Выйдя на улицу через заднее крыльцо, вдохнув свежий прохладный воздух, Виктория подумала, как ей несказанно повезло вчера. Вероятно, ангелы-хранители все-таки существуют.

Ранним утром в городке было также не многолюдно. Учитывая, что ее преследователи еще здесь и ждут около гостиницы, было опасно возвращаться обратно. Если Уильям придет туда за ней, то неизбежно столкнется с кем-нибудь из тех людей, которые преследуют его. Хоть ей было приказано ждать, обстоятельства диктовали другое. Она обязана найти способ его предупредить.

Во дворе, среди хозяйственных построек, мальчик лет десяти с насупленным видом пытался привести в чувство сломанный велосипед. Он вероятно не один час возился с ним. Но, по всей видимости, это было безнадежным занятием. Подойдя ближе, Виктория дружелюбно спросила не нужна ли ему помощь.

— Этой ржавой дубине уже не поможешь! — мальчик с досадой пнул носком ботинка старый велосипед. Хмурое выражение не сходило с его лица, несмотря на радужную улыбку, которой его одаривали. У Виктории сложился план:

— Возможно есть способ заработать на новый. — вдруг, как бы между прочим, сказала она.

Лицо мальчика мгновенно преобразилось, окрасившись удивлением, а затем довольной улыбкой.

Договор с маленьким сообщником был заключен. Ему нужно было проследить за гостиницей, в которой Виктория остановилась вчера, перехватить Уильяма Лэма, когда он появится там и вовремя передать ему записку.

Вернувшись в церковь, Виктория заняла место в последнем ряду, внимательно слушая голос кюре. Он был спокойным и умиротворяющим, временами переходя на твердые и строгие интонации. Наконец, все завершилось, прихожане подходили к отцу Жану, о чем-то спрашивали и рассказывали свои печали. Казалось, этот человек обладает безграничным терпением и добротой. Потому что ни разу, пока вереница людей тянувшихся к нему не иссякла, на его лице не было ни тени усталости или равнодушия.

Увидев, что Виктория все еще сидит на своей скамье в опустевшей церкви, кюре подошел и сел рядом.

— Раз ты все еще здесь, тебе нужна помощь, — прозорливо заметил он.

—  Благодарю вас за гостеприимство, я даже не могла надеяться на такое участие. Мне и вправду некуда пойти в этом городе. Пока я даже не могу ничего рассказать вам. Но поверьте, я не сделала ничего дурного.

— Я постараюсь поверить , сказал он, — ободряюще улыбнувшись.

— Может быть, у вас есть какая-то работа, чтобы я могла быть здесь полезной, не люблю бездельничать.

— Хорошо, поможешь Анне с нашим небольшим хозяйством, — просто согласился отец Жан, снова удивив Викторию тем, что не стал расспрашивать о причине ее неожиданного ночного появления.

Она весь день старалась отвлечься от тревожных мыслей об Уильяме, простой физический труд должен был помочь забыться на некоторое время. Анна была довольна новой помощницей. Ей до смерти хотелось разузнать о ней все, но видимо кюре настоятельно просил ее пока не лезть к девушке с расспросами.

Виктория ждала своего разведчика, постоянно оглядываясь на любые шаги и шорохи. Но мальчика все не было. Ожидание становилось невыносимым. Что если он не успеет передать Уильяму ее послание, что если тот уже схвачен неизвестными преследователями?

Вечером, когда Виктория сидела за столом вместе с Анной и отцом Жаном в той же уютной кухне, в окно ударился небольшой камень. Ее сердце почти сделало мертвую петлю от этого резкого звука. Она поняла, что к ней пришли. Это мог быть ее маленький шпион или… она затаила дыхание, как будто могла упустить хрупкую, невесомую надежду, на то, что через минуту, наконец, увидит любимые глаза.

* * *

Выбежав на улицу, Виктория сначала никого не увидела, пока чей-то очень знакомый голос не позвал ее по имени. Это казалось невозможным, странным и пугающим, но теперь она осознала, где могла слышать его раньше.

Спустившись с крыльца, она увидела мужчину, курившего неподалеку. Он обернулся, большие карие глаза полоснули по сердцу разрывающей болью.

Лицо его было обезображено страшными ожогами, но даже сейчас Виктория не сомневалась, кто стоял перед ней. Мужчина отбросил сигаретный окурок, затушив его ногой. Оцепенение не позволило ей двинуться с места, пока он приближался, не опуская лица, не пытаясь спрятать свои страшные шрамы. Он даже снял шляпу, словно хотел, чтобы она хорошо все рассмотрела.

Марк Леви — друг ее детства, ее товарищ, которого она давно оплакала, как и всех тех, кого потеряла в кровавой жатве войны, изучал ее своим тяжелым, совсем незнакомым взглядом. Тысячу раз, с того страшного дня, когда их задержали нацисты, она спрашивала себя, удалось ли им с Адамом выжить. Но прошли годы, послевоенная жизнь шла своим чередом, унося прошлое в потоке повседневности. Сейчас же, вместо радости она испытала страх, но не из-за лица, изуродованного шрамами, а потому, что за плечами Марка, казалось стоял, восставший из пепла времени, призрак войны, уничтожившей когда-то их детство и юность.

