Знаю, она потратила на лимоны последние деньги, сама оставшись без ужина. Мне пришлось прибегнуть к небольшой хитрости — я объявила, будто хочу колбасы, а когда ее принесли и поджарили, призналась, что не могу проглотить ни кусочка.

В итоге Поппи пришлось плотно поужинать, а я выпила немножко «Боврила»[16].

Хочу поскорее поправиться, иначе, боюсь, деньги кончатся прежде, чем я найду работу. У меня еще остается около шести фунтов, но это не так уж много, если часть из них пойдет на оплату счета от врача.

* * *

Сегодня опять приходил врач и сказал, что я выгляжу намного лучше.

Температуры у меня уже нет, но чувствуется легкая слабость. Завтра мне разрешено встать.

Я рада, поскольку мне уже страшно надоело торчать в этой комнате. Никогда раньше не замечала, до какой степени она ветхая, как сильно нуждается в побелке ее потолок с отвратительными пятнами просочившейся с верхнего этажа воды.

Если когда-нибудь вернусь на Гровенор-сквер и у меня будут деньги, заставлю Поппи отыскать где-нибудь небольшую квартирку и буду платить за нее.

Я сказала «заставлю», но Поппи не относится к тем людям, которых легко заставить что-либо сделать. Она слишком независима и горда, чтобы принять просто так от кого-нибудь деньги. Лучше сказать «попробую убедить». А еще мне хочется «попробовать ее убедить» снова встретиться с тем молодым человеком. Быть может, они заживут вместе и будут счастливы. Очень хотелось бы этого!

Перед завтраком забегал Айвор, потом зашел еще раз во второй половине дня. Поппи сказала:

— Не посидишь ли тут, Айвор, пока я съезжу в редакцию?

Она сделала несколько прекрасных рисунков: дети, весело играющие в парке, и в противоположность им — чопорная толпа роскошно одетых людей. Поппи считает, что одна из вечерних газет должна взять их в качестве иллюстрации к полосе светской хроники.

Когда она ушла, Айвор спокойно уселся и спросил:

— Ну, чем тебя позабавить?

— Поговори со мной, — попросила я.

— О чем? — спросил он.

— О чем хочешь, — предложила я, — лишь бы не обо мне. Скучнее предмета нельзя придумать!

— Я не разделяю твоего мнения, Максина, — заявил он и улыбнулся.

Вышел прелестнейший комплимент из всех, когда-либо мне сказанных, в результате я тоже улыбнулась, а он вдруг наклонился, взял меня за руку и сказал:

— Я тебя очень люблю, Максина. Ты это знаешь?

Я покачала головой, поскольку действительно не знала, а он продолжал:

— Да, люблю, только все это безнадежно. Вот такие дела!

Я вдруг поняла, что действительно безнадежно, потому что даже если б любила Айвора — но я его не люблю, — он ни за что не разрешил бы мне пользоваться собственными деньгами, а прожить на один его заработок мы скорее всего не смогли бы.

К тому же Айвор амбициозен, и я уверена, что когда-нибудь он преуспеет и станет великим человеком, но едва ли решится обременить себя женой. Ему нужна нянька, чтобы присматривать, накормлен ли он досыта, прибрано ли в комнате.

— Бедный мой, — сказала я. — Как жаль, что все так складывается!

— Черт побери твою жалость, Максина! — грубо бросил Айвор.

Неожиданно он опустился на колени возле постели и обнял меня. Я почувствовала на своих губах его поцелуй, страстный, даже грубый, совсем не такой, как у Гарри или Тимми. Айвор тяжело дышал, глаза его горели странным огнем.

Я же ничего не испытывала, кроме нежного, почти материнского чувства. С каким бы удовольствием я присматривала за Айвором, стараясь ограждать его от бесчисленных забот и волнений!

Почему он так беспокоится о положении дел в мире? В конце концов, он не в силах остановить ход истории.

Я испытывала к нему такую жалость, что позволяла себя целовать, а он все повторял: «Максина! Максина!» — и так сильно сжимал мои плечи, что я не выдержала:

— Пожалуйста, Айвор, не надо… Мне больно!

Он в тот же момент отпрянул, уронил голову на руки и на какое-то время замер в неподвижности. Я гадала, о чем он думает и что чувствует.

Наконец Айвор поднял голову, и я увидела его бледное лицо. Он отошел к окну и проговорил каким-то сдавленным голосом:

— Прости, Максина.

— Не извиняйся, Айвор, тебе не за что просить прощения, — заверила я.

Тут он издал смешок: «Какое ты еще дитя!» — вернулся, взял меня за подбородок и поцеловал очень нежно, совсем не так, как раньше.

— Забудь, — сказал он. — Забудь все, что я говорил.

— И то, что ты любишь меня? — уточнила я.

— Да! И не относись к моим словам слишком серьезно. — Айвор присел на кровать. — В этом мире все неоднозначно. Если хочешь, Максина, могу рассказать тебе кое-что.

— Пожалуйста, расскажи, — оживилась я.

— Это тайна, которую я никогда никому не рассказывал. Даже Поппи не знает.

