Мертвенно-бледная, с безумным взором, девушка села на скамью, стоявшую около очага.

— Теперь ты можешь мне рассказать, что на самом деле произошло? — спросила молодая женщина.

— Дверь была закрыта. Я обошла другие дома, чтобы войти через маленькую заднюю дверь. Если бы вы это видели, мадемуазель Энджи! Всюду грязь, отбросы! Едва я вошла в дом, как почувствовала отвратительный запах. И я увидела Валентину. Мертвую. Там летали мухи, и эта жуткая вонь. Я бросила сумку и убежала. Там было пусто. Ни моих маленьких братьев, никого. Я даже не могла ни о чем думать, словно на мою голову свалился тяжелый камень. Я отдохнула возле фонтана, попила воды. Мадемуазель Энджи, я не могла вам об этом рассказать! Я не хотела, чтобы вы об этом знали, потому что чувствовала себя грязной, настолько грязной, что боялась всех испачкать: вас, мадемуазель Жерсанду, малыша. И этот запах, запах смерти… У меня такое чувство, что он всюду преследует меня.

Розетта не все рассказала Анжелине, умолчав о том, что с ней сделал отец. Об этом она должна была забыть.

— Нам было так весело, всем троим, в поезде, в ресторане, на променаде! — продолжала Розетта. — Я не хотела портить воспоминания об этих прекрасных моментах. Порой я говорю себе, что Валентина больше не страдает, что она упокоилась с миром. А потом мне становится стыдно. Я упрекаю себя за то, что спаслась от этой нищеты. И у меня от этих мыслей так болели голова и сердце, что я теряла рассудок.

— Я понимаю тебя, Розетта. Но ты должна мне доверять. Мне очень жаль, что я вынуждена говорить тебе об этом, но ты должна это знать. Жандармы нашли твою сестру на следующий день после твоего посещения. Было произведено вскрытие. Затем Валентину похоронили в общей могиле. По словам судебного медика, Валентина умерла вследствие аборта, который сама себе сделала. Это очень опасно. Даже самая опытная матрона может совершить непоправимую ошибку, согласившись сделать эту противоестественную операцию. Разумеется, злые языки развязались. Этой зимой работники социальной службы забрали твоих братьев, а отец пропивал деньги, которые ты посылала Валентине. Его уволили. Одна женщина утверждает, что видела его несколько дней назад. Судя по всему, он бросил твою сестру на произвол судьбы.

Розетта успокоилась, поняв, что Анжелина не собиралась подвергать сомнению ее версию. Она притворилась удивленной и сказала:

— Конечно, малышам так будет лучше. По крайней мере они будут ходить чистыми и есть досыта.

— Боже мой! Этот мужчина, породивший вас, не имеет права называться отцом! — возмущалась Анжелина. — Это из-за него Валентина решила избавиться от плода. Он продолжал насиловать ее. Я так и вижу его в той хижине, куда ты меня привела, около железной дороги. Шел снег. А ты была такой худой! И испуганной, ведь ты боялась потерять рожавшую сестру. Я приняла у нее маленькую девочку. Она родилась мертвой, и мать почувствовала облегчение. Господи, я быстро все поняла!

— Да, отец, да ему плевать было, что она постоянно беременела. Он убил ее, мою Валентину. Это он убил ее!

Розетта стиснула губы, сжала кулаки. Ее лицо так исказилось от ненависти, что Анжелина испугалась.

— Надеюсь, что он скоро сдохнет! — процедила Розетта сквозь зубы.

— Главное, надо сделать так, чтобы он больше никому не смог причинить вреда. Если бы вы решились выдать его, он давно бы сидел в тюрьме. Но он угрожал вам, я знаю. Он бил вас. Бедная моя Розетта! Как ты страдала, храня этот ужасный секрет! Как мне жаль Валентину, действительно жаль! Увы! Как ты говоришь, она отмучилась.

— Моя сестра упокоилась с миром. И мне плевать, что она лежит в общей могиле. Там или в ином месте мой отец не достанет ее. О черт! Погодите! Чувствуете? Мой пирог с ежевикой, он подгорает! Черт! Черт!

Розетта бросилась к печи, от которой исходил жар, неуместный для этого времени года. Она быстро открыла заслонку.

— Уф! Он не сгорел! Как только я пришла сюда, домой, я замесила тесто и разожгла огонь. Не знаю, заметили ли вы, но на плите варится черничное варенье. И на все это ушла головка сахара[22], вот так.

— Мы еще купим у бакалейщика. Как я счастлива, что ты вернулась!

Анжелина встала и снова обняла Розетту. Чувствуя под своими ладонями плечи Розетты, она примирилась с жизнью. Она дала себе слово больше никогда не жаловаться, просыпаться каждое утро в хорошем настроении, предать забвению муки любви, прошлой или будущей. Гильем и Луиджи больше не будут иметь над ней власти.

— Мы вернемся к нашим милым привычкам, — сказала Анжелина, обнимая свою подругу. — По вечерам мы будем читать, петь и гладить. Мне также хочется, чтобы ты продолжала следить за своей речью. Я вовсе не придираюсь, но ты любишь кокетничать, однако согласись, что прелестная девушка, которая ругается и проглатывает половину слов, не вызывает симпатии. Особенно в тех случаях, когда ты сопровождаешь меня к моим пациенткам. У тебя есть семья, Розетта, новая семья. Так что это и вопрос уважения к Жерсанде и ко мне. Я понимаю, тебе было очень плохо. И если у тебя сразу не будет получаться, я не стану сердиться.

