– Что ж, отпираться не стану. В первые дни она от меня настрадалась, но очень скоро, мсье, клянусь, мы стали закадычными подружками.

Луиджи с наигранной строгостью погрозил молодой женщине пальцем:

– Не надо клятв, мне все известно! Я помню даже, какой прекрасный совет вы дали Анжелине на случай, если понадобится избавиться от слишком предприимчивого поклонника. Счастье, что Анжелина не применила его ко мне, иначе не стать бы мне отцом!

– Ловко же у вас язык подвешен! Шутник вы, мсье… – прыснула Магали.

– Слышишь, матушка? – Луиджи подошел к Жерсанде, чтобы ее поцеловать. – У твоего сына и язык на месте, и шутник он знатный! Что еще надо бывшему принцу ветров, повелителю нищеты?

– Молчи, мой сын! Забудем прошлое! – откликнулась на эти слова Жерсанда.

– И правда, забудем! Энджи, Магали, на улице Мобек нас ждет обед! Ваши ручки, дамы! Кстати, вам понравилась первая часть моей симфонии?

– Прекрасная музыка, мсье Луиджи! – выразила свое восхищение Октавия. – Она навевает мечты о горах, о водопадах, но о свободе как-то не думается вообще. Не понимаю, как можно переложить свободу в музыку?

– Ценное замечание, Октавия, – ответил ей Луиджи. – Я как раз ищу способ. Но я все равно польщен, что моя музыка перенесла тебя на заснеженные вершины гор!

Настроение у Луиджи было отличное, да и изумление, с каким Магали наблюдала за происходящим, его очень позабавило. На прощанье он послал пожилой домоправительнице воздушный поцелуй, и они втроем – он, Анжелина и Магали – удалились, беседуя и смеясь. Жерсанда склонилась над прикорнувшим у ее ног пуделем.

– А что вы думаете об этой молодой даме с прованским акцентом, Мсье Туту? – спросила она у собачки.

– Вряд ли он вам ответит, мадемуазель, – вздохнула уроженка Севенн. – Счастье, что у вас осталась эта собачка. По вечерам он составляет вам компанию.

– Думаю, что и ты ее тоже любишь, Октавия. Кстати, мне с утра кажется, что вид у тебя… как бы это сказать… отсутствующий и говоришь ты меньше обычного, или мне это только кажется?

– У меня – отсутствующий вид? С чего вы взяли, мадемуазель?

Женщины прожили вместе три десятка лет, и их отношения давно переросли в дружбу, невзирая на то что на социальной лестнице они по-прежнему занимали разное положение: одна оставалась служанкой, вторая – госпожой. Воспитывались обе в гугенотской вере, но по случаю крещения маленького Анри Октавия приняла католичество. Она об этом не сожалела. Что до Жерсанды де Беснак, она родилась в семье дворянина-протестанта и ничто не заставило бы ее отказаться от веры предков.

– Мне так показалось, моя милая Октавия. Может, расскажешь, что за письмо утром принес тебе почтальон?

– Какая вы любопытная! Все, некогда мне разговаривать! Пойду чистить картошку.

– Когда надумаешь рассказать, приходи, – улыбнулась Жерсанда. – Но, прежде чем убежать на кухню, скажи, что ты думаешь о Магали Скотто? Наверняка ей доведется принимать роды у нашей Энджи.

– С виду приятная молодая женщина, но что-то в ней есть такое… И на мсье Луиджи она смотрела во все глаза, хотя наша Энджи была рядом. Приличные женщины так себя не ведут!

– Ты права, я это тоже заметила. Но не волнуйся. Такая красавица, как моя невестка, может не бояться соперниц.

Октавия поставила обратно на стол поднос с чашками, который намеревалась унести, и стала теребить подол фартука. На ее приятное лицо набежала тень, как если бы ей внезапно стало больно, а в орехово-карих глазах блеснули слезы. Высокая, с прекрасной фигурой, она овдовела, едва успев расцвести как женщина, и вторично замуж не вышла.

– Мадемуазель, не знаю, как и сказать… – начала она. – То письмо… Его написал Этьен, друг детства. Он был батраком на ферме, недалеко от вашего поместья. Мы часто играли вместе, когда были детьми. Потом он стал за мной ухаживать и очень огорчился, когда я вышла за другого. На следующий день после Рождества мы с ним случайно повстречались там, в наших краях.

«Наши края…» Для Октавии это, конечно же, был Лозер со своими приземистыми холмами, укрытыми темным лесом, и овражками, в которых водились волки.

– Мы с Этьеном немного поболтали, и он поехал по своим делам. Когда ему было тринадцать, он еще не умел читать, но пастор взялся его научить. А теперь, представьте, Этьен – сам учитель! Уже двадцать лет! Кто бы мог подумать!

Жерсанда с тревогой ждала продолжения. Дрожащий от эмоций голос домоправительницы и ее блестящие от влаги глаза не сулили ей ничего хорошего.

– Лучше скажу вам все сразу! У Этьена больше нет семьи в Ма́нде. В октябре он может получить работу здесь, в Дюрбане, это в сторону Фуа, или в Комоне, это ближе к Тулузе. Он спросил моего совета. А я расстроилась.

– Почему же ты расстроилась, Октавия?

– Подумала, что он решил переехать в Арьеж только потому, что на Рождество я дала ему свой адрес, и…

– И что?

– Может, он хочет сделать мне предложение, невзирая на наши годы? Он ведь тоже вдовец.

