Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари

– Позови его, Анжелина! Я хочу, чтобы он был здесь, потому что я еще не все сказал. И не бойся, я не желаю вам ничего дурного. Как видишь, мой нрав укрощен Божьим гневом, отнявшим у меня ноги, и вежливой ненавистью супруги.

Анжелина помотала головой. Она совершенно растерялась – так не похож был этот Гильем на того, которого она когда-то знала и любила. В возрасте тридцати одного года, с тяжелыми веками и тусклой кожей, он выглядел изможденным. И только взгляд зеленых с золотыми искорками глаз говорил о том, что перед ней еще молодой мужчина.

– Давай на этом и закончим! – предложила она, вздыхая. – Заботься о своих сыновьях, а что касается Анри, то, как я и сказала, ты должен забыть, что он – твой сын по крови. Твои родные не должны о нем ничего знать, умоляю!

Волнение Гильема ощущалось в каждом его движении. Он вынул из кармана черную деревянную курительную трубку, набил ее табаком и раскурил с помощью зажигалки и трута.

– Я уже принял решение на этот счет и теперь хочу услышать мнение твоего мужа, а может, и заручиться его согласием, – проговорил он. – Я провожу все свое время в кресле на колесах и опустился до того, что сплю с Франсин, моей сиделкой, потому что она одна потакает моим капризам. Подари мне хотя бы одну невинную радость, Анжелина! Умоляю!

– О какой радости ты говоришь? – спросила она, не скрывая растущего раздражения.

– Ты узнаешь быстрее, если приведешь сюда своего мужа.

Анжелине так хотелось поскорее с этим покончить, и она повиновалась. Вздохнув с облегчением, Гильем закрыл глаза, чтобы не видеть ее грациозную фигурку, удаляющуюся по тропе. Приступ кашля, последовавший за второй затяжкой, помешал ему услышать легкие шаги другой женщины. Николь, горничная и наперсница Леоноры Лезаж, посланная хозяйкой проведать Гильема, затаилась за густым кустарником. При виде удаляющейся от беседки женщины она замерла и теперь думала, что предпринять, поскольку, как ей показалось, эту таинственную гостью она узнала.

«Не верю своим глазам, но это повитуха Лубе! – думала Николь. – Если мадам узнает…»

В первые месяцы инвалидности Гильем сделал ее своей любовницей, – разумеется, с благословения супруги. Николь была польщена новой ролью, и со временем они с Леонорой очень сблизились. Это произошло благодаря сходству характеров – обе женщины были ревнивы и мелочны. Установлению доверительных отношений способствовала и щедрость Леоноры, которая отдавала горничной свои платья, надев их всего раз или два, лайковые перчатки и недорогие украшения.

«Как поступить? Показаться господину или подождать еще немного?» – думала Николь, прячась за ширмой из зелени. Решив в конце концов разузнать побольше, она вскоре стала свидетельницей возвращения Анжелины рука об руку с Луиджи. «Это Жозеф де Беснак, ее муж… Какой красавец!» – пронеслось у нее в голове. Однако было чему огорчиться: супруги явились вдвоем, а значит, ни о каком любовном свидании речь не шла.

И все же Николь не пришлось пожалеть, что она осталась. Услышанное потрясло ее.

– Здравствуйте, мсье де Беснак! – воскликнул Гильем. – Спасибо, что согласились прийти. Я хочу, чтобы вы присутствовали при нашем с Анжелиной разговоре, и это, как вы понимаете, свидетельствует о чистоте моих намерений. Анжелина, не бойся, я не стану просить невозможного, но моя просьба касается вас двоих. Не могу сказать, что одобряю поступки амбициозного юноши – который тем не менее во всем покорялся родительской воле, – каким я был четыре года назад. По приказу родителей я отказался от девушки, которую любил. Они предложили мне взять в жены другую, «сделать блестящую партию». И я снова повиновался. Тогда я не думал ни о ком, кроме себя. Что ж, в итоге я получил то, что имею. Но, несмотря на все мои недостатки и дурной характер, полагаю, я стал хорошим отцом. И этот отец сейчас обращается к вам с мольбой. Я хочу ближе познакомиться с Анри, моим старшим сыном, моим первенцем. Мсье, ваше нынешнее положение в обществе позволяет нам общаться, ездить друг к другу в гости. Раз в неделю или хотя бы раз в месяц вы могли бы приезжать сюда, в мануарий, к обеду или на чаепитие. Ты, Анжелина, могла бы привозить с собой мальчика, ведь он – твой крестник, и приличия будут соблюдены. А когда у вас появится собственное дитя, то нам вообще не о чем больше будет беспокоиться.

Луиджи с изумлением взирал на Гильема. Ему вспомнился тот случай прошлым летом, на дороге в Ториньян, когда он вырвал Анжелину из объятий крепкого молодого мужчины, желавшего насильно ее поцеловать. Ему даже пришлось вынуть нож, чтобы охладить пыл насильника. И вот сегодня, в окружении цветущих кустов сирени, перед ним предстал инвалид с пледом на искалеченных ногах. Душа Луиджи преисполнилась сочувствием, и он вскричал:

– Почему бы и нет?

Анжелина посмотрела на мужа с недоумением, к которому примешивался гнев.