Потрясенная до глубины души, Розетта со слезами на глазах прошептала:

— Вот и я говорила себе то же самое сегодня утром. Вы — моя семья: вы, мадемуазель Жерсанда, Октавия и Анри. Но малыш… он теперь меня не любит.

— Не говори так! Анри по-прежнему тебя любит. В любом случае с ним надо быть построже. Я поговорю об этом с Жерсандой. Луиджи открыл мне глаза на наше отношение к нему, всех четверых. Мы восхищаемся прелестным созданием, а он пользуется этим. Немного строгости не причинит ему вреда.

— Мсье Луиджи, он себе на уме. — Розетта вздохнула. — Если бы он не обратил внимания на эту статью в газете, я не могла бы жить спокойно, поскольку скрывала бы от вас свое горе. Хитрый и красивый парень, да и любезный к тому же.

Эти слова, сказанные участливым тоном, навели Анжелину на мысль, что акробат и Розетта прекрасно подходят друг другу. «Тем лучше! — подумала Анжелина. — Если Луиджи сможет ее утешить, да, так будет лучше!» Но в глубине души Анжелина расстроилась и упрекала себя за это, поскольку совсем недавно приняла твердое, как ей казалось, решение относительно личной жизни.

— А не поесть ли нам пирога? — воскликнула Анжелина. — У меня весь день маковой росинки во рту не было.

— А я и не думала, что вы поехали в Сен-Годан! — сказала Розетта. — Ну, идем…

— Я даже не предупредила мадемуазель о своей поездке. Надеюсь, что она не волнуется. Но, конечно, надо было оставить в двери записку.

Они сели к столу, поближе к еще горячему пирогу и графину с водой. Спаситель растянулся в глубине комнаты, там, где пол был попрохладнее.

— Он мой ангел-хранитель, ваш пес! — восторженно отметила Розетта.

— Да. Отныне он будет жить у нас.

Молодые женщины вполголоса говорили о смерти Валентины, об этой страшной кончине, воспоминания о которой всегда будут пронзать им сердце словно ядовитый шип.

— Я закажу заупокойную мессу по твоей сестре, — сказала Анжелина. — И каждое воскресенье мы будем ставить свечи в соборе.

Когда вошел Луиджи, они по-прежнему сидели за столом и тихо беседовали. Ему незачем было стучать в ворота — они по-прежнему были приоткрыты.

— Какое облегчение! — воскликнул Луиджи. — Но это нелюбезно с вашей стороны — держать нас в неведении, мадемуазель. Мадам де Беснак рвет на себе волосы. Октавия читает «Отче наш». Розетта, моя дорогая Розетта, где вы были?

Розетта, краснея, повернула к нежданному гостю свое прелестное личико.

— Плевать, где я была. Главное, я вернулась благодаря овчарке, последовавшей за мной.

— Какие мудрые слова! Вы здесь, живая и здоровая, и это главное. А вы, Энджи?

Это уменьшительное имя Луиджи произнес насмешливым тоном, лишенным той нежности, которая звучала в его голосе, когда он обращался к Розетте.

— Я ездила в жандармерию Сен-Годана, — объяснила Анжелина, не обращая внимания на его зубоскальство. — Это быстрее, чем ждать ответа на посланное письмо.

— И что? — спросил Луиджи, сразу став серьезным.

— Ваша интуиция вас не подвела. Благодарю вас за то, что натолкнули меня на эту мысль. Эта несчастная умершая женщина — действительно Валентина.

Потрясенный Луиджи сел на земляной пол около стены. Теперь он смотрел на Розетту с искренним сочувствием.

— Я видела ее мертвой, мою сестренку, со странным цветом лица, — призналась Розетта. — Я, конечно, сглупила, ничего не сказав об этом мадемуазель Энджи. Но я тогда просто не могла! Все было так ужасно!

Розетта перекрестилась, а потом расплакалась. Бездонная нежность, которую она прочитала во взгляде акробата, лишила ее мужества сдерживать слезы.

— Поплачь, моя малышка, поплачь, — шептала Анжелина, прижимая Розетту к себе.

При определенных обстоятельствах слова не в состоянии передать испытываемые чувства. Луиджи предпочел молча смотреть на двух обнявшихся молодых женщин.

— Похоже, я причинила вам много беспокойства, — пробормотала Розетта. — Обещаю, я больше не буду!

Теперь Розетта улыбалась сквозь слезы. Луиджи широко улыбнулся ей такой лучезарной, такой прекрасной улыбкой, что Анжелина вновь почувствовала, как в ней проснулась ревность. Она могла бы обожать этого мужчину, почитать его, отдаться ему телом и душой, если судьба не распорядится иначе. Ее захлестнула волна любви.

«Он никогда мне так не улыбался! Никогда! — сказала себе Анжелина. — И я думаю, что он никогда так не улыбнется мне. Вероятно, Розетта вызывает у него глубокие чувства. А меня он просто хочет, только и всего».

Уверенная, что больше нет никакой надежды снискать милость акробата, Анжелина решила сосредоточить все свое внимание на Розетте, которую отныне она будет еще сильнее любить, а также воспитывать.