— Ты меня не узнаешь Виктория? Посмотри, как я изменился, хорошо посмотри, что они со мной сделали, — он горько и зло усмехнулся, — Если бы я не помнил ту девочку с соседней улицы, которая когда-то убегала вместе со мной с уроков, пряталась в сырых подземельях, я бы послал за тобой своих людей. И они бы не стали так мило разговаривать. Но я хочу знать, как ты могла предать нас всех, почему? Ну же, не молчи! Скажи что-нибудь!

Она не могла поверить, не понимала, о чем он говорит, не могла найти силы, чтобы сказать что-либо в ответ. По ее щекам текли слезы, она задыхалась в нервных спазмах, согнулась словно от боли, судорожно обхватив себя руками, пытаясь удержать рвущееся сердце.

— Когда я увидел Мельбурга в Нанси, — хладнокровно продолжил ее собеседник, глазам не поверил. Его же все считали убитым. Я долго гадал, что привело его к нам обратно, пока мне не доложили, что в гостинице им интересовалась какая-то девушка. Ты хоть представляешь, что я почувствовал, узнав тебя по описанию, увидев твой почерк в той чертовой записке?!

— Почему все это время ты не давал знать о себе Марк! — еле выговорила она.

— Да потому, что теперь я в среди тех, кто идет по следу нацистский тварей, таких, как твой Мельбург, которые не должны жить! — глаза Марка горели почти фанатичным страшным огнем, когда-то прекрасное лицо теперь было похоже на жестокую грубую маску, изготовленную многолетними страданиями и болью. Ей вдруг захотелось подойти и дотронуться до его дрожащей руки, выдававшую то волнение, которое он пытался скрыть.

До Виктории, наконец дошел весь смысл его обвинений. Для Марка, которому удалось выжить в застенках СС, Уильям был скрывающимся военным преступником, которого нужно было выследить и наказать. Это его голос она слышала на улице вчера вечером. Она не знала, кем были его единомышленники и сообщники и в чьих интересах действовали, но много раз читала о громких разоблачениях бывших офицеров СС, время от времени появлявшихся в газетах.

— Вы его задержали? — вдруг спросила Виктория, ожидая услышать самое страшное.

— Еще нет, но ты нам в этом поможешь! И может быть, мне даже удастся тебя простить.

— Как вы меня нашли?

— Это было не сложно. Не стоит давать подобные поручения детям. Они слишком доверчивы.

Вдруг он резко подошел к ней, порывисто схватив за тонкие запястья, приблизив к ней свое стянутое шрамами лицо с пылающими углями почти черных глаз:

— Расскажи мне, почему ты выбрала его?! Почему ты?! Сам Господь не создал бы более чистого, более светлого ангела, чем ты была для меня когда-то. Знаешь, о чем я думал, когда меня медленно убивали, когда я умирал сотни раз... я думал о тебе!

 Виктория всегда считала, что мужчины, испытавшие столько лишений и боли, не плачут, но сейчас она видела, как соленая влага дрожала на веках Марка, готовая перелиться через край на израненные щеки.

Она осознала, что бежать ей некуда. Вся она сейчас была во власти человека, так хорошо знакомого ей и в то же время страшного в своем праведном гневе. И ей не за что было упрекнуть его. Он имел право на это, как и все те, кто потерял самое дорогое в жизни, из-за чьих-то омерзительных убеждений. Тысячи душ, тысячи испепеленных в крематориях тел, слезы, кровь и боль. Все это нестерпимо ярко проступало в обращенных на нее горящих глазах Марка.

— Я знаю, что ты не поверишь мне, даже если я поклянусь памятью своей матери и брата, — проглатывая слезы, сказала Виктория, — и знаю что сама бы не поверила на твоем месте, но нациста Вильхельма Мельбурга никогда не существовало, под этим именем скрывался совсем другой человек!

Искаженное болью лицо по-прежнему было рядом, голос оттененный металлом, говорил твердо и убедительно:

— Виктория ты не понимаешь, с кем связалась! Кому ты поверила! Забудь о том, что он говорил тебе. Такие как он всегда имеют несколько легенд, чтобы уйти от правосудия. Ты хоть знаешь, сколько невинных людей было отправлено на смерть по его приказу? Скольких он замучил в тех камерах, с которыми ты знакома не понаслышке? Он лишь воспользовался твоей наивностью. На самом деле, его руки по локоть в крови!

У Виктории почти не осталось сил, чтобы дышать и понимать что-либо. Страшные слова когда-то близкого друга посеяли в душе зерна тревоги и сомнений, которые уже прорывались острыми колосьями в ее воспаленный мозг. Надо было признать — она ничего толком не знает об Уильяме, доверяя лишь своему чувству. Но что, если лишь отчаянная любовь к ней, была его единственным оправданием , что если Вильхельм Мельбург это его настоящее имя? Могла ли любовь всей ее жизни оказаться жестоким палачом, который скрывается от возмездия? Это были вопросы без ответов. И она понимала, что единственное решение найдет только в собственном сердце.

- Ты должна содействовать нам в поимке Мельбурга. Другого шанса на искупление у тебя не будет. - словно сквозь туман расслышала она последние слова Марка.