Она взяла с полки, висевшей посредине стены, пышную буханку, завернутую в полотенце. Чайник свистел на углях, и вскоре аромат кофе наполнил комнату. Казалось, Луиджи глазами что-то искал.
— А, вот, я вижу ребенка, — вполголоса сказал он. — Я все думал, где он.
Луиджи встал и нагнулся над младенцем. В голове у него мелькали мысли: «Возможно, скоро я стану отцом такого же крошечного существа, девочки или мальчика. Ребенок будет плодом нашей любви. Но… Если Анжелина умрет при родах… Нет, такой ужас не может с нами случиться!»
Тем не менее страх за любимую испортил Луиджи настроение. Он сел, любуясь очаровательным профилем молодой женщины. Он не на шутку разволновался, представив Анжелину с закрытыми глазами, мертвенно-бледной, навсегда потерянной для него. И в это мгновение он осознал, какую ответственность несет Анжелина за своих пациенток, он понял, почему она так усердствует, стараясь, чтобы роды закончились благополучно. На протяжении многих столетий матроны и повитухи не щадили себя у кроватей своих рожающих сестер, чтобы помочь им подарить жизнь младенцу и, главное, чтобы они не умерли в муках.
«Я никогда не буду запрещать ей заниматься ее ремеслом, вернее, искусством, поскольку это действительно искусство. Но кто поможет нашему ребенку прийти в этот мир?» — спрашивал себя Луиджи.
Анжелина разволновалась, увидев встревоженное лицо Луиджи, и взяла его за руку.
— Луиджи, что тебя беспокоит?
Анжелина улыбалась. Она была необычайно красива, несмотря на темные круги под глазами. Губы Анжелины немного опухли от поцелуев, на прядях упавших на лоб волос играли золотистые отблески огня. Луиджи думал о том, что три года назад она, спрятавшись в пещере, дала жизнь малышу Анри без всякой посторонней помощи и поддержки.
— Ничего, совсем ничего… вернее, ничего определенного, — ответил Луиджи. — Скажем, просто я остро почувствовал сострадание и жалость к матери этого младенца. Я восхищаюсь вами, мадам Албани, ведь вы приютили его. Я знаю, что у вас он будет счастлив, что вы будете холить его и лелеять.
— Спасибо, Луиджи, но зовите меня тетушка Албани.
— Обещаю вам.
В этот день они не гуляли в горах и не выгнали овец на пастбище. Жан Бонзон решил поехать в Масса за покупками.
— Это необходимо, поскольку мы взяли под свою опеку малыша. — Указав пальцем на Луиджи, Жан Бонзон продолжил: — Я забираю тебя с собой, парень! А женщины пусть возятся с малышом. Жаке просил меня предупредить кюре насчет Коралии. Бедный парень, больно смотреть на него. Я ходил к нему, чтобы поздороваться с ним и попрощаться с нашей соседкой.
— Хорошо, я сейчас запрягу Бланку, — счел своим долгом ответить акробат.
— Разрази меня гром! Зачем нам так долго трястись в вашей коляске для городских? Мы быстрее доберемся пешком через пастбища Уэрта. В конце концов нам предстоит преодолеть только один склон.
— Но, дядюшка, это далеко! — возразила Анжелина.
— Ходьба еще никого не убивала. Твой жених это знает, не так ли? Он прошел на своих ногах пол-Франции и треть Испании. Мы вернемся к ужину.
Через полчаса женщины оказались одни. Все утро они доверительно беседовали, открывая свои сердца воспоминаниям. В полдень они пообедали омлетом со щавелем. Младенец выпил вторую бутылочку и, как и все сытые младенцы, заснул глубоким сном.
После полудня жители Ансену, большинство с детьми, стали навещать Албани и выражать свои соболезнования Иву Жаке. Соболезнования лились рекой, не меньше было и восхищенных возгласов при виде Бруно.
Анжелина помогала тетушке, которая сочла необходимым поставить на стол сидр, свежую воду и кофе. Вереница гостей иссякла, когда настало время доить скотину.
— Тетушка, все эти дамы хвалили тебя за то, что ты взяла Бруно под свое крыло, — сказала Анжелина.
— Да, они испытывают облегчение, — с усмешкой отозвалась Албани. — Как только подумаю, что некоторые из них скрещивали за спиной пальцы при виде бедной Коралии, словно она ведьма! Но разве она виновата в преступлениях своего кузена?
— Родственники или супруги убийц часто страдают от такого к ним отношения. — Анжелина вздохнула. — Надеюсь, никто не станет оскорблять Бруно, когда он пойдет в школу.
— Ну, до того момента много воды утечет, — подхватила Албани.
Немного погодя в дом вошел Ив Жаке с колыбелькой. Он приподнял берет, проворчал приветствие и поставил колыбельку около камина.
— Сейчас я принесу вам и другие вещи, — сказал он, опустив голову.
Анжелина ждала его на пороге дома. Мужчина вскоре вернулся, неся на спине чемодан.
— Это для ребенка. Пеленки, одежда. Коралия несколько месяцев подряд шила, — сказал он, входя в комнату. — Я также положил игрушку, которую вырезал из тополя для него, для малыша. Албани, после похорон я уеду. Я тебе оставлю ключ от дома, вдруг тебе что-нибудь понадобится.
— Но куда ты поедешь? — заволновалась Албани.
— Поищу работу на стройке, неважно где, только бы подальше отсюда. Я не смогу жить в Ансену. Черт возьми! Мне было здесь не так уж плохо, пока рядом была Коралия, но сейчас я не хочу оставаться. А для Бруно я буду посылать деньги.
