орнаментом, лежал на натертом воском паркете. Около камина стоял лакированный столик красного дерева, расписанный в японском стиле.

— Надо же, Анжелина, как ты похудела! — сказала старая дама, внимательно оглядывая молодую женщину. — Ты наконец-то перестала носить то одеяние, отдаленно напоминающее платье!

— Я надела корсет, мадемуазель. Я всегда так делаю зимой, а летом я его не ношу, — смеясь, ответила Анжелина.

— Подумать только! — прошептала Жерсанда.

«Корсет… С каких это пор корсет может так утягивать талию? — спрашивала себя старая дама, отводя глаза от изящных форм Анжелины. — Бедная крошка, неужели мои самые страшные догадки подтверждаются? Что ты от меня скрывала и почему? От меня, которая считала, что стала для тебя настоящей бабушкой…»

Но на аристократическом лице Жерсанды не отразилось ни малейшего волнения. Белоснежные волосы, умело собранные в высокую прическу, прекрасно гармонировали с полупрозрачной кожей лица. Жерсанда де Беснак, с тонким, прямым носом, маленьким бледно-розовым ртом, была в молодости красавицей, да и сейчас, в свои шестьдесят семь лет, она излучала утонченное очарование. Анжелину всегда восхищали ее светло-голубые глаза и молочно-белая кожа рук. Одетая в зеленое муаровое платье, с великолепной кашемировой шалью на хрупких плечах, старая дама могла вполне стать моделью для какого-нибудь художника.

— Ну, моя славная подруга, расскажи мне, что это за собака, о которой только и говорят в городе, — ласково попросила Жерсанда. — Я обо всем знаю благодаря Октавии. Она не боится дождя и каждое утро выходит на улицу. Похоже, ты привезла эту собаку из поездки в горы. Какие перемены в твоей жизни, Анжелина! Корсет, собака…

Молодая женщина улыбнулась, поудобней устраиваясь в кресле у камина.

— Это овчарка нашла меня, а не я ее, — объяснила Анжелина. — И я не была на высокогорных пастбищах. Собака бродила в долине Масса, прибилась ко мне, и я не смогла от нее отделаться. Отец хотел выгнать ее, но в конце концов согласился оставить. Она теперь живет у нас. Я назвала ее Спасителем.

Октавия смахивала пыль с комода, на котором стояли фарфоровые статуэтки. Она поспешила откликнуться:

— Полагаю, животное заслужило это имя вчера, когда бросилось на твою защиту и вырвало из грязных лап Блеза Сегена!

— Да, правда, — согласно кивнула Анжелина. — Хорошо иметь столь устрашающего защитника! Овчарка вся ощетинилась, оскалила зубы и рычала, как медведь.