– Как это – «почему бы и нет»? У меня нет ни малейшего желания привозить Анри сюда, притворяться дружелюбной, сидеть за одним столом с Оноре Лезажем и Леонорой! Я не смогу это сделать из уважения к памяти матери, Адриены, которую грубо прогнали из этого дома, обвинив в некомпетентности, только потому, что у твоей матери, Гильем, начался приступ безумия! Так зачем ворошить прошлое, копаться в грязном белье? Я отвергаю твое предложение, и даже ты, Луиджи, не заставишь меня передумать!

– Анжелина, где твое христианское милосердие? – не сдавался Гильем. – Для меня будет огромной радостью смотреть, как Анри бегает по саду или играет в крокет с Бастьеном и Надин, моей племянницей. Никто не усмотрит в этом ничего плохого. Я думаю, что даже Леонора со временем изменит свое отношение к тебе и вы подружитесь.

Его голос срывался, зрачки расширились, глаза блестели от волнения.

– Если бы я только мог ходить или сесть в седло, мы бы придумали что-то другое, но раз уж я прикован к этому чертовому креслу… – Последние слова он сопроводил гневным восклицанием.

– Это не помешало тебе явиться на наше бракосочетание. Вы с Розеттой успели поговорить, она мне потом рассказала. Так вот, я не против, чтобы вы с Анри познакомились поближе, но тебе самому придется к нему приезжать. У вас, Лезажей, есть слуги, кучер, экипажи и полная конюшня лошадей. Это мой ответ, Гильем, и я не передумаю.

С этими словами Анжелина повернулась и ушла, не скрывая негодования.

– Боюсь, я ничем не могу вам помочь, мсье, – сказал Луиджи перед тем, как уйти. – Еще год назад я был бродягой без любимых и близких. Теперь я – наследник большого состояния и титула, хотя еще не привык к этому, и женат на женщине, о которой мечтал все годы странствий. Признаться, в роли Жозефа де Беснака я чувствую себя неловко, поэтому не представляю, как мог бы играть ее в обществе ваших родных и друзей. Но я искренне вам сочувствую, и дверь моего дома для вас открыта.

Луиджи протянул Гильему руку, и тот схватил ее и пожал.

– Благодарю вас от всего сердца! Слава Господу, Анжелина позволила мне хотя бы видеться с сыном, о существовании которого я не догадывался, но которого узнал, едва увидел его в церкви. Надеюсь, в будущее воскресенье я смогу нанести вам визит!

– Как вам будет угодно, – с поклоном ответил Луиджи. – Анри будет у нас, на улице Мобек. Это красивый мальчик, шаловливый и очень развитый для своих лет. Да вы и сами увидите!

Для Гильема эти похвалы были драгоценнее любого подарка. Оставшись в одиночестве, он стиснул пальцами подлокотники кресла и сжал зубы, подавляя рыдания, вызванные в равной степени горем и радостью.

Николь же опрометью бросилась в ту часть сада, где для гостей был устроен «garden party»[7]. В белом платье и шляпке из тонкой соломки, Леонора развлекала гостей, в число которых входил и следственный судья[8] Альфред Пенсон, ее любовник. Она встревожилась, увидев лицо своей верной наперсницы, но постаралась этого не показать.

– Что такого страшного ты увидела в парке, Николь? – спросила она игриво.

– Твой господин чувствует себя хорошо? – подхватил Оноре Лезаж, отец Гильема. – Эта его привычка уединяться меня нервирует. Если с ним что-то случится, как мы узнаем?

– Господин чувствует себя отлично, – соврала служанка. – Госпожа, он поручил мне кое-что вам передать.

Женщины поняли друг друга с полуслова. Леонора извинилась перед гостями, которые прохаживались между столиками, покрытыми шелковыми зелеными скатертями, и направилась к ближайшей беседке. Николь последовала за своей госпожой.

– Мадам, если бы вы только знали то, что знаю я! – начала Николь. – Лучше присядьте!

– Ты заставляешь меня нервничать, Николь! Это связано с моим мужем? Он снова к тебе приставал или же ты застала его с какой-нибудь крестьянкой?

– Хуже, мадам, много хуже!

Злоба исказила ее симпатичное личико, и она стала рассказывать.

В мануарии Лезажей, в тот же день, часом позже

Гнев Леоноры Лезаж не утихал, но, дорожа репутацией светской дамы, благонравной и приветливой, она сдерживала стремящуюся вырваться наружу глухую ярость. По иронии судьбы ужасное известие она получила во время garden party, где было так весело, поэтому ей пришлось отложить объяснение с мужем на вечер. И эта отсрочка, увы, не сулила ее супругу ничего хорошего. Она уже предвкушала тропический ураган обвинений и упреков, который обрушится на голову Гильема, как только они останутся наедине, когда восклицания игроков в крокет вернули ее к действительности. Стройная и грациозная в своем длинном белом платье из муслина, она как раз ударила деревянным молоточком по шару, направив его к металлическим воротцам. Эта английская забава стала очень популярной в среде состоятельных французов, располагающих достаточно просторной лужайкой.

– Мимо, дорогая моя Леонора! Вы отвлеклись, – констатировал Альфред Пенсон, чуть полноватый, элегантно одетый мужчина сорока лет, с молочно-белой кожей и светлыми волосами.