В подземелье было очень темно. Охранник зажег одну-единственную керосиновую лампу и поставил ее посреди коридора.

– У нас нет одеял, Розетта, – констатировала Анжелина слабым голосом. – Так что ночь покажется нам долгой.

– Лучше бы мне вообще больше никогда не видеть света! Сколько вы все из-за меня натерпелись…

Нервы Анжелины были взвинчены до предела. Она вдруг истерично расхохоталась, потом заплакала. В сознании роились вопросы: «Сколько времени нас будут тут держать? Будет ли суд публичным? Неужели судья и вправду может отправить меня, беременную, на каторгу?»

Розетта вернулась и присела рядом. Она все время всхлипывала и дрожала от холода.

– Сестричка, дам тебе совет: сними халат и накинь его на плечи, как шаль, – сказала ей Анжелина.

– А ты? Накрыться нечем, ты замерзнешь!

Повитуха порывисто встала, приподняла подол и развязала шнурок, поддерживающий нижнюю юбку, потом подняла ее с пола и обернула вокруг шеи, прикрывая заодно и декольте.

– Так лучше! – сказала она. – А теперь помолимся Господу, чтобы нас накормили чем-нибудь теплым.

– Помолимся Господу? Нет, Энджи! Богу нет дела до таких, как я, раз он позволяет безнаказанно обижать таких добрых и сердечных людей, как ты! Хочешь скажу, что я об этом думаю? Это несправедливо, что мы обе в тюрьме! Мой мерзавец отец меня обрюхатил, ты освободила меня от этого гнусного бремени, и в итоге мы обе за решеткой!

К Розетте внезапно вернулись жаргон и манеры, которые были ей присущи в те трудные годы. Она даже сплюнула на землю от злости:

– Знать бы, кто растрепал об этом судье! Энджи, никто ведь не знал! Никто!

– Я знаю, кто это сделал. Служанка Лезажей по имени Николь подслушивала в церкви, когда я исповедовалась отцу Ансельму. Пусть не сразу, но она все рассказала жене Гильема, а та пойдет на что угодно, лишь бы сжить меня со свету…

– Вот потаску…

Анжелина прижала ладонь к губам Розетты, но девушка продолжала извергать ругательства.

– Пожалуйста, не ругайся! Ты давно избавилась от этой гадкой привычки, так зачем начинать заново?

– Сейчас самое время вспомнить бранные словечки, Энджи, ведь мне предстоит общаться с каторжанами! Знаешь, что сказал мне судья? За то время, что я жила на улице и побиралась, я совершила «ряд серьезных преступлений». Он так и сказал: «ряд серьезных преступлений»! Стянула булку на ярмарке в Ланмезане, платок на рынке в Сен-Беа, еще какую-то мелочь. Каждый раз меня ловили жандармы и отправляли на целую ночь за решетку, а потом отпускали. Но об этих кражах упомянуто в документах, и вот: Роза Бисерье, вы дважды были осуждены и теперь предстали перед судом в третий раз – за аборт, ведь по закону я виновата не меньше тебя. И если ты еще этого не знаешь, Энджи, молодых преступниц у нас принято отправлять в Сен-Лоран-дю-Марони – в Гвиану, за океан, и там выдавать замуж за каторжников, отбывших свой срок[23]. Может, мне еще и поблагодарить его за это надо было? Сидел с таким видом, словно облагодетельствовал меня, скотина! «Начнешь новую жизнь… па-та-ти – па-та-та… У тебя будет хороший муж и участок земли…» Соловьем разливался…

Розетта застонала от злости и бессилия. Анжелина смотрела на нее так, словно не поверила ни единому ее слову.

– Да, Энджи, да, меня отправят в Бордо, а оттуда вместе с сотнями таких же, как я, несчастных… Но знай, даже если меня привяжут в трюме, я все равно выберусь и брошусь в море. И не будет больше Розетты! Я не позволю какому-нибудь мужлану над собой издеваться!

– Нет, милая, этого не может быть! Я спасу тебя, клянусь!

– Я хочу, чтобы ты сама спаслась, Анжелина. У мадемуазель Жерсанды много денег, она все устроит и наймет тебе хорошего адвоката. Я получила свою долю счастья в твоем доме, на улице Нобль, в объятиях моего Виктора… Мечтала стать учительницей… Я правда думала, что однажды стану невестой и мне наденут на голову красивую вуаль! Представляла, как мы с ним будем жить в том большом красивом доме в Монжуа. Но если уж ты родился под несчастливой звездой, что ни делай – судьбу не изменишь. Смотри-ка, я уже говорю как философ!

– Розетта! Ты – моя сестра, моя единственная подруга! – С этим возгласом повитуха заключила девушку в свои объятия. – Я не хочу тебя потерять! Господь не допустит, чтобы ты снова страдала! Мы должны молиться, Розетта, и от всего сердца!

– Что ж, можно попробовать, – шепотом отозвалась девушка. – Может, Пресвятая Дева и сжалится над нами.

