Линда Джонс - Ангел-хранитель

Год, проведенный в Филадельфии, сейчас казался ей сном, она так старалась стереть его из памяти. Она приехала в дом сестры своей матери нескладной, дикой девчонкой-сорванцом. Тетя Сесилия ахала и охала, виня в неразвитости Мел Ричарда Барнетта и жизнь все эти годы без матери на ранчо, как она выражалась, «в этой дикой стране». Но Мел быстро схватывала то, что нужно для превращения в настоящую леди, как и все остальное во время нескольких лет учебы, на которой настаивал отец. Тетя Сесилия гордилась успехами Мел, видя в них свою личную победу, и ввела Мел сначала в узкий круг своих друзей, а затем и в общество. Тетя Сесилия продолжала звать Ричарда Барнетта «коровьим бароном», хотя это было преувеличением, но «фермер», по ее понятиям, было не тем словом.

Разумеется, никто в Филадельфии не звал ее Мел. Тетя Сесилия объяснила, что Мелани очень славное имя, а Мел больше подходит конюху. Мел переняла представление своей тети о хорошей жизни, как она перенимала все остальное, чему учила ее тетя. Она подражала своим кузинам, этим двум праздным на вид, но вечно счастливым девушкам. Вернувшись с востока, Мел умела довольно хорошо вышивать, хотя в Техасе уже не брала в руки иголку. Она научилась сладко улыбаться, негромко смеяться и держать свое мнение при себе. В конце концов Мелани Барнетт сделалась совершенной леди, и тут явился Эдвард Фаллон.

Эдвард. Одна мысль о нем заставляла ее стискивать зубы и сжимать кулаки. Как бы ей хотелось выстрелить ему в сердце, а не в спину. Этот лживый, никчемный тип, и вот ее отец тащит в дом еще одного такого же кандидата в мужья.

Даже ни разу не видя ее, Маленький Макс решается оставить комфорт востока в надежде заполучить ранчо ее отца и его небольшое состояние.

Мел почти металась по своей скромно обставленной мебелью комнате. Она не позволит отцу выбирать ей мужа – ведь, хотя он изо всех сил отрицал это, она знала, что он хочет выдать ее замуж за Маленького Макса.

Мел овладела собой и, немного подумав, улыбнулась. В Филадельфии она научилась не только вышивать и сидеть как подобает леди. Она знала, что этим ухажерам с востока нравилось в женщинах, а что нет.

Маленький Макс не продержится и неделю.

– Господи, долго еще?

– В путешественники ты не годишься, а, Такер? – Джеймс Гейбриел нагнулся и похлопал кузена по колену. – Как насчет бутылки виски, которую ты осушил вчера вечером? – Он усмехнулся, чувствуя, что не стоит наслаждаться смущением Такера. – Выглядит погано.

– Эту бутылку я прикончил не один, Гейбриел. – Такер прищурился. – Ты выглядишь не лучше.

– Ты прекрасно знаешь, что я всегда могу перепить тебя. – На самом же деле он перестал пить намного раньше своего кузена.

– Долго еще? – повторил Такер.

– Не больше двух часов. Если ты обратил внимание…

– Ты становишься похожим на сварливую жену, а ведь мы так старались избежать всех этих дружеских проявлений. – Такер схватился за голову. – Голова раскалывается. Скорее бы снова очутиться на твердой земле. Кроме того, мне не терпится взглянуть на эту Мак, или Марк, или… – Он поднял бровь.

– Мел, – подсказал Гейбриел имя, которое не мог вспомнить Такер. – Ее зовут Мел.

– До сих пор не могу понять, как ты на это согласился, тем более не понимаю, как я сам согласился ехать с тобой. Твоя мать уверена, что у этого техасца на уме женитьба. Старина, тетя Кэролайн велела мне присматривать за тобой, чтобы ты не поддался чарам этой техасской мегеры.

– Мы с тобой знаем, что ты здесь только потому, что Барбара рассказала о тебе своему мужу и ты решил, что в Техасе тебе будет гораздо безопаснее: гремучие змеи, индейцы и прочее.

Гейбриела раздражал его кузен, который только и делал, что жаловался на роскошные условия их путешествия. Мать Такера позаботилась о том, чтобы они путешествовали в собственном вагоне, и ее мальчику, которому скоро стукнет тридцать, не пришлось бы якшаться с простолюдинами.

Такер изобразил крайнее возмущение:

– Надеюсь, ты защитишь меня от хищников и гадов. Я ведь не просто сбежал. Думаю, нас ждет приключение. Интересно, как выглядит эта Мел, если ее папаша ищет ей жениха на другом краю страны. Мне ничего не грозит. Мы оба знаем, что я абсолютно бесполезен на ранчо, но ты… Никак не пойму, почему ты согласился.

– Мне не нужна жена. Мне нужны кое-какие ответы.

С Такера сошло притворство.

– Твой отец?

– Такер, много вопросов осталось без ответов. Мать никогда о нем не говорит, а я помню все очень смутно. Ричард Барнетт был его близким другом. Надеюсь, он сможет мне рассказать, каким был отец и как он умер.

Гейбриел изучал своего кузена, который, закрыв глаза, откинулся на плюшевую подушку. Старше Гейбриела на три года, Такер был красив «городской красотой». Всю жизнь с ним носились и баловали его – сначала мать, а потом, когда он вырос, дамы, которых он так запросто очаровывал. Дедушкины деньги обеспечили ему безбедное существование, давая возможность целый день спать, а ночи посвящать играм, выпивкам и соблазнению женщин.

