Я покачал головой – ничего сверхъестественного я за собой не замечал. Ну, кроме крыльев.

- Это плохо. Ты должен был почувствовать сразу, у тебя была возможность.

- Что почувствовать? Как?

- Душа… Эх, ты ведь веришь в науку, а не в религию или даже магию. Как ты видишь душу? Чем ты её представляешь?

Я промолчал о том, что до сегодняшнего вечера вообще слабо верил в предмет обсуждения, задумался, пробормотал:

- Какой-то сгусток энергии… Возможно, поле.

- Ну, допустим, - старик погладил перо, усмехнулся в усы, - поле. Ну пусть будет поле. У него ведь есть какие-то свойства, которые могут меняться?

- Конечно, - я чуть не начал заученно перечислять по пунктам с комментариями, но вовремя вспомнил, что давно уже не студент, и прикусил язык.

- И значит, поле с разными свойствами по-разному должно воздействовать на тебя. А теперь вспомни, не ощущал ли ты каких-либо новых… эмоций? Неизвестных тебе раньше?

Я стал прокручивать в голове последние несколько суток. Моих суток, для большого мира ещё не зашло солнце того дня, когда я проспал работу. Меня постоянно преследовала дикая злость, но к ней я и раньше был восприимчив – дальше некуда. Так что же было нового? А может… я вспомнил, как Ксюха упала на пол, сжимая трубку и закричала, меня тогда так мандражило, что… никогда такого не было.

- Да, похоже. Ну что ж, значит, что-то ты чувствуешь, это хорошо.

- И что мне это даёт?

- Это даст тебе возможность не совершать ошибку, о которой мы уже говорили… - Старик прицелился в меня пером, испытующе прищурился, я быстро прокрутил в памяти наш разговор и ответил:

- Не торговать добром?

- Вот, - он улыбнулся, закивал, - именно! Когда ты меняешь мир так, как нужно тебе, ты должен помнить – ты делаешь это для неё. - Я покосился на окно седьмого этажа, но архангел покачал головой и ткнул меня в грудь пёрышком, - для вот неё, маленький ангел, для Любви! Без неё нет Смысла!

- Смысла?

- Смысла жить. Ты когда-нибудь задумывался о Смысле?

Я опустил голову. Разговаривая с Гавриилом, я вечно чувствовал себя нашкодившим первоклассником в кабинете доброго директора, который меня не ругает, а с улыбкой объясняет, что бить стёкла нехорошо, потому как их плавили стеклодувы, резали и вставляли в рамы стекольщики, мыли на прошлой неделе девчонки-дежурные, а я, неуч, бью!

Смысл… Да для меня смысл всегда был понятием на день – смысл тащиться в магазин, если можно позвонить соседу Женьке, чтоб он всё купил, а потом отдать деньги. Ну в крайнем случае, у меня был смысл учиться, чтоб получать повышенную стипендию, а в дальней перспективе ещё и хорошую работу. А смысл жить… Живётся – вот и живу. У меня никогда в жизни не было желания задумываться о её смысле.

- Плохо… - архангел сгорбился, опустил голову. - А ведь с этого надо было начинать, я же дал тебе подсказку, ещё тогда… У твоей любимой не было шансов выжить, почему?

- Потому что смысла не было… - прошептал я. А ведь правда, он же говорил! Ксюшка не видит смысла жить, вот и… Да. А я решил, что смысла жизни её лишила смерть байкера. Было очень похоже, но раз я всё ещё пернато-крылатое привидение временного континуума, значит нет. Значит она… О, боже. Она ещё раз попробует сделать жизни ручкой. И пока я не разберусь, в чём причина, и не устраню эту причину – я буду болтаться в этом полумёртвом состоянии. Плохо.

- Я найду причину того, что она не хочет жить, - убеждённо сказал я.

- Найдёшь, - не менее убеждённо кивнул старик. - Я помог тебе?

- Да, очень. Спасибо.

- Помни, просто добро, чистое, без вредных примесей собственных целей или выгоды. - Я кивнул, он поднялся, посмотрел на хмурого второго меня, сидящего на другом краю лавочки. - Удачи. Будут вопросы – зови.

Он растворился в вечернем небе, я посмотрел на мокрого насквозь и дрожащего старого себя, подсел к нему поближе:

- Ну что расселся, а? Шуруй домой, обещал же, что она тебя не увидит, а теперь маячишь перед окном, на жалость давишь. - Старый я фыркнул и поднялся, одёрнул куртку, с неё сорвался град капель.

Я смотрел на целеустремлённо шагающего себя, пока он не скрылся за углом, поднял глаза на всё ещё открытое окно Ксюхи. Что ты сейчас делаешь? О чём думаешь? Может, о грустном мокром программисте, не привыкшем к заданиям типа «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»? Или о лохматом накачанном байкере, который и знать не знает, что ты только что была на волосок от смерти? Хотя, у него сейчас своих проблем по горло… Я вспорхнул на карниз, заглянул. Она сидела на постели и болтала по телефону, протиснувшись сквозь раму, я услышал:

- … он как с цепи сорвался, ты бы это видела! Взгляд как у маньяка, я сижу, думаю – он меня сейчас или ударит, или вообще поцелует, а он вскакивает и уходит… Сидит сейчас на лавочке во дворе, там дождяра лупит, а он сидит… Хоть бы не простудился. - Я умилился, как трогательно, какая забота! Ксюха помолчала, кивнула, - хорошо, что ты позвонила, я тут чуть не чокнулась. Он выбежал, я сижу, меня колотит… жуть полнейшая. Приезжай ко мне завтра на чай? У меня работы немного, до обеда освобожусь, поболтаем, а? Работаешь… а послезавтра? Давай. С меня чай, с тебя печеньки! - Она покосилась на полный пакет печенья, который притащил я, помрачнела ещё больше. - Ладно, давай. Пока.

