Несмотря на обиду и безмерную печаль, я поздравляю Вас с 1881 годом.

Филипп.


Доктор Кост скомкал и это письмо, сочтя его оскорбительным для Анжелины. Разгневанный и раздраженный, он собрал все черновики и бросил их в маленький камин, в котором горели два дубовых полена исключительно для уюта, поскольку в доме было центральное отопление.

«Я напишу ей в новом году, когда немного успокоюсь, — говорил себе доктор Кост. — Пошлю открытку с пожеланиями всего доброго… Нет, я считаю необходимым еще раз высказать, насколько я возмущен и разочарован. Господи! Ничто другое меня не интересует! Я мечусь, как хищник в клетке».

Сбитый с толку Филипп присел на кровать. Он слышал, как в гостиной играла на пианино одна из племянниц, наверняка более талантливая Эжени. В следующую минуту залаяла собачка его матери. До Филиппа доносились веселые возгласы и смех.

«Жизнь продолжается, — думал доктор Кост, глядя, как огонь пожирает бумагу. — Второго января я уеду в Тулузу и там, в коридорах и залах, буду искать глазами изящный силуэт Анжелины. Господи, как мне ее не хватает! Я не представляю свое будущее без нее. Черт возьми, мы же были помолвлены! Теперь все кончено. О, если бы она поведала мне о своих ошибках в других обстоятельствах! В один из вечеров, когда мы были вместе, в фиакре или в саду. Она, расплакавшись, прижалась бы ко мне, моля о снисхождении и прощении. Конечно, сначала я был бы шокирован, даже рассердился бы, но, сжалившись над ней, видя ее печаль и раскаяние, я смог бы простить ее. Увы, нет! Я до сих пор вижу, как она с достоинством холодно бросает мне в лицо, что любила другого мужчину. Более того, она осмелилась представить мне ребенка, рожденного от этой связи, выдав его за своего крестника! Боже, какое лицемерие! Я не помню, чтобы она покраснела или хотя бы смутилась, когда держала этого мальчишку на коленях».

Филипп встал и прижался лбом к стеклу. Сад, усыпанный свежевыпавшим снегом, выглядел романтично.

— Но я вдвое старше ее, — бормотал Филипп. — У меня пробивается седина, а единственным моим украшением служат очки, как говорят мои племянницы. Я поверил, что такая юная и красивая девушка, как Анжелина, может меня полюбить. Каким же я был болваном! Она нуждалась в моей поддержке, чтобы получить диплом, несмотря на свои похождения и недисциплинированность.

Доктор Кост печально вздохнул. В глубине души он знал, что лжет самому себе.

«Любая женщина, уверенная в своих силах, не упустила бы возможности выйти замуж за обеспеченного доктора. Сгорая от страсти, обезумев от желания, я в первую брачную ночь, возможно, и не обратил бы внимания на ее недевственность. Мне неоднократно приходилось осматривать девушек, плева которых оказывалась чуть надорванной или слишком гибкой. Я должен, да, я должен забыть Анжелину, взгляд ее аметистовых глаз, ее смех, запах кожи, ее нежные бедра, живот… Странно, но у этой рыжей — хотя ее волосы очень темные, она все же рыжая — нет веснушек. У нее такой светлый, такой приятный цвет лица».

С тяжелым сердцем доктор Кост снова сел за секретер. Перо быстро выводило строки:


Анжелина, моя дорогая!

Я никогда не смирюсь с тем, что потерял Вас, хотя по-прежнему разгневан. Разумеется, Вы бессовестно мне лгали, боясь моей ответной реакции. Но я повел себя с Вами как настоящий грубиян. Поверьте, я глубоко раскаиваюсь. Простите меня, как я прощаю Вас в канун Рождества.

Мы могли быть так счастливы вдвоем! Умоляю Вас, ответьте мне.

Ваш Филипп.


Вздохнув с облегчением, доктор Кост согнул письмо вдвое и вложил его в конверт. Через час кучер отвез письмо на почту.

* * *

В это время Розетта бодрым шагом шла по дороге к Сен-Жирону. Она миновала базарную площадь, где зимние ветры сорвали листву с лип. Гордый средневековый город не имел никаких тайн от Розетты, поселившейся две недели назад в доме Анжелины.

Неожиданная прогулка пришлась девушке по душе. По-детски радуясь, она продвигалась вперед по уже полюбившимся ей улицам, ставшим в тот вечер еще красивее благодаря искрящемуся рыхлому снегу.

— Я — мадемуазель Анжелина в шапочке с вуалью. Муфта греет мои руки-ки-ки-ки! — тихо напевала Розетта, когда была уверена, что ее никто не слышит.

На улице Нобль она столкнулась со звонарем Сатурненом. Не различив под тюлевой вуалью лица, он принял ее за Анжелину, несомненно, из-за манто, покрой, ткань и отделка которого привлекали к себе внимание.

— Э-э, нет! Это не мадемуазель Анжелина. Я ее служанка, — вежливо поправила звонаря Розетта.

На площади с фонтаном двое мужчин в черных костюмах и котелках поприветствовали ее кивком головы.

«Они думают, что я дама, молодая прекрасная дама», — с гордостью сказала себе девушка.