* * *

Луиджи присел на низкую каменную ограду у реки, в нескольких десятках метров от входа в здание суда. Он пришел сюда пешком с улицы Нобль в надежде узнать, какая участь уготована Анжелине и Розетте. Шел он быстро, запыхался и решил немного передохнуть. Бывший странник чувствовал себя потерянным, бессильным перед лицом правосудия, которое, по его мнению, часто оказывалось слепо и глухо к частностям и обстоятельствам, составляющим канву человеческой жизни. Ему было нелегко решиться даже просто подойти к жандармам или судье. Слишком свежи были воспоминания, когда, чудом избежав побития камнями на улице в Бьере, он угодил в лапы полиции и попал в тюрьму. После признания и самоубийства Блеза Сегена, забравшего жизни у нескольких местных девушек, стало ясно, что он, Луиджи, невиновен, однако, уже будучи мсье де Беснаком, он опасался, что в нем узнают задержанного, который оглушил тюремщика и сбежал, хоть и был серьезно ранен.

Поэтому он испытал некоторое облегчение при виде ландо Лезажей. В нем сидел Гильем и женщина с круглым кукольным лицом, в дорожном платье.

Кучер остановил экипаж у парадного входа. Луиджи не пришлось напрягать слух, Гильем говорил достаточно громко.

– Макэр, поди и приведи судью Пенсона! Он еще не уехал. Там, под платанами, я вижу его кабриолет.

«Быстро распространяются новости!» – подумал Луиджи, к которому вдруг вернулась надежда.

Судя по всему, Гильем был лично знаком с судьей. Может, они даже родственники… И если уж он приехал с ним повидаться, у него есть на то серьезные причины. Пусть и при посредстве соперника, но ему удастся что-то узнать об Анжелине!

Через пару минут блондин в красно-коричневом костюме и шляпе с высокой тульей вышел из здания и остановился перед дверцей ландо. Луиджи подобрался поближе, чтобы не упустить ни слова.

– Пенсон! Что означает весь этот цирк? – произнес злобным тоном Гильем.

– О чем это вы, Лезаж?

– Не притворяйтесь невинной овечкой! Спать с моей женой вам показалось мало, и вы решили испортить жизнь достойной женщине – Анжелине де Беснак! Что такого вам рассказала эта лгунья Леонора, что вы приказали арестовать эту даму?

– Говорите тише, Лезаж! – сказал судья.

– Вам есть чего бояться, Пенсон? Не хотите, чтобы люди узнали, что вы заводите шашни с замужними дамами? Где Анжелина? Она не совершила никакого преступления, насколько мне известно. Я узнал, что ее увезли в фургоне под стражей!

– Я исполняю свой долг, Лезаж, и руководствуюсь законами Республики. А теперь выслушайте меня внимательно: ваше счастье, что вы калека, иначе я привлек бы вас к ответу за избиение вашей супруги и оскорбления в ее адрес! Прислуга в усадьбе подтвердит, что вы дурно обращаетесь с женой, постоянно ее оскорбляете и унижаете. Что касается повитухи Лубе, она будет осуждена за тяжкое злодеяние: она сделала аборт своей служанке, несчастной девушке, которую я из добрых побуждений намереваюсь отправить в Гвиану, приумножив тем самым население нашей колонии.

Луиджи замер. Услышанное возмутило его настолько, что он едва сдержался, чтобы не броситься на судью с кулаками. Гильема же судьба Розетты явно не волновала. Когда он наклонился к судье, лицо его побелело от ярости:

– Это грязные слухи! Анжелина никогда бы такого не сделала! Леонора хитра, она обвела вас вокруг пальца, Пенсон!

– Да неужели? В таком случае как вы объясните, что повитуха Лубе, с которой вы развлекаетесь, когда надоедает задирать юбку своей сиделке, сразу во всем призналась? Да, она признала, что сделала тот аборт. И я изучу ее дело очень тщательно, Лезаж! И если в нем окажется хоть одно смягчающее обстоятельство, что, впрочем, меня очень удивило бы, я его учту. А пока позаботьтесь о добром здравии своей супруги. Как говорится, услуга за услугу?

Гильем не нашел, что ответить. Он посмотрел по сторонам с таким видом, словно ждал помощи, и уже в следующий миг совершил грубый промах:

– Даже если Анжелина совершила что-то противозаконное, даже если бы она и была моей любовницей, вы обязаны обращаться с ней хорошо! Она ждет ребенка. Поэтому предупреждаю вас, Пенсон: если с ней что-то случится, Леонора за это заплатит!

– Вы мне угрожаете? Теперь я вижу, что был слишком мягок с вами, Лезаж. Так знайте: во мне нет ни капли жалости ни к таким, как вы, тиранам, ни к «делательницам ангелов»!

Судья передернул плечами и стремительным шагом направился к своему кабриолету. Погладив лошадь по шее, он взобрался на сиденье. Луиджи тем временем подошел к ландо. Гильем откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза рукой.

– Нам нужно поговорить! – сказал Луиджи. – Наедине!

– Вы? – Гильем вздрогнул от неожиданности. – Франсин! Макэр! Прочь из коляски!

Сиделка поспешно выполнила распоряжение, Макэр спрыгнул с козел и последовал за ней к реке.

– Что вы хотите мне сказать, де Беснак?

– Я был недалеко, я все слышал. Мне неприятно это говорить, но Анжелина действительно сделала тот аборт. Я до сих пор не понимаю, как об этом узнали в полиции. Хотя у меня мелькала мысль, что тут замешана ваша супруга. Выслушайте меня! Вы должны знать, как все было на самом деле.

Рассказ Луиджи получился точным и кратким. Он как мог постарался оправдать поведение Анжелины. Столкнувшись с негодованием матери, он рассчитывал найти в Гильеме больше понимания и снисходительности.

– Проклятье! Ввязаться в такое опасное дело из-за какой-то служанки! – вскричал расстроенный Гильем.