Старая дама замолчала, переводя дыхание. Она была такой бледной, что акробат забеспокоился.

— Все, что вы рассказываете, вызывает жалость, склоняет к снисходительности, — начал Луиджи более приветливым тоном. — Ну, давайте, заканчивайте!

— Я, совершенно отчаявшись, написала матери еще одно письмо. Она мне ответила, предложив сделку. Я могла вернуться в отчий дом и пользоваться всем своим состоянием при условии, что расстанусь с моим ребенком, которого мать считала байстрюком. И я пожертвовала тобой, Жозеф!

Жерсанда на мгновение умолкла, а потом, выпучив глаза, закричала во весь голос:

— Да, я пожертвовала тобой ради своего тщеславия, ради жажды роскоши и удобства! Я поддалась этому отвратительному шантажу! Я отдала тебя послушнику монастыря в Лионе. Сердце мое было разбито, я сгорала от стыда, меня терзали угрызения совести. Тебе исполнился год и один месяц. Ты не понимал, что происходит. Я попрощалась с тобой, помахав себе твоей ручкой… О Господи! Я испытывала адские муки, сидя в дилижансе, который вез меня в Манд. Там я жила затворницей в мануарии де Беснаков. После смерти родителей я отправилась на твои поиски, но ты сбежал.

Луиджи, опустив голову, осмысливал все, что услышал.

— Браво! — наконец буркнул он. — У вас хватило мужества поведать мне о своей низости, о своем безмерном эгоизме. Я не сомневаюсь в правдивости ваших слов.

— В какой-то мере, мое бедное дитя, я удовлетворена. Приобщившись к искусству комедии благодаря твоему отцу, который давал мне небольшие роли, я рассказала трагическую сказку Октавии и Анжелине.

— Какую?

— Я утверждала, что бросила тебя сразу же после того, как ты родился, и отвела благородную роль своей семье. Будто бы они простили меня и предложили вернуться вместе с тобой в мануарий. И тогда я будто бы бросилась за тобой, двухмесячным младенцем, в монастырь, но ты погиб в огне пожара. Я состыковала детали так, будто надеялась найти тебя, поскольку якобы был один ребенок, которого вынесли из огня, — ты, разумеется.

Жерсанда больше не могла вымолвить ни слова. Она разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Но у меня были свои причины надеяться увидеть тебя когда-нибудь, поскольку я знала, что ты жив. По крайней мере, ты был жив в свои шестнадцать лет, то есть когда я приехала в монастырь после смерти своих родителей. Я освободилась от их гнета, от их шантажа. Я хотела забрать тебя. Но ты исчез.

Одна важная деталь заинтересовала акробата. Он, словно инквизитор, наставил указательный палец на мать:

— Кто обо всем рассказал вам, когда вы приехали в монастырь? — спросил он.

— Брат Марк, полагаю. Но почему вы об этом спрашиваете?

— А! Я не помню его. Вероятно, он был послушником.

Очень жаль, мадам, что вы не встретили тогда отца Северина, святого человека, заменившего мне отца. Он преподавал мне литературу, обучил меня латыни, греческому языку, музыке, но и прямоте тоже. Ну да ладно. Разве вам интересно, каким было мое детство? Тем не менее, поскольку милосердный священнослужитель сообщил вам о моем исчезновении, значит, у меня есть все основания полагать, что вы действительно искали меня через пятнадцать лет после того, как вырвали из своего сердца, из вашей богатой семьи…

— Клянусь, я искала тебя, Луиджи! — воскликнула Жерсанда.

— Но это ничего не меняет. Было слишком поздно, мадам, доказывать мне свою материнскую любовь. Вы были правы в одном: вы мне отвратительны. Мои мечты были такими прекрасными, и я зря хранил этот медальон. Знайте, я пришел сегодня к вам только потому, что хотел узнать историю своего происхождения. Возможно, основываясь на ней, я сложу грустную песню, которую буду распевать на ярмарках. Прощайте, мадам! Я тороплюсь вдохнуть чистый горный воздух и рассчитываю никогда больше вас не видеть.

Луиджи встал и взял футляр для скрипки, который стоял у его ног. Охваченная паникой, старая дама протянула к нему руки и крикнула:

— Нет, не уходи! Не уходи так скоро! Ты мой наследник. Ты должен принять деньги и имущество, которые тебе принадлежат, а также титулы. Луиджи, позволь мне сделать это для тебя, живущего в нищете, бродя из города в город.

— Чтобы я согласился на наследство, от которого исходит зловоние? Нет, я не претендую ни на один су. Вы получили это состояние, принеся меня в жертву, — вы сами так сказали. Зачем оно мне? Я жил благодаря своим талантам и доброте женщин, никогда не опускаясь до подлости. И я буду продолжать так жить.

— Боже мой! — простонала Жерсанда. — Сжалься надо мной! Сжалься! Все эти годы мне было так стыдно! Я тысячи раз просила у тебя прощения.

— Увы, я этого не слышал. Хватить стонать! Не прощаюсь с вами, мадам де Беснак, или мадемуазель… Встретимся в аду.

Несмотря на презрительное выражение лица и грубые слова, душу Луиджи терзали жуткие страдания. Он вышел размашистым шагом, не обернувшись. Но благодаря стечению обстоятельств, к каковым была в определенной степени причастна Октавия, едва он спустился по лестнице, как лицом к лицу столкнулся с Анжелиной. За ней шла Октавия вместе с Анри и овчаркой.