Губы пожилой дамы сжались, и она с трудом сдержала вздох. В прошлом году ее саму посещали мысли о браке – когда в Сен-Лизье с коротким визитом приехал ее давний друг, лорд Малькольм Брунел.

– Если твоя догадка окажется верна, ты меня покинешь? Не пытайся притворяться, Октавия. Твой Этьен, конечно же, хочет на тебе жениться. Давай поговорим начистоту! Ты покраснела, как девушка, и вся дрожишь!

– Это не из-за Этьена, а из-за вас! Глупости вы говорите, мадемуазель! Покинуть вас? Ни за что!

– Значит, напиши этому господину, что ему лучше оставаться в Манде. И что было бы со мной, вздумай ты уйти?

– Я никуда не уйду, я уже вам сказала, мадемуазель. Завтра я обязательно напишу Этьену Пюжолю.

Октавия взяла поднос и быстро повернулась к Жерсанде спиной, чтобы скрыть огорчение и навернувшиеся на глаза слезы. А она полагала, что в пятьдесят семь никто уже не думает о любви! Но сердце ее осталось молодым, и при знакомстве с Жаном Бонзоном, дядей Анжелины, она вновь испытала приятное волнение. То же произошло, когда они с Этьеном снова встретились.

«Я сразу его узнала, хотя столько лет прошло! Шел снег, мы оба были закутаны в шарфы… И он снова меня насмешил, Этьен, совсем как в былые времена. И когда мы прощались, он крепко поцеловал меня в щеку, – вспоминала она. – Если бы только он смог получить должность в Гомоне! Это не так далеко, и туда можно добраться на тулузском поезде. На нем от Сен-Лизье до Гомона можно доехать за четверть часа. Я скопила немного денег, и у меня тоже есть право отдохнуть…»

Мысли Октавии были так далеко, что она почти не замечала, чем заняты ее руки. Скоро она полоснула ножом по пальцу, и эта небольшая рана вызвала водопад слез.

«Но ведь мадемуазель мне как сестра! Я не могу ее оставить! Что ж, тем хуже для бедного Этьена, ведь он не смог меня забыть!»


В доме на улице Мобек, три часа спустя

Анжелина подала кофе после обильной трапезы, которую гостья не уставала нахваливать. А маленький Анри выскочил из-за стола, как только закончился дождь, и убежал играть во двор.

– Вы устроили мне королевский прием! – сказала Магали. – Розетта, я в жизни не ела мяса вкуснее, чем эта запеченная телячья рулька, и жареная картошка в сухариках тоже хороша! Вам повезло с кухаркой, Луиджи!

С самого начала трапезы Магали заговаривала только с хозяином дома.

– А Анжелина готовит? – полюбопытствовала она.

– Редко, но вы можете задать этот вопрос ей, она сидит напротив.

– Как глупо с моей стороны! Прошу прощения! Но она, похоже, нас не слышит, думает о своем.

– Энджи! – позвала Розетта своим тоненьким голоском.

– Что?

– Твоя подруга Магали задала тебе вопрос. Ты не ответишь?

– Простите, я отвлеклась от беседы. Я все думаю о том, что на этой неделе у меня не было ни одной пациентки. И в диспансер тоже никто не приходил. А к тебе, Магали?

– В среду я на поезде ездила в Лакур и приняла у тамошней жительницы ее четвертого мальчика. Она так просила у Бога дочку, ставила свечки в церкви – и все напрасно!

Луиджи наблюдал за своей красавицей супругой. Сегодня на Анжелине было простое платье из бежевой саржи, волосы она заплела в две длинные косы. Он прекрасно знал, что тревожит ее не отсутствие пациенток. Они с Гильемом условились, что в воскресенье, то есть сегодня, он приедет к ним в гости. Свое намерение он подтвердил коротким письмом, отправленным в пятницу. Луиджи предложил жене сходить к Магали Скотто и сообщить ей, что воскресный обед, на который она приглашена, не состоится.

– Нет, лучше, чтобы в доме было людно, – сказала на это Анжелина. – В этом случае Гильем не останется надолго.

– А если по роковой случайности твой секрет раскроется? – спросил он.

– Мы будем осторожны, вот и все! У Магали нет повода что-либо подозревать, так что…

Теперь, видя жену молчаливой и рассеянной, Луиджи терялся в догадках. Может, она уже жалеет о своем решении? Он ощущал ее тревогу, понимал, что она боится услышать звук подъезжающего экипажа. Взгляд ее аметистовых глаз то и дело останавливался на витражной двери, через которую были видны двор и мальчик, играющий под присмотром верной овчарки.

– Может, нам погулять немного по городу после кофе? – предложила Магали.

Она сняла с волос сетку и теперь потряхивала своими черными кудрями в безотчетной попытке соблазнить мужчину: близость Луиджи будоражила ей кровь.

На этот раз Анжелина услышала.

– Это невозможно. Я жду еще гостей, – проговорила она тихо.

– Да и дождь снова собирается, – подхватила Розетта. – Смотрите, как потемнело небо! Пойду лучше гладить белье.

– Жаль, – сказала Магали. – Я еще ни разу не гуляла по городу. Говорят, прекрасный вид открывается с кладбища, если стать спиной к епископскому дворцу.

– Который, кстати, теперь служит тюрьмой, – уточнил Луиджи. – Слава богу, оттуда легко сбежать!