— Не стоит, лучше экономь свои су. Мы с Жаном ни в чем не нуждаемся. Твой сын всегда будет сыт. И со временем он узнает, кто его отец. Посмотри, как ему хорошо!
Ив Жаке бросил беглый взгляд на кроватку.
— Я не хотел его, ну, ребенка. Да только не всегда этого можно избежать. Из-за него умерла моя жена. Да и моя мать умерла, рожая меня. Ну ладно, я пошел.
— Приходи сегодня к нам на ужин.
— Нет, не хочу оставлять Коралию одну. Нет, лучше не надо. Прощайте, мадемуазель Лубе, прощай, Албани. Я благодарен Богу, что ты живешь на этой земле. Ты станешь хорошей матерью малышу.
К горлу Ива Жаке подступил ком, и он ушел. Анжелина с трудом сдерживала слезы. Она плохо думала об Иве Жаке, но он по-своему любил жену, хотя и отказывался демонстрировать свою любовь к ней, даже когда она корчилась от боли.
— Господи, какая трагедия! — вздохнула тетушка Албани, проводя рукой по спинке изящной деревянной колыбельки, выкрашенной в белый цвет. — Ну вот, я смогу баюкать малыша, сидя рядом с ним. Давай, племянница, переложим Бруно.
— Сначала откроем чемодан.
Они положили в кроватку маленький матрас, сшитый из плотной льняной ткани. Осторожно они вынимали из чемодана приданое малыша: шапочки, пинетки, шерстяные распашонки.
— У меня осталось несколько овечьих шкур. Я сошью ему теплую шубку до наступления январских морозов, — решила Албани. — И меховые сапожки. От обморожения может спасти только овечья шкура.
Анжелина наблюдала за своей тетушкой, которая, казалось, помолодела лет на десять. Она мысленно представляла, как та будет шить около очага, думая лишь о том, как бы потеплее одеть малыша, которого подарило ей само Провидение.
Едва они поставили чемодан около кровати, как вернулись с полными сумками Жан Бонзон и Луиджи, ходившие в Масса.
— Как вы тут, женщины? — с порога спросил горец.
— Жан, не так громко! Малыш спит! — возмутилась его супруга.
— Разрази меня гром! Я и забыл про него. — Жан Бонзон усмехнулся. — Где он, этот карапуз? Еще в нашей кровати?
И Жан Бонзон склонился над новорожденным, который открыл глаза. Их взгляды встретились. Мужчина и младенец с любопытством смотрели друг на друга.
— Ну, малыш, тебе хорошо у Бонзонов? — спросил горец своим громовым голосом.
Он не знал, что этот ребенок, которому от роду было всего лишь несколько часов, почти не видел, лишь смутно различал силуэты. Но когда Бруно улыбнулся, Жан Бонзон чуть не запрыгал от радости и стал хорохориться, как петух.
— Э! Этот мальчуган узнает своих, черт возьми! Он улыбнулся дядюшке.
Усталый Луиджи сидел за столом. Подойдя к нему, Анжелина обняла молодого человека за плечи и поцеловала в щеку.
— Хорошо прогулялся? — спросила она его на ухо.
— Да… да… — ответил он. — Но я здорово вымотался. У твоего дядюшки стальные ноги. Я с трудом поспевал за ним, особенно на обратном пути, когда пришлось взбираться по крутому склону.
— Он привык, он же здесь вырос. Но тебе тоже приходилось много ходить.
— Я ходил в своем ритме и останавливался, когда у меня возникало желание. К тому же за то время, что я живу в Сен-Лизье, я потерял сноровку, а мать раскормила меня.
Эти стенания рассмешили Албани, но Луиджи не обиделся. Внимательно посмотрев на женщину, он сказал:
— Дорогая тетушка, если мне удалось развеселить вас, то я нисколько не жалею, что мои ступни горят, а икры сводит судорога, — заявил он.
— О да, моя племянница, твой аристократ — просто баба! И он хочет, чтобы я поверил, будто он взбирался до крепости Монсегюра! Ладно, Албани, разбирай сумки!
Довольный Жан Бонзон сел около камина. Он с удовольствием смотрел на свою жену, которая вскрикивала от восторга, вынимая вещь за вещью.
— Две настоящие соски для младенцев с новыми насадками! О, аптечная вата и губки! И погремушка, и градусник! Ой, печенье! Мое любимое, ванильное!
Из сумки, которую нес Луиджи, она вынула кусок мяса, завернутый в плотную коричневую бумагу.
— Говядина, изжаренная на вертеле! Но Жан, это дорого! Это очень дорого!
— Черт возьми, мы принимаем дорогих гостей!
Жан Бонзон купил также большую булку с повидлом и две бутылки бордоского вина.
— Сегодня вечером мы будем пировать! — заявил он.
Анжелина порывисто обняла дядюшку. Никогда этот человек не разочарует ее, и это успокаивало молодую женщину. Она гордилась, что в их жилах течет одна кровь, пусть даже эта кровь и делает ее немного еретичкой, как считали недальновидные умы.
— Спасибо, — тихо сказала она.
Анжелина вновь увидела себя в толпе, собравшейся в Бьере. Ей было жутко присутствовать при самосуде, учиненном над Луиджи. Тогда местные жители хотели забросать его камнями. Жан Бонзон сурово отчитал ее. Разгневанный горец упрекал свою племянницу в том, что она выдала акробата, не имея веских доказательств его виновности. «Дядюшка сразу понял, что Луиджи не виновен. Я могла бы потерять его, пройти мимо этой единственной, бесценной любви!» — думала Анжелина.
"Ангелочек. Время любить" отзывы
Отзывы читателей о книге "Ангелочек. Время любить". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Ангелочек. Время любить" друзьям в соцсетях.