Фелисити оказалась второй в очереди. Получила оба сообщения. Роберт в порядке и все такое, друг из него вышел бы что надо, но он в нее не влюблен, а ей сейчас просто необходима безумная страсть, которой в его сообщениях и не пахло. Поток слов становился все глуше и сумбурней, пока Роберт не догадался, что Фелисити рыдает. В конце длинного бессвязного монолога более-менее определенно прозвучала отборная брань в адрес неведомого Реджи. Да она еще и пьяна. Роберт стер сообщение. Бог в помощь тебе, Реджи. Всех благ. Живи долго и счастливо.

А вот и Бонни.

– Роб, это я. Ты дома, так что сними трубку… Роб?!

«Ро-берт», – процедил он сквозь зубы.

– С днем рожденья. С днем рожденья. С днем рожденья, дорогой Ро-об, с днем рожденья тебя!

Роберт опустился на нижнюю ступеньку лестницы.

– Ой, а открытку-то ты и не получишь. Знаешь почему? Потому что вот она, лежит у коробки с шитьем. Я ее сама сюда положила, чтобы не забыть бросить в ящик, когда пойду покупать черную саржу для… Ладно, неважно. Все равно открытки тебе до лампочки, раз ты их сам не пишешь. Лучше я ее по телефону прочитаю – слышишь, Роб?

НЕТ. Он услышал лишь взрыв дробного смеха и зажал уши, зная, что от Бонни можно ждать наислезливейшего варианта материнского поздравления (вплоть до «мой самый лучший в мире сыночек»), поданного в наисаркастическом тоне. Родительницу явно взбесило его нежелание снять трубку.

Закончила она обещанием вручить полагающийся презент в субботу, когда Роберт придет к ней в гости. Испеку морковный пирог и свечками украшу, желаешь ты этого или нет. Спокойной ночи, и не забывай, что я люблю тебя больше всех на свете. Роберт улыбнулся. Если Бонни не злить, она способна просто излучать обаяние. Проблема в том, что он никогда не знал, с каким из ее обличий столкнется, постучав в дверь плавучего дома. Общаться с Бонни все равно что кататься на грандиозных американских горках: восторг и ужас сменяют друг друга, но очень скоро устаешь и хочешь только одного – сойти на землю.

Возможно, у всех нас есть в жизни подобный источник удовольствия и мучений одновременно. Возможно даже, что мы сами ищем подобную личность, упорно высматриваем в толпе. Проще и глупее средства сбить человека с пути истинного, пожалуй, и нет. С пути, к примеру, на котором ему встретилась Анжела. Уже засыпая, Роберт вдруг вспомнил миссис-из-Норвича. Интересно, подумалось ему, знает ли та женщина… догадывается ли, какую колоссальную роль играют ее знаменитые полки в супружестве соседей?

Глава третья

Мэри Маргарет пребывала в отвратном расположении тела и духа. Анжела попятилась в сторонку от повеявшего на нее перегарного бриза. Удрать было немыслимо, поскольку Мэри Маргарет рвала и метала, напитывая атмосферу ароматом своего любимого джина «Гордонз». Каждое оглушительное слово Мэри Маргарет подчеркивала яростным кивком, на шее у нее вздулась синяя жила, а черная растительность на подбородке встала дыбом, волосок к волоску, словно взывая к абсолютному вниманию.

– Извините, мне очень жаль. Честное слово, – в третий раз повторила Анжела со всем кротким смирением, на какое была способна.

– А мне что с того? Вечно извиняешься, черт бы тебя побрал. – Откинувшись на спинку кресла, Мэри Маргарет потерла виски. – Я из кожи вон лезу, чтобы удержать этот притон на плаву с помощью горстки кокоток. Чего я от тебя требую?

– Не слишком много, – механически отозвалась Анжела.

– Ни черта не требую! Вот это будет в точку. И где, говоришь, на сей раз изволила шляться?

– В Музее Альберта и Виктории. Там по вечерам экскурсии. – Анжела вовремя сообразила опустить глаза. Для пущего эффекта принялась ломать пальцы. – Знаете… я все время помнила, что именно в четверг вы ждали меня, чтобы…

– Если бы я знала, что творит этот подонок, доктор Голдберг! Швыряется пилюлями налево и направо, а рядом ни единой души, чтобы с ним разобраться! – Телефонный звонок прервал ее тираду. – Наверное, доктор собственной персоной, – мрачно сообщила Мэри Маргарет, трубно прочистила горло и скривилась, прежде чем ответить: – Алло, да? Дьявольщина, какого черта вы меня мурыжите этой хренотой? – Она шваркнула трубку на рычаг. – Старая хрычовка из миссии. Желает взглянуть на наше заведение, – с кислой миной объяснила она. – Ну и неделька. Персонал шляется по музеям…

– Извините, мне очень жаль. Честное слово.

– …А тут еще два дебила, которых нам сплавили из Камдена… Ты за ними приглядываешь?

– Глаз не спускаю.

– Очень хорошо. Типы те еще, наплачемся мы с ними, попомни мои слова. Ну ладно. Проваливай.

Анжела с облегчением выдохнула, но улизнуть из «пыточной» не успела. В дверь ворвалась запыхавшаяся сестра Кармел. Из-под съехавшего набок чепца выбилось несколько тускло-седых прядок.

– Он опять взялся за свое!

– Кто взялся? За что взялся? – гаркнула Мэри Маргарет.

