— На сегодня? — спросил ты, не совсем понимая.

— Ваша сестра в положении, — осторожно объяснила врач.

Но ее осторожность ударила тебя как обухом по голове. Ты прислонился к стене, чтобы не упасть, чувствуя, как лицо твое искажает гримаса ужаса. Острая боль, пронзившая тебя чуть ниже грудной клетки, заставила стиснуть зубы.

— Вы в порядке? — спросила тебя эта женщина.

Затем, недоумевающая, она ушла, дав понять, что сообщит эту новость и вашим родителям тоже. Ты смотрел, как она спускается по лестнице, медленно, тяжелыми шагами, видел, как она исчезала за углом, похожая на величественное неземное существо.

Господи! О боже! Боже! Что тебе оставалось делать теперь? Какой катастрофы ожидать?

Ты посмотрел на дверь комнаты Сельваджи, она была открыта. Ты хотел было броситься к ней. И все же что-то говорило тебе, что лучше не двигаться с места.

Перед тобой возникло темное распутье. Если бы ты вошел в ее комнату, ты остался бы с ней до конца и принял бы все вытекающие из этого решения последствия. Если бы этого не сделал, ты мог бы быстренько собрать чемодан и сбежать втихаря, бросив все на самотек, не беспокоясь об ответственности. На мгновение второе решение показалось тебе единственно возможным. Но тебе нужно было решиться сейчас, сию минуту! У тебя в запасе было только время, которое понадобилось бы твоим родителям, чтобы подняться по лестнице.

Тебя обуял панический страх перед неизвестностью. Если бы ты сейчас ушел, это было бы все равно что отречься от вашей связи. Ты даже не представлял, как это отразилось бы на ее жизни. И на твоей, в особенности. Попробовать спастись и исчезнуть без зазрения совести? Но она, брошенная, что бы ее ждало? И с какими глазами ты вернулся бы потом? Если ты бросал ее сейчас, ты бросал ее навсегда!

Конечно, ты избежал бы многих проблем. Эта идея мелькнула у тебя в голове как молния, ты счел бы ее неплохой идеей, с рациональной точки зрения. Но хватило бы тебе смелости сделать это? После всех клятв, после всего, что вы пережили вместе, после всей любви, которую она подарила тебе, отвернуться от нее? Никогда! Лучше умереть! Ты не смог быть жить всю жизнь с таким грузом на душе, и слово «подлец» горело бы у тебя на лбу.

Кто защитил бы тебя от ночных терзаний, когда, заглянув в черную бездну своей души, ты увидел бы, как малодушно и подло обошелся с бедной девушкой, ставшей теперь уже женщиной, которой когда-то клялся в вечной любви? Значит, на самом деле ты ее не любил? Тебе просто приятно было проводить с ней время? Нет, ты любил ее, полюбил навсегда! Для тебя было бы невыносимым наказанием никогда больше не увидеть лица любимой или столкнуться с ее ненавистью, если бы вы случайно встретились.

Если ты не бросал ее, то можно было попытаться сделать вид, что вовсе не ты отец ребенка, и тогда вы могли бы остаться в родительском доме. Впрочем, как же можно было сыграть эту нелепую комедию? Не лучше ли признаться в связи, которая объединяла вас, и вместе, чтобы вас не могли разлучить, исчезнуть? Что бы вы сделали с вашей жизнью? Подобное решение вы должны были принять самостоятельно. Вы же были совершеннолетние, верно? Юридически вы имели право переехать куда угодно. Более того, исчезнуть и стать навсегда свободными! Все, что случилось бы потом, вы смогли бы преодолеть вместе.

И все же это сомнение, это перепутье терзало тебя.

79

Те несколько шагов, которые отделяли тебя от ее комнаты, ты преодолел с возрастающей решимостью и готовностью взять на себя заботу о вашем будущем. Но потом ты увидел Сельваджу, вытянувшуюся на кровати, с руками, сложенными на животе, уставившуюся невидящим взглядом в окно, с залитым слезами лицом.

— О Джонни, я… — начала она срывающимся голосом.

— Я знаю! Знаю! — Ты обнял ее, всем сердцем желая облегчить ее боль.

— Что же нам теперь делать? — спросила она. — Мама и отец, что мы им скажем?

На тебя опять накатила волна панического страха. Смесь боязни того, как отреагируют ваши родители, и мрачной тревоги по отношению к тому, что вам уготовила судьба. Да. Но что вы могли предпринять?

Ваши мать и отец сделали бы все возможное, чтобы разлучить вас, при необходимости пожертвовав собственным счастьем, едва зародившимся после стольких лет!.. Из-за вас двоих, из-за вашего прелюбодеяния, в сущности, ради удовольствия без меры, вы разрушили целую семью?

— Я с тобой, — сказал ты Сельвадже. — Я буду с тобой всегда, что бы ни случилось. Я сделаю то, что ты захочешь, — сказал ты, прежде чем слезы безудержным потоком хлынули из твоих глаз.

Вы были слишком счастливы, настолько, что не замечали даже, как идете против всех и вся. И в один прекрасный день вам пришлось бы за это платить по счету.

