— Что ж, это ничего, что ты пока еще не готова простить его, — задумчиво сказала она. — Но я все же надеюсь, что ты скоро это сделаешь. Подумай об этом, Хевен! Не так уж часто нам представляется возможность простить нашего обидчика. Упустишь свой шанс, время уйдет, и потом уже может быть слишком поздно.

Я вскочила на ноги.

— Почему Том не дождался меня? Где он?

— Том просил меня уговорить тебя дождаться его, он обещал вернуться к половине пятого. А твой отец вернется гораздо позже.

— Я не могу ждать до половины пятого, — сказала я, боясь, что, если останусь, эта женщина уговорит меня простить моего папашу. — Мне еще надо слетать в Нашвилл к своей сестре Фанни. Пожалуйста, объясните мне, как лучше отыскать Тома.

Она неохотно дала мне адрес, умоляя меня взглядом своих голубых глаз быть доброй и снисходительной. Я вежливо попрощалась с ней, чмокнула в щечку Дрейка и поспешила оставить эту наивную молодую женщину, надевшую на глаза шоры.

Мне было искренне жаль ее, не способную разглядеть за привлекательной внешностью моего папаши безграмотного мужлана, который использует женщин в собственных интересах, а потом выбрасывает их за ненадобностью из своей жизни. Так поступил он с Ли Таттертон, Китти Деннисон и несчастной Сарой, — одному Богу известно, что с ней стало, после того как она убежала, оставив мне четверых своих детей. И лишь подъезжая к границе Флориды, я вспомнила, что так и не проведала своего дедушку.


Спустя час я добралась до провинциального городка, где, как мне сказала Стейси, подрабатывал во время летних каникул Том. Убогие домишки и совершенно несоразмерный торговый центр, напротив которого на автомобильной стоянке пылилось несколько машин старых моделей, произвели на меня тягостное впечатление. Разве мог Том здесь чего-то добиться? Исполненная решимости разрушить эгоистические планы папаши в отношении его старшего сына, я решительно помчалась на своем шикарном лимузине на окраину этого никчемного городишки, где и затормозила возле той самой высокой стены, о которой мне говорила Стейси.

Она явно не обо всем меня предупредила. Я заметила длинный ряд развевающихся разноцветных рекламных полотнищ, но что было на них написано, я так и не разобрала из-за сильного ветра. Едва я вылезла из машины и направилась к открытым воротам, как на меня налетела туча мошкары. Свободно пройдя на покрытую травой арену, испещренную множеством протоптанных тропинок, и теряясь в догадках, куда я попала, я с замирающим сердцем сделала еще несколько шагов и остановилась, пронзенная страшной догадкой. Мой брат Том решил пожертвовать, ради прихоти нашего папаши, своими лучшими годами, работая в цирке! Бедный, несчастный Том, как же он мог заживо похоронить себя в этом дешевом, ничтожном балагане, балансирующем на грани краха! Я разрыдалась.

Полуденное солнце нещадно пекло мне голову, вокруг работали люди, что-то насвистывая и напевая, стуча молотками и громко переговариваясь. Тут же играли и бегали друг за дружкой дети, время от времени бросая на меня любопытные озорные взгляды и взрываясь смехом. Видимо, в своем дорогом наряде, подходящем для прогулок по осеннему Бостону, здесь, в знойной Флориде, я выглядела нелепо. Я оглянулась: вокруг меня слонялись странные люди в эксцентричных костюмах, женщины в шортах мыли и стригли над тазиками волосы, на веревках сушилось мокрое белье, загорелые мускулистые мужчины в весьма скудной одежде деловито устанавливали будки и стойки с табличками: «Сосиски с булочками», «Бутерброды», «Прохладительные напитки», а также красочные рекламные щиты, на которых были изображены гибкие танцовщицы, уродливые мужчины с женским бюстом и женщины с бородой, толстяки и великаны, лилипуты, маги, змеи и крокодилы. Картину дополняли несколько чахлых пальм, отбрасывающих жалкое подобие тени, и запах зверинца, резко бьющий мне в ноздри. Не будь я столь враждебно настроена против всего этого, я, пожалуй, нашла бы данное зрелище колоритным и забавным. Но сейчас я не испытывала от него ни малейшего восторга. Правда, и на меня никто не обращал особого внимания.

Том не раз намекал в своих письмах, что отец наконец-то занялся чем-то действительно стоящим, о чем мечтал всю жизнь. Так вот, значит, что было его заветной мечтой — этот вонючий второразрядный балаган!

Охваченная отчаянием, я словно во сне пошла дальше, вдоль клеток со львами, леопардами, тиграми и прочими большими дикими кошками, и остановилась возле одного из старинных фургонов, привлеченная изображением тигра на плакате, налепленном на дощатую стенку с облупившейся красной краской.

Мне вдруг вспомнилась наша хижина в горах и моя бабушка, не раз рассказывавшая о точно таком же плакате, который стащил ее младший сын Люк в Атланте, куда он ездил в гости к своему дядюшке. Тот обещал сводить племянника в цирк, но потом забыл об этом. И вот двенадцатилетний Люк Кастил сам отправился пешком за пятнадцать миль от города в цирк и умудрился прошмыгнуть в него без билета.

