— Конечно, — услышал он ответ Улиты, — а ты его помнишь? Удивительно!

— Чего тебе удивительно?

— А то, что он писал тебе и ты ни разу не ответил ему, ни разу! Когда тебе было надо — ты писал! Да, ладно, что я разошлась.

Макс потянулся за оливкой, и очень неловко. Баночка опрокинулась, и соус пролился на светло-серые брюки Казиева.

Тот сначала не понял, что произошло, но когда почувствовал, было уже не до вежливости!

— Подонок! Это ты нарочно! Перед своей древней любовницей изгаляешься!

Это были его последние слова.

Казиев тут же был выброшен на лестницу, туда же полетели его розы и торт. Рукопись осталась. Из-за двери, с лестницы, зловеще донеслось:

— Ну, наркоман трахнутый, я этого так не оставлю.

И стало тихо.

Макс рассмеялся, а Улите почему-то захотелось заплакать.

— Макс…

Он моментально ее понял.

— Это было очень некрасиво? Мне уйти?

— Все сложнее, Макс, только не обижайся. Это не из-за Казиева… Мы потом поговорим, хорошо? — сказала она, изнемогая от желания остаться одной.

Макс ушел. Исчез. Выйдя из подъезда, он увидел Казиева, который, стоя в арке, оттирал платком брюки. Услышав шаги, обернулся. Лицо его исказила злоба.

— A-а, юный альфонс! Что ж не остался на объедки? — И тут же получил ощутимый удар в челюсть.

Мгновенно сплюнув кровь, потрогав зубы, Казиев завизжал.

— Я засажу тебя за хулиганство, за драку, членовредительство!

— У моего отца столько денег, что все адвокаты меня будут защищать! — Макс не терпел упоминать своих богатых родителей, но сейчас — захотелось. Он — альфонс! У них с Улитой настолько высокие отношения… Теперь она перестанет общаться с ним. Его злобная шутка нарушила что-то… Из-за трусливого творческого импотента! Ничтожества! — Альфонсом я не могу быть, папочка с мамочкой всегда помогут, — сказал гнусным голосом пай-мальчика Макс, идя напролом — чем хуже, тем лучше!

Сначала он хотел сообщить, что сам работает и не берет ни копейки у родителей, но что распинаться перед этой свиньей!

— Что ты мне тут лапшу на уши вешаешь! Будто никто не знает, как вы тут кувыркаетесь с моей бывшей! — Казиев отскочил. — Наркота проклятая!

— А вот теперь, — спокойно сказал Макс, остановившись, — я бы вызвал вас на дуэль, если бы вы были благородным человеком. Вот так! — И он вытянул из кармана свою мотоциклетную перчатку с обрезанными пальцами, швырнув ее в лицо (попала!) Казиеву, — за грязь, которую вы льете на Улиту Алексеевну!

Казиев был взбешен, у него болел зуб, из десны шла кровь, штаны были испорчены… Он не слушал, что сказал Макс, только ощутил легкий удар по лицу, но это были цветочки, а ягодок Казиев вовсе не хотел и, выскочив на проезжую часть, быстро схватил машину и уехал. Свой «Чероки» он оставил дома, в гараже, потому что собирался развлекаться! «Поразвлекался, — подумал он со злостью, — дурак». Когда-то с Улитой они это умели. А теперь Улита… любовница мальчишки. И вспомнил словечко «дуэль» и перчатку, брошенную ему в лицо!.. Это еще что за новомодное хамство? Не-ет, если он достанет сценарий, — а он достанет, носом землю будет рыть! — Улитка не получит ни шиша, никакой роли! Никогда! Он уж постарается ее ославить.