Плод вашей любви рос в чреве Сельваджи, запятнанный вашей ужасной виной, и выносил вам приговор.

— Когда это случилось? — спросил ты у нее, не в силах справиться со слезами. — Мы же всегда были осторожными.

— В горах, — ответила она.

Ну, конечно! В ту безумную ночь преступных совокуплений в Пьеве ди Кадоре. О, да, да, да! Ты… бессовестно… не придал этому значения!..

— …Два месяца! — подскочил ты и посмотрел на нее с укором: у тебя была куча времени, чтобы подготовиться и все разузнать. — Два месяца! Когда ты собиралась сказать мне об этом? У нас было бы больше времени в запасе, чтобы обдумать какой-нибудь выход, чтобы решить, как поступить с ребенком, с нами! А теперь мы просто в ловушке, ты понимаешь это?

— Я… не знаю! Прости! Прости! — повторяла она в слезах, целуя твои руки.

Она была такая трогательная, что ты растаял и тут же решил, что все это было не так уж важно.

— Любовь моя, — попытался ты ее успокоить, — это ничего.

80

Ваше объятие было прервано родителями. Как два бедных стражника, вынужденных препроводить вас непосредственно в ад, они молча вошли в комнату с непроницаемыми, как маска, лицами. Оба остановились у двери, не говоря ни слова, но всем своим видом требуя объяснений.

Тогда Сельваджа медленно поднялась, все еще с трудом, и ты последовал ее примеру, поддерживая ее. Она обняла тебя еще раз, придавая обоим силы духа, которого вам явно недоставало в этот момент.

— Что это за история? — спросила мама с беспокойством.

— Вы ведь уже в курсе? — ответила ей Сельваджа, скорее чтобы потянуть время, зная ее характер.

Мама напряглась и скрестила руки на груди:

— Я жду объяснений!

— Что, по-твоему, я должна сказать? — спросила Сельваджа.

— Правду хотя бы! — ответила мама. — Прошло несколько месяцев. Когда ты собиралась поставить нас в известность?

— Не знаю.

— Кто отец ребенка? — спросила мама. — Он и его семья еще ничего не знают?

— Я не могу сказать тебе, кто он.

Ты знал, что Сельваджа никогда бы не выдала тебя. Она предпочла бы умереть, но не назвала бы твоего имени.

— Скажи!

— Не могу.

— Говори, или я тебя силой заставлю!

— Мне жаль. Я не могу сказать тебе, кто он.

Мама вдруг ринулась к ней, и ты, загнав обратно все слезы, тут же встал на защиту Сельваджи, заслонив ее собой.

— Джованни, не вмешивайся! Отойди, иначе и тебе достанется, — пригрозила мама.

Отец, единственный, кто еще не вышел из себя в этой комнате, схватил ее за руку и задержал, пока вы с Сельваджей в последний раз смотрели друг на друга. Ты мгновенно разгадал намерения твоей сестры: она была слишком горда, чтобы признаться, что отцом ребенка был ты, ее любовник. Ты должен был взять это на себя.

— Кто он? Говори! — кричала мама в отчаянии.

Ты посмотрел матери в глаза и услышал, как незнакомый тебе голос произнес слова, ставшие вам приговором. И все же этот незнакомый голос был твоим, и он даже не дрожал.

— Я отец ребенка! Отец ребенка — я! — сказал ты и, неожиданно почувствовав себя увереннее, даже сделал шаг вперед.

— Прекрати! Мы теряем время, — произнесла мама, бледная как смерть.

— Я уже сказал вам, что я отец ребенка. Разве этого не достаточно?

Без колебаний ты вынул из кармана портмоне и показал обоим фотографию ваших римских каникул, на которой ты и Сельваджа были запечатлены в момент страстного поцелуя. Мама закрыла руками рот, звякнув многочисленными браслетами, и отступила на шаг, глядя на вас полными ужаса глазами.

Отец же, напротив, шагнул вперед со злобным выражением лица и оторвал вас друг от друга.

— Джонни! — крикнула Сельваджа.

Отец схватил тебя за плечо и другой рукой с размаху залепил тебе пощечину.

Ты вырвался и отступил, стараясь не реагировать.

— Стыдись! — кричал отец, ты никогда не видел его таким взбешенным. — Ты извращенец!

Сельваджа оттолкнула отца, бросилась к тебе и обняла, закрывая своим телом от отцовского гнева.

— Я люблю его! — сказала она.

— Я люблю ее! — крикнул ты, прижимая ее к себе со всей силой, опасаясь новой серии рукоприкладства.

— Даниэле, прошу тебя… — вдруг сказала мама, бледная как полотно и дрожа всем телом. — Я не могу… дышать, — прошептала она.

Покачнувшись, она оступилась и если бы он не поддержал ее, то осела бы как подкошенная.

— Милая! — воскликнул испуганно отец, помогая ей удержаться на ногах. — Антонелла, дорогая… я здесь, моя милая! Я здесь!..

81

Вы бежали быстрее ветра, не чувствуя земли под ногами. Держась за руки, вы слетели с лестницы и выскочили из дома, а затем и за ворота, не обращая внимания на то, что ваш отец, высунувшись из окна, звал вас.