Я вытерла слезы батистовым платочком и, подняв голову, увидела высокого юношу, направляющегося ко мне с огромной вилкой и большим подносом с сырым мясом в руках. Львы и тигры тотчас стали трясти лохматыми головами и скалить длинные и острые желтые клыки, громко фыркая и ужасно рыча. Они с жадностью набрасывались на кровавые куски, которые швырял им в клетку молодой человек, и с хрустом и чавканьем пожирали их, издавая жуткие утробные звуки.

Но что это? Неужели этот юноша — мой брат Том? О Боже! Да, это действительно был он: ловко пронзая вилкой мясо, Том кусок за куском кидал его между прутьями клеток прямо под оскаленные пасти хищников.

— Том! — бросилась я к нему. — Это я, Хевенли!

На мгновение я вновь превратилась в девочку из горного поселка. И на мне был не дорогой костюм от известного модельера, а старенькое, заношенное, бесформенное платье, посеревшее от стирки дурным мылом на железной стиральной доске. Я была босой и голодной, и мой любимый брат Том медленно обернулся ко мне, и в его изумрудных, глубоко посаженных глазах вспыхнула радость.

— Хевенли! Это ты? Не может быть! Ты все-таки приехала повидаться со мной, проделав такой длинный путь! — закричал он, позабыв о правильном произношении, которому его учили в школе, и переходя на привычный уиллисский говорок. — Слава Богу, это самый счастливый день моей жизни! Как я рад снова видеть тебя, сестренка! — Он бросил на пол пустой поднос и вилку и раскинул руки, чтобы заключить меня в объятия.

Я бросилась в них, обвив руками его шею, и припала к груди своего брата Томаса Люка Кастила, который был на четыре месяца моложе меня, словно бы мы с ним и вовсе не разлучались.

— О Боже праведный, — хрипло прошептал Том, — вот уж не думал, что ты так похорошеешь! — Он откинул голову назад, продолжая сжимать меня в вытянутых руках, и окинул восхищенным взглядом с головы до ног. — Надо же! Ты выглядишь точь-в-точь как эти фантастические девчонки с обложек журналов! — воскликнул он, потрясенный моими золотыми часиками, отполированными ногтями, туфлями за двести долларов и сумочкой за тысячу двести. И, конечно же, моей неотразимой внешностью.

— Я же говорила, что приеду, — сказала я. — Чему же ты удивляешься?

— Признаться, мне в это не верилось, — сказал Том несколько неуверенно. — И если честно, я боялся, что ты испортишь все, чего отец с таким трудом добился. Он простой необразованный человек, Хевенли, и старается в меру сил и возможностей заработать на хлеб для своей семьи. Я понимаю, что тебе его нынешнее занятие скорее всего не по нутру, но отец всю жизнь мечтал работать именно в цирке.

Мне совершенно неинтересно было говорить об отце. Я не ожидала, что Том станет защищать его. Похоже было, что он теперь больше заботился о нем, чем обо мне. Но я не хотела терять брата, не хотела, чтобы и он стал чужим для меня человеком.

— Ты стал как бы выше и крепче, — призналась я, стараясь не замечать его поразительное сходство с отцом. Том знал, как ненавистна мне папашина смазливая физиономия. Брат заметно возмужал, раздался в плечах, темные круги вокруг его глаз исчезли. И вообще он выглядел сытым, счастливым и вполне довольным жизнью.

— Том, я виделась с новой женой отца и его ребенком, Стейси дала мне этот адрес. Но почему ты не объяснил мне, где тебя можно разыскать? И чем конкретно занимается наш папаша?

Он широко улыбнулся и с гордостью произнес:

— Он зазывает публику в цирк, Хевен, и это у него чертовски здорово получается! Он так заводит публику, что она валом валит на представление! Останься до вечера и убедись в этом сама. Люди приезжают издалека, чтобы поглазеть на трюки с дикими животными, на клоунов, уродцев и девочек из кордебалета. И еще у нас есть «чертово колесо», а скоро будет и карусель. Помнишь, как нам в детстве хотелось на ней покататься?

Том взял меня за руку и потащил за собой.

— Пойми, Хевенли, — говорил на ходу он, — отец живет только цирком, он мечтал об этом с самого раннего детства, а мы и не догадывались! Сколько раз убегал он один из дома, чтобы пробраться в цирк! Мне кажется, что там он забывал о всей той ужасной нищете, в которой жил в этой горной хижине. Ты же помнишь, как ненавидел он угольные шахты: из-за этого он и пристрастился к самогону. И еще он хотел скрыться от всеобщего презрения, с которым все глядели на Кастилов, не вылезающих из тюрьмы за хулиганство и кражи. Возможно, их уважали бы больше, если бы они угодили за решетку за нечто серьезное, убийство, например, или что-то в этом роде.

— Хорошо, цирк был мечтой отца! Но разве ты сам мечтал об этом, Том? Ты не можешь пожертвовать своим образованием ради папаши!

— Он надеется в конце концов стать владельцем всего заведения, Хевен. Когда-нибудь цирк будет принадлежать только ему. Признаюсь, впервые узнав о его планах, я удивился точно так же, как и ты сейчас. Я давно собирался написать, но боялся, что тебе не понравится эта затея. Знаешь, я стал лучше понимать отца, и мне хочется помочь ему хотя бы раз в жизни добиться успеха. Я не испытываю к нему такой ненависти, как ты, и не разделяю подобного к нему отношения. Люк хочет обрести самоуважение, Хевенли, и если тебе его занятие кажется ерундой, то для отца это самое грандиозное дело, на которое он смог решиться в своей жизни. Постарайся при встрече не унижать его.