Ангел высматривала в кухонное окно Макса. Ее возмущало то, что он не удосужился позвонить еще раз! О себе Ангел, если и думала в этом плане, то лишь с тоской. Куда ей! Хорошо, что она — «парень». Короче, ей уже ловить здесь нечего. Приехала? Убедилась? И отваливай до дому. Не получилось у нее ничего. Не вышло. И если даже Казиев поставит фильм по роману Леонид Матвеича, кому она будет там нужна?.. А он должен поставить! Она с него спросит. Старый друг написал такой роман! Большой, переживательный! А потом она уедет в родной Славинск. Здесь ей делать больше нечего, задание свое она выполнит, к тому идет. А Макс?.. Что Макс! Они с ним «друзья» и все.

Итак. Она едет в Славинск, пойдет работать в заводоуправление, как маманя, или в какую-нибудь фирму секретарем, все-таки она здесь кое-чего набралась, даже во Францию слетала… Да! Она до сих пор не посмотрела стариковские бумажки! Надо ей это! Но все же интересно, что она отхватила… Ее мысли снова вернулись к горестной ее судьбине. Славинск. Пыльная центральная улица Ленина, заводской «дух» которой проникает, кажется, тебе прямо под шкуру… Их комната — семнадцать метров в коммуналке (когда-то все завидовали, отцу — как инвалиду-афганцу выдали). Очень симпатичный внешне у нее отец — синеглазый, черноволосый, смуглый. Говорят, Ангел в него, от матушки — ничего нет. Матушка… Тихая полненькая блондиночка, с ясными голубыми глазками. Тут Ангел пустила слезу — обокрала! Обокрала родную мать! Но она привезет даже чуток больше. Мама простит ее.

Она опять вспомнила Макса. Как однажды он приобнял ее за плечи и удивился: «Ты такой крепкий с виду, а плечи как у девушки…» Она тогда буркнула что-то и отодвинулась. А как было хорошо сидеть с ним рядом, чувствовать его руку на плече… И вдруг увидела, как во двор на своем «Харли» влетел Макс. Ангел тут же напустила на себя грубовато-смурной вид, будто только-только со сна, встрепала волосы, сунула в рот жвачку. Готово! Можно встречаться! И появилась именно в тот момент, когда он вошел в гостиную.

— Ну, что там было у старика? — закричала Тинка. — Рассказывай! А то сбежал куда-то!..

— Сначала чашку кофе, — сказал Макс, — а потом рассказы. Впрочем, ничего особенного, — скривился он. — Потом, девочки, я жуть устал. Ангел, пойдем, кофе сварим.

Они с Ангелом ушли на кухню, и Макс просяще глянул на нее.

— Ангел, будь другом, свари кофе, и мы посидим здесь хоть минуту вдвоем. Я уже не могу слышать эти Тинкины визги. Я только тебе расскажу обо всем. Им, — он кивнул в сторону комнат, — знать всего не нужно.

— Ты не любишь Тинку? — спросила Ангел.

— Что значит — люблю не люблю… Не те понятия. Мне она не нравится, скажем так, но при стечении обстоятельств я ее трахнул бы, — неожиданно улыбнулся Макс Ангелу по-свойски. Но сразу же посерьезнел: — Ангел, что ты взял у старика? Ты должен ему вернуть, так он сказал. И тогда он отдаст тебе паспорт, про который ты мне ничего не говорил. Зря. Я выглядел болваном. Ну ладно, проехали. Пойдем вместе. Знаешь, я его не боюсь, по-моему, он просто очень старый и очень одинокий…

Ангел не отвечала, хотя собиралась расспросить его обо всем «свидании» и, главное, о рукописи Леонид Матвеича, — что с нею? Но после чисто «мужского» признания Макса, она забыла обо всем. Иногда плохо быть парнем и слышать такие откровения… …Неужели Макс такой же, как все? Как страшно просто он сказал о Тинке! Вроде как, мол, при случае особого голода, попробую рыбий жир. Жуть! О паспорте она не думала, так, мелькнуло, что если Макс называет ее как парня, значит, действительно — «проехали». Старик ее не предал. Странно. Но дальше так продолжаться не может! Славинск! Только он ее спасет.