– Этот… из Камдена… по фамилии… – Сестра Кармел умолкла, прижав палец к сморщенному рту. – Ох, опять забыла. Ну, тот, у которого…

Мэри Маргарет зарычала:

– Плевать на его фамилию. ЗА ЧТО он опять взялся?!

Сестра Кармел робко приблизилась к столу. Голос ее упал до шепота:

– Он опять показывает… – Она ткнула сухоньким пальчиком вниз.

– ЧТО показывает, господи Иисусе?!

– Свой хоботок, – пролепетала сестра Кармел.

Как бы у нее от стыда температура не поднялась, с жалостью подумала Анжела. Бедняжке Кармел уже девятый десяток… Или десятый? Возраст таких стариков трудно определить.

– Ясно. – Кулак Мэри Маргарет с грохотом опустился на столешницу. Обе ее собеседницы вздрогнули. – За мной!

Она двинулась в коридор. В ужасе глянув на Анжелу, сестра Кармел поплелась следом – мелкими шажками, будто дряхлая, птицеподобная китаянка с искалеченными нелепой традицией ступнями. Мэри Маргарет решительным маршем миновала коридор и ступила в некое подобие прихожей перед трапезной. Здесь собралась приличная толпа, окружившая громилу, который горланил шотландскую балладу и остервенело вилял бедрами; его огромный член, свисавший из расстегнутой молнии, мотался во все стороны в такт непристойной пляске. Зрители поддерживали солиста кто песней, кто сдавленными смешками. При виде Мэри Маргарет толпа расступилась. Некоторые встретили Анжелу откровенно похотливыми ухмылками. Она ответила немигающим ледяным взглядом.

Громила на миг умолк, потом запрокинул голову, загоготал во всю глотку и направил член, будто пожарный насос, на сестру Кармел, окатив ее ноги мощной струей мочи. После чего привалился к стене и продолжил пение. Толпа гоготала вовсю.

Анжела на секунду зажмурилась. Сестру Кармел трясло. Мэри Маргарет застыла каменным идолом.

– Вы-пи-вал?! – прошипела она.

– Чего, дуся? – Гигант едва держался на ногах.

– Я. Спросила. Выпивал?

В его налитых кровью глазах сверкнула угроза. Отвалившись от стены, он навис над невозмутимой Мэри Маргарет. Багровый член был зажат в кулаке.

– Кланяйся, женщина! – заревел он. – Кланяйся ему.

Один-единственный убийственный взор матери-настоятельницы обрезал радостный гогот толпы.

– Убрать его, – приказала Мэри Маргарет.

Не самый лучший метод воспитания, подумала Анжела, но промолчала, зная, что настоятельнице ее советы не требуются.

– Чего? Лизнуть не хочешь? Разок, а? Я никому не скажу. – Он вывалил язык и облизнулся. Перевел глаза на Анжелу, с явным усилием фокусируя взгляд. – Эй, те-елка, и ты давай…

Выпад Мэри Маргарет был молниеносен. Метнувшись вперед, мать-настоятельница поймала пенис громилы в кулак и крутанула что было сил. На лбу у нее блеснули капельки пота. Бугай взвыл. Стиснув пальцы, Мэри Маргарет продолжала выкручивать. Зрители поежились. Шотландец зашатался и рухнул, будто колосс на глиняных ногах. Мэри Маргарет, не ослабляя хватку, опустилась на колени рядом с ним. И все крутила, крутила, крутила. Гигант был близок к обмороку; он уже не дышал; об отпоре не могло быть и речи. Мужские животные стоны звучали в унисон со скрежетом зубов Мэри Маргарет. Взгляды их на мгновение встретились – и Мэри Маргарет резко отдернула руку. Шотландец перекатился на бок и блаженно заскулил. Мать-настоятельница медленно выпрямилась, стряхнула с юбки желтоватые капли, вытерла пальцы о темно-синюю блузу и мрачно обозрела выстроившихся полукругом подопечных:

– Вот что, ребята. В тот день, когда вы объявились у нас на пороге, я каждому – каждому! – вправляла мозги. Никакой выпивки. Никакого блуда. И никаких чертовых игр со мной.

Она развернулась, точно солдат на плацу, и двинула в обратный путь по коридору, на ходу отдавая приказы:

– Вышвырните его вон, сестры. Отправьте в Камден или к черту на рога – лишь бы поскорее, чтобы я не отпустила ему грехи в последний раз.

Толпа постепенно рассасывалась. Зрители ускользали один за другим, пока Анжела не остановила последних просьбой помочь ей с шотландцем. Гигант все еще лежал на полу, постанывая и держась обеими руками за пах. Виновник скандала был уже надежно укрыт за молнией. От шотландца несло виски и сидром, вид у него теперь был определенно виноватый, и Анжела, прислушавшись, разобрала обиженное: «На кой хрен так-то, на кой хрен, а?»

Опустившись на колени, сестра Кармел ласково погладила его по голове:

– Ну-ну, Джим. Ты же знаешь наши правила. Разве можно так себя вести? Матушка Мэри Маргарет очень сердится, когда ее детки безобразничают.

Просияв улыбкой, она запустила руку в карман и выудила миниатюрное изображение Христа, указующего на сердце: «Я есть Путь, Истина и Жизнь». Качнула головой, вернула картинку на место и вынула другую:

– Нам бы что-нибудь попроще, верно, детки?

Кивнула одобрительно, глянув на открытку с двумя трогательными большеглазыми котятами и не менее трогательной надписью, взывающей к любви, и вложила открытку в вялую ладонь шотландца.