Наконец атмосфера достигла температуры горящей лавы.

— Что ты сидишь? — закричала вдруг не своим голосом Наталья. — И это называется отец! Ну сделай же хоть что-то! Позвони куда-нибудь! На нее можно найти управу! Она играет в театре! Да спустись вниз, к консьержке, и спроси — она наверняка знает, куда та уехала.

Муж ушел. Но недалеко. Он спустился на этаж, присел на подоконник, где его не было видно в глазок их квартиры, и закурил. А закурив в тишине, он как-то сразу почувствовал себя мужчиной и человеком. И окончательно понял, что искать Макса незачем, что сам он придет, когда захочет, и надо им всем успокаиваться и ложиться спать. Вот только эта бабка воду баламутит! Затушил сигарету в стоящую здесь всегда баночку, хотелось иногда покурить в тишине, на лестнице, по старой еще молодежной привычке… Как вдруг перед ним возник сын.

Волосы его разметались от ветра, видно, ехал без шлема, пахло от него «техникой» и чем-то еще неуловимым — нежным и тягучим. «Духами, чем же еще», — подумал папа и похвалил себя за сообразительность. Но строгость нужна, и он сурово спросил:

— Ты где был?

— А в чем дело? — ответил сын.

— Мать море слез пролила, а ты даже не позвонил.

— А что, я всегда звоню?

— Нет, конечно, — сдался папа, — но, видишь, тут такая ситуация… Баба Паша и ее подружки…

— Меня не интересует баба Паша с ее подружками, — сообщил надменно сын и повернул к двери.

— Нет, ты подожди минуту! — крикнул папа, разозлись на невнимание. — Баба Паша сообщила маме, что ты клеишься к этой актрисе и что…

— А вот уж это мое дело к кому клеится, — нагло заявил сын и, открыв ключом дверь, бросил из-за плеча, — спокойной ночи, па!

Ничего толком не узнав от мужа о разговоре, Наталья промаялась всю ночь без сна. Картины, представляющиеся ей, заставляли ее дрожать от ужаса и гнева. То ей казалось, что сын приводит к ним в дом «эту старуху» и говорит, мол, знакомьтесь, это моя жена. То виделся ей какой-то маленький уродливый старичок, который называл ее бабушка, то вдруг прямо на глазах в старичка превращался ее юный красавчик, блистающий Макс, Максимилиан… Мальчика отняла, околдовала эта баба! Или он сошел с ума, заболел?.. И как лечить? Тинатин?.. Ерунда! Слишком глупа, чтобы что-нибудь придумать неординарное, да и подружки, конечно, такие же… Бедный ее мальчик! Околдованный! Это же ясно! Ведь в кино-то она вся в гриме! И снимается Через сетку. Наталье рассказывали, как снимают этих стареющих див. Может, и дома у нее какие-нибудь приспособления? А он еще дитя и не понимает ничего… Но он же видит ее, видит! Или… уже глаза застило?

Под самый рассвет Наталья с трудом, но заставила себя немного успокоиться. Хватит! Надо действовать! Вон, уже и баба Паша ничего не говорит, только головой качает, и, когда Наталья садится утром в машину, соседки липнут к окнам.

Последнее время Макс как-то совсем не заговаривал о деньгах, будто они ему не были нужны… И Наталья с ужасом поняла, что он где-то работает! Чтобы содержать?!

— О-о, — застонала она и решительно постучала в дверь комнаты сына.

Послышались легкие шаги. Дверь открылась. На пороге стоял Максик.

Наталья еле-еле сдержала внезапно подступившие слезы и жалобно прошептала:

— Мальчик мой… — И больше ничего не смогла сказать.

Макс буквально втащил ее в комнату — спортивно-холодноватого стиля, ничего лишнего, и спросил:

— Хочешь кофе?

Да, вот что надо было ей в эту минуту — чашку горячего сладкого кофе, чтобы как-то согреться внутри и смочь хоть что-то толковое из себя выдавить.

Она попробовала точно так же легко и весело, как и он, ответить:

— Не отказалась бы!

Скоро они сидели за столиком, и Наталья вдруг увидела на стуле небрежно брошенный бронежилет. Видимо, когда она стучала в дверь, он собрался его надевать. Сердце и печень поменялись местами, и она скорее хлебнула кофе, он оказался очень горячим, к счастью, наверное, это и спасло ее от глубокого обморока или скоропостижной смерти. Бронежилет! Она знает, что это такое! Но никогда не видела его у Макса! Откуда? И — зачем? Но с Максом надо держать ухо востро, не так спросишь, ничего не услышишь. Как, видно, и получилось вчера вечером у папаши.

— А эта штука тебе куда? — спросила спокойно (ей так казалось!) Наталья.

— Да так, — ответил беспечно Макс и рассмеялся, — подарила одна дурочка…

Все. Весь ответ. Что еще можно после этого спрашивать?

— Ты что-то сегодня совсем рано, — попыталась продлить разговор Наталья.

— Разве? — удивился Макс. — Я вполне выспался. Мам, ты что-то хотела? Тебе помочь в чем-то?

Вот он — хороший сын и добрый мальчик!

Но как и чем он ей поможет! Себе бы помог.

— Нет, просто папа немного обижен на тебя. Он хотел вечером поболтать с тобой, а ты как-то довольно грубо ему ответил… — лепетала Наталья, понимая, что лепечет. И прыгнула в ледяную прорубь. Но — в другую.

— Знаешь, папа, как всегда, не сказал тебе главного: ты принят (хотя документы еще не пришли, но это не важно!) в парижскую Эколь Финансик и, наверное, недели через две тебе уже надо будет лететь туда. Правда, здорово? — И она жалко покривилась, что должно было означать счастливую улыбку.

Макс внимательно осмотрел, именно осмотрел, ее лицо, изучил и спросил:

— Спасаете? Ну давайте. Только я никуда не поеду. И буду жить и работать здесь. Пока. Уж этот год — точно, не хочу вводить вас в заблуждение. А работаю я, чтобы вы уже все знали, — в автосервисе, и неплохо зарабатываю.

Наталью прорвало:

— Макс, ты поедешь учиться в Париж! Как можно отказываться? С твоими данными! С нашими возможностями! Многие хотели бы этого, но не могут! А мы всю свою жизнь отдали тебе, старались для тебя, и что теперь?.. Занюханный автосервис? Ты что, сошел с ума? Ты не имеешь права не ехать! Подумай, из-за кого ты не едешь? Ты не едешь из-за…

— Мама! Дальше ни слова! Или мы с тобой поссоримся очень серьезно! — крикнул он и уже спокойнее произнес. — Я не поеду, а вот по какой причине — тебя не должно касаться. И давай, мамочка, прекратим эту сцену. Я вас не заставлял богатеть, вы сами это сделали. Для меня? Спасибо. Я постараюсь отдать вам все долги. Только пожалуйста без обид. — Он видел, что у нее набухают веки. — И не надо меня ни от чего и ни от кого спасать. И слушать сплетни. Я ничего не буду тебе объяснять, потому что ты не поймешь. Прости. Но ничего дурного я не делаю.

Он замолчал, явно ожидая, когда она уйдет. Она встала, согбенная, как старуха, и пошла к двери. Там она обернулась и со слезами и пафосом сказала:

— Спасибо, сын. Если ты хотел убить меня, то ты это сделал.

Он улыбнулся:

— Ну-у, мамочка, зачем такие жестокости! Потом, потом ты скажешь мне все, что хочешь, ладно? И я, клянусь, выслушаю все, а теперь — спешу. Пока.

Он чмокнул ее в голову и нежно выпроводил за дверь.


Старик ушел из дома рано. И как обычно, поплелся в даль бульваров. Об этом сообщила Тинка, непосредственно следившая за его домом, и Ангел, зная стариковы привычки, заверила, что теперь его не будет часа три, верняк!

Макс, Ангел и Тинка ушли, оставив на телефоне Алену. План у них был такой. Тинка на стреме во дворе, Ангел — на дальних подступах (хотя рвалась с Максом), а Макс — прямиком в хату старика, за рукописью учителя.

Макс принес из дома какие-то хитрые инструменты и сказал, что они открывают практически все.

— А если здесь не откроют? — спросила Ангел.

— Будем решать, — отрезал Макс.

Он, конечно, не сказал девицам, что прихватил с собой пистолет. Всякое может произойти!.. Бронежилет, конечно, оставил дома. Смех!

Стараясь не звенеть инструментами, Макс направился по скрипучей лестнице наверх, но шел так, что ни одна древняя ступенька даже не пискнула, — легкий у Макса был шаг, тайный… Только было склонился к замку, как дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился старик с пистолетом в руке и пальцем у рта — не ори, мол, лучше будет. Старик улыбнулся, но пистолет, направленный Максу куда-то в область сердца, не дрогнул в руке. И там сразу противно захолодило. Максу стало невыносимо стыдно! Он — трус!

Разве такой сопляк, как он, имеет право любить Улиту Ильину и надеяться, что она к нему как-то относится! Старик хихикнул:

— Мой мальчик, я все равно ловчее вас. Ах, как же мы мало ценим опыт и, не смейтесь, старость. Прошу вас, проходите, коль скоро навестили старика. — И он отодвинулся от двери, предлагая Максу пройти, но продолжая держать гостя на мушке.

Макс вошел и долго не раздумывая — вернее, вовсе не раздумывая, сел на стул у стола. На столе стоял замызганный чайник и чашка с недопитым чаем. Старик чаевничал перед визитом неожиданного «гостя». Но как же девицы могли его упустить! Если бы только дура-Тинка, но ведь и наблюдательный собранный Ангел прокололся! Ах, хитрец старик, ах, хитрец! А тот, тоже присев на стул, вежливо пояснил:

— Знаете ли, я не ожидал именно сегодня вашего прихода, потому и не приготовил заранее что-нибудь к столу. А сейчас не рискую, вон вы какой норовистый, как жеребенок арабских кровей! Так чем обязан? Хотя у меня есть кое-какие мысли на этот счет.

Положив слева пистолет, правой рукой он взял чашку и с наслаждением прихлебнул чаю.

— Знаете ли, — продолжал болтать он, давая, видимо, время Максу прийти в себя, — многие любят по утрам кофе. Говорят, что без чашки кофе чувствуют себя, как наркоманы без анаши или там кокаина… Возможно. А вот я люблю хорошо заваренный русский чай, мне так часто недоставало его…

«Конечно, зря старикан так уж расслабился, — подумал быстро Макс, соображая, что можно сделать. — Пожалуй, ничего. Жаль». Глаза его, чистые, ореховые с прозеленью, подвижное лицо отражали все, и старик рассмеялся.