Наконец Розетта, охваченная эйфорией, позвонила в дверь дома Форов, богатых бумагопромышленников, твердя себе, что должна держаться вежливо и говорить правильно. Но дверь ей открыла служанка, одетая в черное платье и белоснежные фартук и чепец.

— Здравствуйте! Я принесла блузку вашей хозяйке от мадемуазель Анжелины, — сказала Розетта гораздо громче, чем хотела.

— Прекрасно! Входите, — ответила горничная. — Я подумала, что пришла сама мадемуазель Анжелина. И вовсе не обязательно так громко кричать.

— Простите, — смутившись, пролепетала Розетта.

— Мадам занята. Ждите здесь. Сейчас я с вами расплачусь, — повелительным тоном сказала горничная.

Поджав губы, она забрала сверток. Розетта с трудом сдержала вздох. Она предусмотрительно осталась стоять на циновке, но это не мешало ей рассматривать обстановку. На стенах, обтянутых зеленым бархатом, висели картины в золоченых рамах, пол был выложен черной и белой плиткой в шахматном порядке. За анфиладой стеклянных дверей угадывались другие диковинки: хрустальные люстры, добротная мебель.

«Как красиво, черт возьми! — с удивлением думала Розетта. — Наверняка они намного богаче мадемуазель Жерсанды».

Вскоре вернулась горничная и протянула дополнительно один франк Розетте, поблагодарившей ее.

— Приятного вам вечера, — добавила Розетта.

Южный выговор и неловкие манеры молоденькой девушки плохо сочетались с элегантным нарядом.

— Приятного вечера, мадемуазель, — ответила горничная, открывая дверь.

Розетта спустилась с крыльца и с удивлением заметила, что поднялся сильный ветер. Погода портилась. Девушка с благодарностью взглянула на газовый фонарь, горевший, примерно, в пятидесяти метрах, между домом Форов и большим зданием жандармерии.

— Жаль, но следующий фонарь будет только на базарной площади, в нижней части города, — вздохнула она. — К счастью, я хорошо вижу, да и ночь мне не страшна!

Это означало, что Розетте предстояло пройти около пятисот метров в относительной темноте, поскольку от снежного покрова все же исходил слабый свет. Розетта пустилась в обратный путь, торопясь вернуться на улицу Мобек. Ее обогнал фиакр. Лошадь бежала довольно быстро, и из-под колес во все стороны летели комья грязи.

— Черт! Мерзкая кляча! Забрызгала все манто!

Чтобы досадный инцидент не повторился, Розетта решила идти по лугу, раскинувшемуся вдоль дороги, но на значительном расстоянии от нее.

Мужчина в толстой шубе и широкополой шляпе, надвинутой на лоб, внимательно следил за Розеттой. Он, как и звонарь, решил, что видит прекрасную Анжелину Лубе. Заметив, что девушка вышла из дома Форов, мужчина последовал за ней, стараясь оставаться незамеченным. Это молчаливое преследование возбуждало его. Настал момент, когда в нем пробудился инстинкт охотника. Выследить дичь, выгнать ее из убежища, выбрать благоприятный момент для нападения…

Первый раз он отправился на охоту, когда ему исполнилось пятнадцать лет. Это было в начале осени, в лесу, на холме Монжуа. Отец дал ему свое ружье, а он пообещал принести куропатку или зайца. Но на опушке, где росли вековые дубы, он увидел Амели Берну, девочку тринадцати лет, пасшую своих овец. Она была рыжей и пухленькой. Они мило побеседовали. Солнце начало припекать; на Амели была только льняная рубашка с открытым воротом, из-под которого виднелись уже вполне сформировавшиеся груди.

Он быстро пошел прочь, дрожа от животного желания, покрывшись липким потом. В сумерках он продолжил наблюдать за девочкой, спрятавшись за деревом. Прежде чем вернуться на ферму своих родителей, Амели подняла юбку, чтобы помочиться, и он увидел ее крепкие ноги, бедра, ягодицы. Его рассудок помутился. Он последовал за девочкой, не выдавая своего присутствия. Когда Амели вошла в ельник, где было темно, он набросился на нее. Собаку девочки, маленького щенка пиренейской овчарки, он оглушил прикладом. Он хотел изнасиловать девочку, получить истинно мужское удовольствие, но она кричала и отбивалась изо всех сил. Ударив Амели камнем по лицу, он заставил ее замолчать, а потом, решив перестраховаться, задушил. Возбужденный, сгоравший от безумного желания, он членом проник в нее. Проход был таким узким, таким теплым… Он неистовствовал до тех пор, пока не излил свое семя.

Это произошло в 1862 году. Никто так и не узнал, кто убил Амели Берну.

Розетта заметила вдалеке желтый свет. Это придало ей уверенности, что скоро она будет дома, так как шла бодрым шагом.

«Это темнота вокруг внушает страх, — думала Розетта. — Я даже не вижу, что находится справа от меня. Вероятно, луг, взбирающийся на холмы. А слева тоже луг, большое пастбище, спускающееся к реке, и заросли боярышника и плакучих ив».

Как-то днем Розетта проходила здесь с Анжелиной и теперь старалась вспомнить пейзаж. Девушка прислушалась. Ей вдруг показалось, что сзади раздался какой-то шум, словно камень покатился по склону.

«Возможно, еще один фиакр, — попыталась успокоить себя Розетта. — Надеюсь, мадемуазель Анжелина не будет ездить так быстро».