Обычно он был достаточно благоразумен, выигрывая и теряя ровно столько денег, чтобы не иметь неприятностей, и избегая замужних женщин. Кроме Барбары. Он сказал Гейбриелу, что это была ошибка, которую он не хотел бы повторять.

Под маской, которую он носил, скрывался добрый, неглупый человек. Гейбриел знал его лучше других. Несмотря на все их различия, Гейбриел считал Такера добрым другом и во всех пороках своего кузена винил его воспитание и лишние деньги, которые всегда были у него под рукой.

С двенадцати лет у Гейбриела были те же возможности, и все же в девятнадцать лет он с радостью покинул Бостон в поисках места, где мог бы свободно дышать, и причины того, почему ему всегда было неуютно в дедушкином доме.

Пять лет он скитался по Западу, работая то на одном ранчо, то на другом, никогда не задерживаясь долго на одном месте и никогда никому не подчиняясь. Он любил Монтану и Колорадо, особенно Колорадо. Ему нравились открытые пространства, холодный прозрачный воздух, зелень бесчисленных холмов, ставших ему домом почти на два года.

С опозданием на год он узнал о болезни матери. Гейбриел вернулся в Бостон, не зная, застанет ли мать в живых, но нашел ее бодрой и сильной, хотя затянувшаяся болезнь и послужила достаточной причиной, чтобы уговорить его остаться ненадолго. Потом еще на немного. Потом она упросила его год поработать с дедушкой. Всего один год.

Лайонел Мортон был великим тружеником, банкиром, которого считали гением финансового мира. Было очевидно, что старик хочет, чтобы Гейбриел пошел по его стопам. Такер был чересчур легкомыслен для мира финансов, и дедушка остановил выбор на Гейбриеле в качестве своего преемника.

Но Гейбриел слишком походил на отца. Он слышал это обвинение каждый раз, когда ему не удавалось оправдать надежды дедушки. Лайонел был упрямым стариком, привыкшим к тому, что его желания выполняются беспрекословно.

Гейбриел посмотрел на свои ладони. Руки горожанина – гладкие, без мозолей. Бледные, как лицо и плечи, которые когда-то были бронзовыми, как у индейца.

Мать возражала против его решения принять приглашение Барнетта. Она даже симулировала болезнь, чтобы удержать его в Бостоне, но это не помогло. Она поведала ему жуткие истории о Барнетте и его дочери, пытаясь отговорить, уверяя, что Мел Барнетт даже выстрелила из ружья в спину своему последнему поклоннику, когда тот отверг ее. Она заявила, что, без сомнения, у Барнетта на уме женитьба… женитьба его единственной дочери и единственного сына Джеймса Максвелла.

За пять лет своих странствий Гейбриел никогда не забирался так далеко на юг, в Техас, никогда и не помышлял об этом. «Что же случилось сейчас?» – спрашивал он себя. Возможно, причиной тому были письма от Барнетта, приходившие последние два года, или то обстоятельство, что родственники и старые друзья матери все чаще поражались его сходству с отцом. А может быть, сознание того, что Джеймс Максвелл был всего несколькими годами старше, чем он сейчас, когда погиб. Он оставил после себя жену и детей, клочок земли и мечту. Ему не суждено было увидеть детей выросшими или свое ранчо процветающим, но он как-то обозначил свое пребывание на этой земле.

Перед Гейбриелом стояла реальная проблема. Вероятно, Барнетт действительно обдумывал возможность объединения их семей через этот брак, но Гейбриел не мог допустить, чтобы это обстоятельство помешало его планам. Он не мог восстанавливать против себя Барнетта, отвергая его дочь, но вместе с тем и не собирался притворяться, что ухаживает за ней.

Такер все еще спал, и Гейбриел решил не будить его. Такер мог пригодиться ему, и Гейбриел хотел, чтобы кузен хорошо отдохнул и был в настроении, когда он изложит ему свое предложение.

Чем больше он об этом думал, тем крепче становилась его уверенность, что это сработает. Он снова посмотрел на свои гладкие ладони, но на этот раз с улыбкой.

В хороший день дорога на ранчо Барнетта до маленького городка Парадайс занимала чуть больше часа, но сегодня группа всадников двигалась по ней медленно, позволяя поднятой пыли тонким слоем оседать на них и на кажущейся призрачной повозке. Мел сидела верхом на буланой лошади с белыми гривой и хвостом, подарке отца к ее возвращению в Техас. Она проигнорировала просьбы отца и его громкие протесты по поводу своего обычного мужского наряда, в котором она уехала из дома, выбрав при этом самую старую и драную одежду. Она спрятала волосы под поношенную широкополую шляпу того же цвета, что и пыль, покрывавшая ее с головы до ног и делавшая похожей на грязного уличного мальчишку. Мел старалась отговориться от этого неприятного поручения, но в тот самый момент, когда ее отец уже был готов уступить, прибыл усталый посыльный. И тогда отец настоял, чтобы она отправилась с ним.

Повозкой правил старый Джордж. Мел не могла припомнить, чтобы рядом с отцом не было Джорджа. Видавший виды, но бодрый, он был единственным человеком, который мог открыто и безнаказанно смеяться над ее недавними выходками. Он был так рад ее возвращению из Филадельфии, что защищал ее, когда отец, потрясенный и разъяренный, услышав, что Мел стреляла в человека, распекал ее. Распекал? Он орал так громко, что не удивительно, черт возьми, все в Восточном Техасе знали, что произошло.