— Ну так мне расскажи!

— Дело в том, что я женат, — объявил он.

Вот так сюрприз! Я полюбопытствовала, на ком же?

И он ответил:

— Когда я сбежал из дому, я поселился сначала в северной части Лондона и жил там, как отшельник, — никого не видел, ни с кем не разговаривал. Я усердно работал над своей первой книгой. И тут появилась Морин.

Эта женщина, чилийка, была красива какой-то мрачной, загадочной красотой. Мы часто встречались и подолгу разговаривали о самых разных вещах, и в конце концов я попросил ее выйти за меня замуж. Она согласилась.

Я в то время был очень молод и самоуверен, весь мир лежал у моих ног. В одно прекрасное весеннее утро мы сочетались браком в бюро регистрации и уехали на медовый месяц длиной в одну ночь.

Первое время мы были счастливы, а потом я обнаружил, что прошлое моей жены имеет над нею гораздо большую власть, чем я представлял.

У нее оказались друзья, о существовании которых раньше, во время наших кратких свиданий, я и не догадывался.

Это были художники, а также люди, не имеющие определенных занятий в жизни. Большей частью иностранцы. И весьма скоро я начал догадываться, что моя жена в то или иное время почти с каждым из них состояла в близких отношениях.

Меня это не слишком беспокоило, если не считать тех случаев, когда она открыто позволяла себе крайнюю фамильярность в отношениях с ними.

По этому поводу у нас произошли две-три стычки, а потом разразился грандиозный скандал из-за женщины по имени Фрэнсес.

Мне не следовало бы посвящать тебя в эту историю, скажу лишь, что моя жена была ее самой близкой подругой и не хотела отказываться от этой дружбы даже после своего замужества.

Она рассчитывала, что Фрэнсес станет жить вместе с нами, а она будет поровну делить между нами свою любовь.

Я терпел это около месяца, потом ушел и перебрался сюда, где никто меня не знает и я могу заново начать свою жизнь.

Сначала я очень страдал, жена была мне чертовски нужна. Я до сих пор тоскую по ней, но понимаю, что бесполезно пытаться склеить то, что разбилось вдребезги. Я не могу сказать, что моя жена была аморальна — она просто не знала о существовании моральных принципов и каких-либо жизненных норм. Она не признавала никаких ограничений, особенно когда речь шла о ее увлечениях. А это могло завести чересчур далеко, о чем мне слишком хорошо известно.

Вот… такова моя история, — заключил Айвор. — Не очень-то оригинальная, скорее банальная. Так что, видишь, Максина, как обстоят дела.

Я не могла найти нужных слов, чтобы выразить свое сочувствие, и просто крепко стиснула его руку.

Он понял и тихо сказал:

— Спасибо тебе, Максина, — а потом встал и в задумчивости прошелся по комнате.

После этого разговора между нами снова установились прежние дружеские отношения. Перед самым уходом он заглянул ко мне пожелать спокойной ночи и в присутствии Поппи наклонился и по-братски поцеловал меня.

Должна признаться, я жутко привязалась к Айвору, и если судьба разлучит меня с ним, я буду очень скучать.

Не много найдется людей, по которым я стала бы скучать. Кстати, как отнесся Гарри к моему исчезновению? Скорее всего он и не заметил его. А если и заметил, то подумал: «Слава Богу, избавились!»

* * *

Мне гораздо лучше, я почти совсем выздоровела, а Поппи нашла для меня работу.

Я очень этому рада, пусть даже жалованье совсем маленькое.

В верхнем конце улицы стоит забавная маленькая антикварная лавка, куда художники приносят на продажу картины и где можно купить кисти и краски, а также настоящие антикварные предметы.

Лавка крошечная, с небольшим старомодным окном, по середине ее тянется старый дубовый прилавок. Ее хозяин — художник, и ему требуется человек, чтобы присматривать за магазинчиком, пока он работает в соседней комнате с встроенным световым люком.

Платить он готов всего пятнадцать шиллингов в неделю, впрочем, это лучше, чем ничего.

Он довольно стар — около шестидесяти. Зарабатывает, похоже, немало, копируя натюрморты с цветами и прочие декоративные панно. В лавке на редкость грязно, много всякого хлама, среди которого попадаются и весьма ценные вещи.

Но когда я предложила сделать уборку, он отказался:

— Не надо. Эта обстановка играет мне на руку. Люди думают, что за небольшие деньги покупают шедевры, которым я не знаю цены. Пускай остается как есть.

Посетителей бывает не так уж много, впрочем, в горячий сезон сюда протаптывают дорожку толпы американцев, знакомящиеся в Челси с богемной жизнью.

Айвор говорит, что та богемная жизнь, с которой они знакомятся, — фикция чистой воды, пропаганда в интересах «Кука»[17].

Помимо пятнадцати шиллингов в неделю я получаю десять процентов комиссионных за любую проданную вещь, так что надеюсь продать много-много всякой всячины, и тогда, может быть, заработаю достаточно денег, чтобы содержать себя целиком и полностью.