Положила трубку, сунула в уши наушники, навернула громкости. Я подсел к ней, приблизил ухо к наушнику… непонятно, но что-то такое гитарно-роковое. Поколебался пару секунд и всё-таки положил голову ей на плечо. Она не двинулась. Я что, ничего не вешу? Опёрся о её плечо обеими руками, надавил... Ноль эффекта. Значит, правда не вешу. И запахи не чувствую. Почему-то именно это очень обидно. Когда Ксюха бывала у меня, ещё в той жизни, далёкой жизни "до", мы частенько засиживались за чаем до ночи и тогда я укладывал её спать в зале на диване. А когда она уходила, ложился на её подушку и несколько минут лежал с закрытыми глазами, вдыхая запах её волос...

Поначалу я пытался избавиться от этого глупого фетишизма, но потом решил, что в моей жизни не так уж много радостей от моей урезанной версии любви, и лишать себя одной из них — непозволительная роскошь. А теперь вот всё, надышался, пернатый. Скатай губу обратно и не капай слюнями.

Отодвинулся, вздохнул и принялся просто смотреть на Ксюху, к счастью, этого меня никто не лишил. Изучать её лицо, каждую прядь чёрно-розовых растрёпанных волос, майку с мультяшным мышом...

Я как раз дошёл до зелёно-рыжих полосатых носков с пальцами, когда понял, что щемящее чувство в груди вызвано не неудобной позой, а тем самым новым моим умением. И увидел её слёзы. Она плакала очень тихо, без всхлипов и размазывания соплей по мордашке, но мне было так плохо... Моя Любовь завозилась, затопталась внутри, ну сделай что-нибудь, хранитель недоделанный, у тебя подопечная рыдает, а ты сидишь как засватанный... А что я могу? Я понятия не имею, чего она ревёт!

Ну ладно, имею. Из-за меня ревёт. Что дальше? Я - тот я, который не пернатый и с весом, - сейчас едет домой и скорее всего, по прибытии первым делом нажрется и снимет девку. Я почему-то уверен, что он простился с иллюзиями о большой и чистой любви и теперь будет отрываться за годы монашеской жизни... а может и нет. Надо слетать глянуть, насколько я себя знаю.

***

- Вот скажи мне, чем я хуже этого зайца? - Язык у старого меня уже изрядно заплетался, глазки давно сбрелись в кучку, а мысли бродили Критским лабиринтом… неизбежно натыкаясь на одного и того же монстра.

- Какого зайца?

- Тфу, Волка! Волка… - старый я, похоже, поймав в фокус благодарного (то есть, той же кондиции) слушателя, решил подсесть ему на уши.

Как оказалось, знаю я себя плохо. Мой исходник напивался в одиночестве, причём водкой, причём совершенно не закусывая. Меня передёрнуло от его очередного глотка, я всю жизнь считал разбавленный спирт дрянью и никак иначе, чем в составе коктейлей, его не признавал… Хорошо же меня Ксюшка приложила, от монтировки эффект был бы послабее.

Я отвернулся от раскисшего себя, взмыл в небо. Не хочу это видеть, противно. На небе опять собирался дождь, звёзды подмигивали в разрывах туч, на земле переливался огнями город, ярко сияя в центре и плавно затухая к окраинам. Ксюхин дом замаячил на горизонте, я сразу обратил внимание, что в спальне свет не горит, приземлился в кухне, где моя подопечная заваривала кофе. Слёзы уже высохли, но мордашка была расстроенная ужасно, по мне резанула её обида и общая неудовлетворённость жизнью. Я поморщился, чуть ускорил время – может, она отойдёт, успокоится… Ксюха взяла чашку, накинула джинсовку и вышла в подъезд, поднялась по ступенькам на верхний этаж, поставила чашку на пол и потёрла руки. Под её ногами заскрипела лесенка, ведущая к люку в потолке, девушка подёргала замок, на вид – устрашающе надёжный… и совершенно незапертый, как оказалось. Сунула его в карман, откинула крышку люка и вернулась за чашкой. Когда она скрылась на чердаке, мои брови уже подпирали чёлку, я влез следом, прошёл по следам к окошку на крышу. Много следов, и все одного размера. В трёхсантиметровом слое пыли, покрывающем здесь абсолютно всё, была протоптана довольно уверенная тропинка к окну и ещё одна – к горе чистых тряпок в углу, возле которой я увидел квадратные отпечатки четырёх ножек… Она что, и мольберт сюда таскала? Ох и творческая, блин, личность… Я вылез на крышу, подошёл к сидящей девушке, сжимающей чашку кофе. С неба опять капало, но она смотрела на отблеск далёкого солнца, не пряча лицо от мороси. Я сел рядом, протянул, как она, ноги вперёд, упёрся пятками в шершавый шифер:

- Ну и зачем ты сюда пришла?

От неё всё ещё веяло тоской и болью, моя Любовь скулила и хныкала, но ничего не могла сделать. Девушка отхлебнула кофе, в чашку упала дождевая капля, она чуть улыбнулась и вскинула лицо к небу, потом посмотрела вдаль, чуть вправо, в сторону моего дома, опустила глаза: