Когда она вышла, свеженькая, умытая, с гладко расчесанными по плечам волнами черных волос, Казиев, несший что-то в огромном казане, даже остановился.

— Какое же чудо у меня сегодня в гостях! Я и не чаял… — И он пропустил Тинку вперед, направив ее в гостиную.

Эта комната была еще страшнее, чем первая. Огромный стол, огромные стулья темного дерева, вазоны на полу с искусственными цветами, черт его знает, еще что. На полу лежал толстый ковер темного же цвета. И вообще здесь от прямо-таки зловещей тьмы становилось плохо.

Казиев понял состояние Тинки.

— Досталось так от родителей, — врал он. Дали им с Улитой эту квартиру — больше, конечно, Тиму, после того как здесь перемерли все старые ее обитатели-актеры без наследников. Дали со всеми причиндалами, а заплатили они с Улитой вместе какую-то смешную сумму. Вот так было на самом деле). — Сначала не хотелось ничего менять, потом привык, часто уезжал, некогда было заниматься домом, «моя дама» предпочитала жить у маман… А вот теперь я думаю, если суждено мне еще раз ввести в свой дом хозяйку, пусть она здесь хоть стены переносит, буду только рад…

Тинка подумала (но не сказала, конечно!), что «старуха» — Улита могла бы за их совместную жизнь хоть что-нибудь поменять. Как будто и не жила здесь никогда никакая женщина! А Улита ненавидела эту квартиру. И всякое свободное время проводила в маминой квартире, с мамой, как будто не надеясь на долгую счастливую жизнь с Казиевым. Так оно и вышло.

На обед был плов в казане. Казиев походя сказал, что предки его с Востока и рецепт плова, уже еле видимый на бумажке, хранится как реликвия. Плов был вкуснющий! Особенно после Егоровниных диетических «разносолов»! На столе стояли блюда с овощами, фруктами, в розетках — икра, маслины, мидии, и чего только не было на этом столе! И выпивка. И джин, и французское сухое…

Тинка и не помышляла, что попадет на такое изобилие. Наелась она, как говорится, от пуза, даже выпивать не хотелось. И не заметила, как за столом задремала. Очнулась в другой комнате — на широченной кровати, прикрытая пушистым пледом. Горел только светильник в виде какой-то диковинной птицы, и никого, кроме нее, не было. «Ну и хорошо», — подумала она, завернувшись в плед и свернувшись клубочком.

В комнату тихо вошел Казиев, с бутылкой вина и блюдом фруктов. Поставил все это на маленький столик у кровати, сам же сел на край и легонько тронул Тинку за белоснежное плечико, высунувшееся из-под пледа… Она не пошевелилась. Тогда он уже более серьезно потряс ее. Тут ей ничего не осталось, как открыть глаза и сделать вид, что она только-только проснулась и пока еще не понимает, где находится…

Казиев сладко, что совсем не подходило его гортанному голосу, произнес:

— Выспалась? Я отнес тебя сюда, так ты даже не шелохнулась, пора подкрепиться, дитя мое…

После такого обеда Тинку воротило от этих бананов, ананасов, груш… Тем более от вина.

— Я не хочу ничего, — заявила она капризно, — можно мне немножко еще поспать?..

— Нет, моя прелесть, иначе я умру от восторга и желания! — прошептал Казиев, и глаза его превратились в фары автомобиля, который наедет на тебя, ни минуты не раздумывая, потому что — машина.

Она не успела ничего сказать, как с нее сорваны были майка, юбка и трусики, то есть вся ее одежка. Казиев стоял перед нею тоже абсолютно голый, халат его валялся у ног.

Фигура у него была поджарая, кожа смуглая, и волосы росли лишь на животе, струйкой стекая вниз, где… Господи! Как Тинка сейчас этого не хотела! Но пришлось. И вот она лежит под ним, распластанная, как лягушка, с раскинутыми ногами и руками, стонет от грубой страсти, снедающей Казиева. Но кажется, ее стоны доставляют ему еще большее наслаждение, и Казиев с рыком тяжело падает на нее.

Некоторое время они лежат не в силах отдышаться: он — от страсти, она — от неожиданности и боли, которая сейчас еще пульсирует внутри нее. До утра, Тинка думала, не доживет. Чего только не вытворял с ней этот безумный Казиев! Господи, Родя! Милый, довольно темпераментный! Казиев выкурил подряд две сигареты и повернулся к ней. Видимо, с желанием поцеловать ее или обнять… Она рывком отодвинулась от него, насколько могла, и заплакала. Он привстал на локте и всмотрелся в ее лицо, искаженное плачем.

— Ну вот мы и плачем! Какие мы еще маленькие! Ничего, скоро страшный серый волк дядя Тим научит крошку настоящей любви, и крошка будет плакать только слезами счастья!

Он не стал притрагиваться к ней, только набросил на ее истерзанное тело плед. Потом быстро, одним махом, вскочил с постели и вышел. Тинку затрясло от страха. Что еще придумает этот маньяк? Надо скорее выбираться отсюда домой! Но вот дома-то своего у нее здесь нет, он далеко, в Тбилиси, у мамы с папой! И Тинка зарыдала в голос.

Казиев вернулся свежий, волосы мокрые, бедра обтянуты белым махровым полотенцем, на плечи накинут синий шелковый халат. Он улыбался, сиял и был похож на озорного мальчишку. А его жертва обреченно смотрела на него снизу вверх. Казиев по-хозяйски откинул плед, погладил ее тело, осмотрел как врач, и сказал:

— Да, с тобой так нельзя пока. Ты очень нежна, моя принцесса.

На что Тинка шепотом ответила:

— Княжна…

— Ну вот видишь, ты княжна, а я — мужлан и нет мне прощенья. Но все-таки может быть? — И он надел на ее тонкий пальчик тяжелое кольцо, которое тут же соскользнуло на простыню. Казиев покачал головой: — Попробую найти что-нибудь поизящнее. Это кольцо моей мамы, и я его очень люблю.

Сейчас он был просто красивый интеллигентный мужик, нежный и чуть насмешливый. Следующее кольцо, которое он принес, было много тоньше и с бриллиантом, не очень большим, правда. Оно подошло к среднему пальцу Тинки. Перстенек более-менее примирил ее с ночным кошмаром.

— Я принесу тебе завтрак, — мягко улыбнулся Казиев, — перестань меня бояться.

Во время завтрака Тинка даже развеселилась. На подносе лежали всякие вкусные вещи, вплоть до теплых пирожков, которые Тинка немыслимо любила, рядом сидел «великий» режиссер и влюбленно смотрел на нее… Жизнь оказалась не страшной, а вполне приятной. Хотелось бы, конечно, поговорить с ним о чем-нибудь более конкретном, киношном, но Тинка решила, что пока рано.

И у Казиева тоже была своя задумка: удержать этот экзотический цветок как можно дольше около себя и показать во всем блеске всем свою новую героиню. Девочка, конечно, малоподвижна и не сильно, скажем так, умна, но это все поправимо. Еще пара-тройка таких ночей, и двигаться она научится только так. А ум ее ему не нужен. Он сам не дурак. Была у него одна слишком умная… И где она? А этой… Что он ей скажет, то девочка и сделает. Она — из подчиняющихся. И к тому же редкая красавица! Пожалуй, привяжется — не отвяжется.

«Отвяжется, — подумал он со смешком, — никуда не денется. Не таких выкидывали, если, конечно, надоест. Но пока я очарован». Казиев повалился на спину, прикрыв полой халата возбужденную плоть, пусть до времени успокоится грузинская княжна, богатства которой, поди, два барана да две козы?

— Ласточка моя, — сказал он, ласково поглаживая ее, — а что бы ты сказала, если бы я предложил тебе роль, заметь, не рольку, а роль в своем новом фильме, а?

Тинка привстала, прикрывшись пледом:

— Ой, я была бы так счастлива!

Здесь следовало бы зацеловать благодетеля, но она боялась и только сжала его руки.

— У вас уже есть сценарий?

Вот это бы лучше она не спрашивала! Ну нет у него сценария, нет!

— Видишь ли, детка, у меня был прекрасный сценарий, но… Но сценарий этот исчез. Думаю, его увели, и даже предполагаю кто. Но пусть пока над ним они поколдуют, а я тем временем сделаю новый вариант и предъявлю им свой иск. Вот так.

— Ой, как интересно! — пискнула Тинка.

Казиев даже не глянул на нее. Вот прекрасное средство от потенции — заговорить о сценарии. Будто и не юная красавица рядом с ним!

— Но это сценарий на мою бывшую жену… А я больше не вижу в ней того шарма, какой видят эти отмороженные молодые режиссеришки! Мне нужен сценарий на тебя, юную пери, и такой крутой, чтобы от ужаса люди под стулья залезали, а от сексуальных сцен — кончали… Вот такой я хочу сценарий.

— Если я что-то услышу, я… — только было забормотала Тинка…

Казиев так на нее посмотрел, что она тут же потухла. Но через минуту глаза у него сверкнули и он медленно произнес.

— Хотя… Родя говорил с тобой о кино?

Она поняла, что Казиев знает о ней и Роде, и расстроилась.

— Говорил, — довольно кисло протянула она, так как Родя именно об этом с ней не больно-то беседовал. Но надо же что-то сказать Тиму, вон как он ждет и напрягся весь! — Говорил, — совсем другим тоном повторила Тинка. — Он мне сказал вообще, что прилетел в Ниццу по делам. За сценарием! — вдруг само вырвалось у нее, хотя она об этом никогда не думала.

Что-то стукнуло в голову Тинке еще, но она пока не стала останавливаться на этом «чем-то», чтобы не утерять нить.

— Да, да, я уверена, за сценарием! И он должен был взять его у старика!

— Какого старика? — загорелся Казиев. — Француза?

— Нет, — мотнула головой Тинка, — наш старик (тут она поняла, что подставляет свою подругу Ангела)… с девчонкой, внучкой или правнучкой, — поправилась она.

— Почему ты решила, что это сценарий? — жестко начал допрашивать Казиев.

— Не знаю, — ответила она испуганно, — Родя мне сказал, что мы скоро улетим в Россию и что будет много денег, но тратить их нельзя, они будут очень нужны…

Казиев потух. Камешки или наркота, а сценарий — их прикрытие. Тут снова прорвалась Тинка:

— Ой, я вспомнила! Родя сказал, что только Улита в главной… И чтобы я не рассчитывала, таковы условия…

— Ты не врешь? — впился в нее глазами Казиев.

Она перепугалась: