Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Время любить

— Я не хожу в храм с тех пор, как от сердечного приступа умер пастор, который был моим близким другом. А его преемник мне не нравится.

Мертвенно-бледная Жерсанда продолжала плакать. Анжелина порывисто обняла старую даму, подумав, что не стоит мучить свою дорогую мадемуазель, которая всегда была слишком капризной.

— Ты хочешь получить объяснения, Луиджи? У меня их нет, — продолжала Жерсанда, растроганная тем, что Анжелина вновь была нежна с ней. — Я счастлива, что вы решили соединить свои судьбы. Я с наслаждением выбирала красивые наряды для Октавии, Розетты и для тебя, Энджи. Я составила сотню меню, прежде чем выбрать одно, которое полностью удовлетворило меня. Я представляла, как буду стоять у окна и ждать вашего возвращения из собора, готовая встретить гостей, как надену свои самые лучшие украшения. Я была бы мысленно с вами. Признаюсь откровенно, я считала свое присутствие в церкви излишним. Но самым главным для меня был наш отъезд в понедельник на земли моих предков, в Лозер, во владения моей семьи. Возможно, я слабоумная, сын мой, но я не думала, что мое решение обернется для вас трагедией. Ты, Анжелина, ты можешь подтвердить, что в городе меня так и не приняли. Когда мы приехали сюда, я и Октавия были единственными гугенотками. О, сколько раз мы слышали это уничижительное слово!

— Да, все верно, мадемуазель, — сказала Октавия.

— Твой отец постоянно употреблял это слово и даже злоупотреблял им, признайся, малышка! — продолжала старая дама. — Разумеется, с годами к нам стали относиться терпимее, поскольку я дворянка и к тому же богата. Но сплетницы будут буквально пожирать глазами гугенотку во время церемонии, а потом не преминут обвинить ее в кокетстве, поскольку всем известно, что я во всем ценю элегантность, что плохо сочетается с моей верой. Я хочу вам также напомнить, что в прошлом было слишком много подло убито моих единоверцев, слишком много совершено постыдных репрессий в отношении них. Я размышляла над этим целый месяц, но так и не сумела урезонить себя. Энджи, ты часто мне рассказывала о кострах, пылавших в этом краю. На них сжигали славных людей — альбигойцев, катаров, потомком которых считает себя твой дядюшка Жан. Так вот я, Жерсанда де Беснак, во имя детей протестантов, поднятых два столетия назад на пики солдатами-католиками, во имя всех, кому пришлось бежать, чтобы спастись от преследований, инициированных королями и Папами, я отказываюсь переступать через порог собора. Это сильнее меня. Я испытываю священный ужас при одной только мысли, что мне придется присутствовать на мессе среди толпы прихожан. Но если из-за этого вы собираетесь отменить свадьбу, не бойтесь, я буду рядом с вами, поскольку люблю вас всей душой.

Лицо Жерсанды осунулось и блестело от слез. Положив руку на сердце, она высвободилась из объятий Анжелины и повернулась к огню.

Озадаченный Луиджи недоуменно посмотрел на Октавию. Служанка качала головой с видом человека, больше не способного повлиять на ситуацию.

— Не стоит приносить себя в жертву, мадемуазель, — сказала Анжелина. — В субботу 17 декабря отец Ансельм соединит нас, меня и Луиджи. А вы поступайте так, как решили. Надевайте вечернее платье, драгоценности и молитесь за нас согласно канонам вашей веры, веры ваших предков и ваших родителей. Я буду знать, что вы очень счастливы и примирились со своей совестью. И главное, ждите нашего возвращения, стоя у окна, готовая встретить нас в ярко освещенной гостиной, где будет накрыт стол. Я понимаю вас, как понимаю своего дядюшку Жана. Знаете, они, мои дядюшка и тетушка, взяли к себе соседского малыша. Это из-за Бруно они боятся ехать в город, особенно если в долине Масса выпадет снег.

— Если бы я услышал ваши доводы раньше, я не стал бы сердиться, — добавил Луиджи. — Надо было просто все объяснить мне, мама.

— А ты дал мне время?

— Нет, не дал, в этом я согласен с вами. Простите меня. Я стал католиком не по своей воле, у меня не было выбора. Но религиозные воззрения и тех и других не имеют для меня значения. Для меня главное — доброта, милосердие и терпимость. Этими качествами я обязан отцу Северину, словом, Божьему человеку.

Разволновавшийся акробат подошел к матери и поцеловал ее в лоб.

— Не плачьте, дорогая мама, — тихо сказал он. — Через месяц вы будете ходить по земле Лозера вместе с теми, кого любите и кто вас любит. Давайте забудем об этой прискорбной ссоре, вы согласны со мной?

Жерсанда молча кивнула. Ее бледное лицо озарила слабая улыбка. Анжелина вновь обняла старую даму. Она была потрясена, поняв, какой беззащитной была ее дорогая подруга.

— А примерка у портнихи? — умоляющим тоном спросила старая дама.

— Луиджи отвезет меня в Сен-Жирон, — пообещала Анжелина. — Мы поедем в моей коляске. А сейчас вы должны отдохнуть. Мне не терпится увидеть свое подвенечное платье!