— Луиджи! — воскликнула молодая женщина. — Почему вы уходите? А мадемуазель, как она себя чувствует?

— Это последнее, что меня заботит, — ответил Луиджи.

Акробат попытался убежать, но Анжелина схватила его за руку. Луиджи не хотел вести себя с ней грубо и поэтому остановился.

— Прекрасная дама, выполните мою просьбу. Позвольте мне убежать от человеческой подлости, — обратился он к Анжелине. — Я не стану силой разжимать ваши прелестные пальчики, но прошу вас отпустить меня.

Анжелина заметила, что лицо Луиджи осунулось, а дыхание стало учащенным. Он был очень бледным, взор его блуждал.

— Почему вы поступаете так, как лучше только вам? — упрекнула она его. — Неужели было так трудно зайти за мной на улицу Мобек, чтобы мы вместе навестили мадемуазель Жерсанду?

Октавия не стала задерживаться на пороге. Вместе с ребенком и собакой она прошла в дом, но почти тут же выбежала, зовя на помощь:

— Господи, Энджи! Скорее, мадемуазель плохо! Боже мой, несчастная мадемуазель!

Молодая женщина отпустила Луиджи и, бегом поднявшись по лестнице, устремилась в гостиную. Жерсанда лежала неподвижно, уткнувшись лицом в пол.

— Мадемуазель! О нет, нет! — простонала Анжелина, переворачивая Жерсанду на спину. — Октавия, принеси водку, я дам ей капельку. Боже, до чего же она бледная! Но я нащупала пульс…

Испуганный Анри заплакал. Обезумев от ужаса, Октавия никак не могла найти бутылку. В гостиную осторожно заглянул Луиджи. Еще не пришедший в себя после бурного разговора с матерью, он испугался, подумав, что старая дама умерла по его вине.

— Мадемуазель, прошу вас, очнитесь! — умоляла Анжелина, похлопывая свою благодетельницу по бледным щекам.

Вдруг она заметила Луиджи и тут же накинулась на него:

— Что вы ей сказали? Разумеется, вы не способны ее простить, вы — такой гордый, ограниченный, эгоистичный, как все мужчины! В последние дни она была лишь тенью самой себя, потому что вы не хотели познакомиться с ней!

— Я не должна была уходить! — причитала Октавия. — Но я хотела предупредить тебя, Энджи. Я считала, что поступаю правильно.

Молодая женщина кивнула в знак согласия и попыталась приподнять Жерсанду.

— Позвольте, я вам помогу, — сказал Луиджи, наклоняясь над неподвижно лежащей старой дамой. — Куда ее отнести?

— В спальню. Анри испугался, бедный малыш! Надо позвать доктора. Я боюсь, что у нее сердечный приступ. Ведь у нее такое слабое сердце!

Держа мать на руках, акробат пристально вглядывался в ее лицо. Он внимательно изучал тонкий профиль, линию волос, родинки. Когда-то давно эта женщина любила бродячего актера, ради которого все бросила. От этого Вильяма, который навсегда останется для Луиджи незнакомцем, Жерсанда де Беснак, несомненно, прелестная мятежница, зачала его. «Моя кровь, моя плоть! Моя мать», — думал Луиджи.

Дрожа всем телом, Анжелина откинула одеяло и простыню.

— Положите ее сюда! Теперь приподнимите верхнюю часть тела, я подложу подушки. Боже мой, почему она не приходит в себя? Похоже, она в обмороке. Еще и Розетты нет! Она быстро бы сбегала за доктором Бюффардо.

— Скажите, где он живет, и я позову его, — предложил Луиджи.

— Нет, я запрещаю вам покидать этот дом! Вы можете убежать, исчезнуть на годили два. Это не решение проблемы. Я не знаю, что произошло между мадемуазель и вами, но вскоре узнаю. Вы сами обо всем мне расскажете.

Луиджи наконец заметил, что, несмотря на гнев, Анжелина плакала, снедаемая тревогой и отчаянием.

— Успокойтесь, — тихо сказал он. — Уксус! Нужен уксус! Это очень действенное средство.

Не дожидаясь ответа, Луиджи пошел в кухню. Октавия, вся в слезах, успокаивала Анри. Собака тихо рычала, лежа у ног служанки.

— Замолчи, зверюга! — рявкнул Луиджи. — Мадам, где вы держите уксус?

— Там, в угловом стенном шкафу, — пробормотала Октавия.

— Спасибо.

И хотя Луиджи быстро ходил по дому, он успевал подмечать все детали. Гармоничность обстановки понравилась ему. Все было в пастельных тонах — бледно-зеленых или нежно-розовых, мебель была старинной и изысканной, на окнах висели тяжелые бархатные шторы. По дороге в кухню он бросил взгляд в соседнюю комнату, где увидел большой стенной шкаф, в котором стояли книги в кожаных переплетах и букеты роз.

«У этой женщины есть вкус, — отметил про себя Луиджи. — Здесь ничто не напоминает о буржуа, кичащемся своим капиталом. Нет, можно подумать, что я нахожусь в старинном волшебном замке».

Поэт и бродяга, Луиджи скрепя сердце допустил, что мог бы жить в таком доме. Но Анжелине он счел необходимым заявить прямо противоположное.

— Ужасная обстановка! — сухо бросил он ей в лицо. — Я надеялся увидеть больше позолоты и мрамора, у аристократки-то!