Она так задумалась, что лила и лила кофе, — через чашку, блюдце, и вот он льется на скатерть, на пол…

— Что с тобой? — вскочил испуганно Макс.

— Ничего, — ответила она сдавленно, — мне что-то неважно, я пойду…

— Тебе помочь? — услышала она, идя в ванную и желая одного — включить душ и ничего не слышать и не видеть, а стоять под горячей струей воды, смывая грязь, которая с каждым днем все больше и больше прилипает к ней.

— Сам справлюсь! — крикнула она и закрылась на защелку.

Такое мог совершенно спокойно сказать юноша, в которого она влюблена, который свято и чисто — она была уверена! — любит другую женщину! Что же за существа — мужики? Ангел плакала под шум душа, и ей не становилось легче от слез, как обычно говорят, а все тяжелее и тяжелее.

Макс был поражен. Ничего такого он не сказал! Почему Ангелу стало плохо? Ерунда какая-то… Мальчишка он еще! А может, он влюблен в эту дурочку Тинку? Ведь она и впрямь хороша. И тут все отлетело от него… Улита. С ней все кончено. Они больше никогда-никогда… Никогда. Надо домой. Не здесь же заснуть, как полному дебилу, а он почему-то падает с ног. Папку с рукописью Леонид Матвеича, которую он забрал от Улиты, Макс оставил на кухне, найдут. Он позвонит девчонкам, спросит, как рукопись, уж Ангел-то прочел и знает, что это! Он и говорил, кажется, что ему нравится… Казиев мог нарочно опоганить ее! А забыл из-за оливок! Макс опять вернулся мыслями к старику. Он интересуется Улитой. Почему? Все знает, все! Он, Макс, это понял. Спросить у самой Улиты? Но она ни словом никогда не обмолвилась о таком знакомстве… Ну и что? Все она должна ему говорить, рассказывать? Странная, однако, история с этим стариком…

12.

Девчонки, конечно, наткнулись на рукопись. Тинка завизжала от радости и, выпросив у Алены сиреневый бархатный костюм и серьги с бриллиантами, позвонила Казиеву и сказала, что у нее есть кое-что ему показать.

Он был зол, спросонья не разобрался, кто звонит, и предупредил, что если что-нибудь зряшное, то он спустит гонца с лестницы.

Казиев открыл дверь, не глядя на того, кто там стоит, и протянул руку, давайте мол, что там. Вчерашние оливки испортили ему настроение надолго. Но главное, что рукопись оказалась просто-напросто Ленькиной и его! Старой как грех. С ума он там сошел в своем Мухосранске? Такое предлагать?.. Наконец он посмотрел на посланца и, увидев Тинку, обомлел. Красива, элегантна и — что удивительно! — с чувством собственной значимости и самодостаточности (это ей все время вдалбливала умная Алена). Казиев засуетился и как-то даже подобострастно проводил Тинку в гостиную, по ходу дела, отметив, что в ушах у нее бриллианты…

«Кажется, я, старый козел, теряю Цыпу», — подумал он, разозлившись и на себя, и — опять же! — на весь мир. — Грело только то, что Тинка принесла что-то стоящее. Правда, этот молодой подонок сказал, что он привез именно это… Но почему мальчишка привез рукопись именно Улите?.. Тут явно что-то не так. Они ему подсунули ее! Может, Ленька прислал рукопись Улите? А не Макс ее привез? Сейчас он узнает. Единственная страсть, которая еще полыхает в нем яростным огнем, — это кино. И еще он твердо знал, что уважающий себя режиссер из первой десятки обязан бросить свою старую кошелку и подниматься по Звездной лестнице с красавицей высшей пробы. Казиев еще раз остро глянул со стороны на Тинку: она тянет на спутницу «великого»… Тьфу, тьфу, черт-те что он лепит!