Луиджи и Анжелина вышли из гостиной, держась за руки. За окном неистово хлестал дождь и дул порывистый ветер. Озабоченная Октавия подбросила в камин дров.

— Вы дрожите, мадемуазель, — обеспокоилась она. — Может, вам что-нибудь принести? Плотную шаль? Или горячий напиток?

— Ничего не надо, благодарю тебя. Скажи, ты меня понимаешь, ты, моя давнишняя подруга? — шепотом спросила взволнованная Жерсанда.

— Разумеется я вас понимаю. Сегодня вы даже вынудили меня пожалеть, что я перешла в католическую веру. А вот кто уж зрит в корень, так это мсье Луиджи. Лучшая религия — это религия сердца, мадемуазель, религия, позволяющая дарить и обретать счастье. Ну, хватит рассуждать! Я хочу напечь блинов на полдник малышу.

Оставшись одна, Жерсанда де Беснак закрыла глаза. Она была измучена и вместе с тем чувствовала огромное облегчение. Борьба была трудной, но она в очередной раз одержала победу.

После очередного приема пациентки Анжелина приводила свой диспансер в порядок. С начала месяца ее посетили несколько будущих матерей, которым до родов было еще далеко. Анжелине это казалось хорошим знаком. Она смогла установить время родов и дать своим пациенткам советы относительно соблюдения правил гигиены.

— Сможешь записать фамилию этой дамы в дневник? — спросила Анжелина Розетту. — Катрин Борд. Она живет на улице Нёв.

— Да, мадемуазель Энджи, — ответила девушка, сидевшая за инкрустированным столом. — Не волнуйтесь, я всегда стараюсь, когда пишу. Я так рада, что научилась писать! Это не так уж сложно.

— Луиджи оказался хорошим учителем. Он более терпеливый, чем я. Но тебе еще предстоит учиться и учиться.

— Я понимаю. Мои буквы не такие красивые, как ваши. Когда я их вывожу, у меня немного дрожит рука.

Розетта вздохнула. Став по-детски серьезной, она взяла перо и открыла чернильницу. Вот уже три дня она передвигалась на костылях. Доктор Бюффардо снял гипсовую повязку и сказал, что удовлетворен тем, как срослась кость. Розетта, на которой был белый халат, выполняла обязанности секретаря. Осмотр производился за большой гобеленовой занавеской, чтобы пациентки не смущались. Однако, если присутствие Розетты, пусть она и старалась быть незаметной, оказывалось нежелательным, она уходила в кухню.

— Мадемуазель Энджи, а как пишется «Катрин»? Через «о» или через «а»?

— Разумеется через «а». Если у тебя возникают сомнения, всегда спрашивай. Не делай ошибок, я терпеть не могу исправлять их. Запиши, что сегодня к нам приходила Катрин Борд с улицы Нёв. Увы! Я думаю, что она родит перед самым Новым годом, когда меня здесь не будет. Надо, чтобы она обратилась за помощью к повитухе, работающей в больнице. Мне очень жаль, Розетта, что две моих пациентки родят своих малышей, когда я буду в отъезде, — одна в январе, вторая в марте. Когда я им посоветовала одну из моих коллег, они расстроились.

— Но вы же не можете отказаться ни от поездки в Лозер, ни от паломничества!

— Меня в основном беспокоит это длительное паломничество. Отец Ансельм велел мне заниматься своим ремеслом с полной отдачей, однако заставляет меня покинуть родной край на несколько недель, возможно, месяцев. Но, если я отложу свой отъезд до весны, у меня появятся новые пациентки. Это замкнутый круг.

Озабоченная Анжелина замолчала. У нее была спиртовка, на которой она кипятила воду в особом котелке. Тщательно протерев хирургическое зеркало эфиром, она принялась стерилизовать его.

— Не берите себе в голову, мадемуазель, — сказала Розетта. — Иначе никогда не выйдете замуж. Кстати, ваше платье готово?

— Портниха пришлет его завтра. Твое платье тоже. На Анри будет прелестный костюмчик из темно-синего бархата с кружевным воротничком. Плохо, конечно, что мне грустно, но с каждым днем свадебная церемония все больше пугает меня. Все, кого я встречаю, обещают непременно прийти. Думаю, собор не сможет вместить всех желающих…

И Анжелина рассмеялась, словно подшучивая над собой.

— Вы просто нервничаете, вот и все. — Розетта вздохнула. — Да и у меня на душе неспокойно. В день вашей свадьбы Виктор собирается представить меня своим родителям. У меня голова кругом идет. Что они подумают обо мне?

— Они будут рады увидеть такую прелестную барышню. Уверяю тебя, это очень милые люди. Аньес Пикемаль, мама твоего возлюбленного, — простая и гостеприимная женщина.

— Не говорите так — мой возлюбленный! Каждый раз, услышав это слово, я краснею.

— Розетта, этот юноша — для тебя настоящий подарок судьбы. Судя по твоим словам, он намерен на тебе жениться, так что не красней. Он умный, милосердный. К тому же он не придает особого значения твоему прошлому, и это убедительно доказывает, что он любит тебя.

— Так-то оно так, мадемуазель Энджи, но я не знаю, хочу ли я выходить замуж, поскольку тогда мне придется покинуть вас. А я так вас люблю! Словно вы моя старшая сестра!