В этот момент, к счастью для нее, прозвенел звонок.

— Все поняла?

Девушка испуганно кивнула и побежала не оборачиваясь по лестнице.

Мир тесен, и весть быстро облетела другие школы Вероны. С первого по пятый класс, по всему городу говорили об этой легенде про тебя и Сельваджу. Прекрасно зная, что никто вас никогда не поймет и, тем более, не проявит уважения к вашим чувствам, скорее объявит их аморальными, мало-помалу вы стали полагаться только на самих себя, научившись абстрагироваться от всех неприятностей, остракизмов и мерзких слов.

Так что в пику ситуации вы открыто гуляли по веронским улицам, заходили в пабы, посещали дискотеки, всюду, где люди, особенно молодые, которые строили из себя моралистов, могли видеть вас в обнимку или намеревающихся обменяться поцелуями. Ваша любовь была выше их предубеждений, их презрения и вашего изгнания.

Куда бы вы ни ходили, кого бы ни встречали из знакомых, вам уступали дорогу, отодвигаясь, и с подавляемой опаской шептали на ухо другу:

— Вот они, Мантенья.

77

Двадцать седьмого февраля ты проснулся в семь утра с ощущением головокружения. Ты сел на кровати, прислонившиь к спинке, и нестерпимая тошнота подкатила тебе к горлу. Ты сжал руками голову, но при этом почувствовал, что твоя реакция была рефлексивной, это физическое состояние не исходило от твоего тела, но в то же время ты отчетливо его ощущал.

— Сельваджа, — прошептал ты. — Ей плохо!

В последнее время между вами развилась некая телепатическая связь, ваши тела реагировали в симбиозе, будто часть единой биологической системы. Если она испытывала боль, ты тоже чувствовал ее, и если в школе ты вдруг становился нервным и раздражительным, это происходило потому, что она, вдали от тебя, страдала или испытывала досаду или страх… Это было похоже на некую систему связи на расстоянии через тонкие вибрационные потоки. Но что бы это ни было, вы не находили в нем ничего сверхъестественного или таинственного, а просто считали результатом единой гармонии, которую вы оба разделяли. Общностью чувств. Алхимией.

Но как бы один любовник ни вживался в боль другого, он все-таки не мог испытывать на себе тот же удар в плечо, скажем, в грудь или спину. Между вами, однако, происходило именно это. Когда она порвала связки, например, ты испытал идентичную боль, а у нее, после того как вы познакомились, вдруг открылась аллергия на шафран, как у тебя, хотя до этого она могла спокойно есть его без каких-либо последствий. Это не были простые совпадения.

Ты поднялся с кровати и нетвердыми шагами, пошатываясь, вышел в коридор. Дверь в ее комнату была открыта, и ты услышал, как она кашляет. Она была в туалете. Ты постучал:

— Сельваджа? — позвал ты. — Эй, все хорошо?

Она ответила не сразу:

— Джонни, все в порядке. Сейчас пройдет, не входи.

Но она снова закашлялась, сильнее прежнего, и из горла у нее вырвался другой звук, похожий на хрип, тогда ты не послушался и вошел. Она сидела на полу, прислонившись спиной к батарее. Лоб ее покрывали капельки холодного пота, как мелкие жемчужины, и она тяжело дышала. Она уже была одета для школы и, должно быть, почувствовала себя плохо лишь несколько минут назад. Ты обнял ее:

— Милая, что с тобой? Тебя лихорадит?

— Это ерунда, ты не должен был входить, — упрекнула она устало, пытаясь успокоиться.

Но новый приступ заставил ее вырваться из твоих рук, и ее стошнило одной слюной, вероятно. Она стояла, склонившись над мойкой. Волнуясь, ты поддерживал ей голову.

Пару минут спустя вы возвращались в ее комнату, и она шла, опираясь на твою руку. В коридоре вы столкнулись с мамой. Обеспокоенная, первым делом она приложила ладонь к ее лбу.

— Что случилось? — спросила она.

— Что-то не так, — ответил ты. — Ее тошнит.

Вы уложили Сельваджу в кровать под одеяло, и она свернулась клубком на боку, сжав твою руку с такой силой, будто не хотела отпускать тебя, пока ей не станет лучше. Ее бил озноб, и она тяжело и часто дышала, будто ей не хватало воздуха.

Ты вздрогнул, не понимая от чего. Ты боялся за нее, ты боялся, что с ней может произойти что-то ужасное. Внутри у тебя все сжалось. Ее неожиданная бледность, ее дрожь напугали тебя так сильно, что ты подумал, что теряешь ее навсегда.

Ты отчаянно желал быть врачом теперь, чтобы спасти ее. Ты видел, что она тоже напугана, по тому, как она конвульсивно содрогалась всем телом и с какой болью смотрела на тебя. Казалось, она умоляет тебя сделать что угодно, чтобы помочь ей. Но ты не мог даже попытаться, и чувство собственного бессилия приводило тебя в отчаяние. Ты сказал ей:

— Я отойду только на полминутки, — и бросился в туалет взять пачку салфеток, чтобы вытирать пот у нее со лба.

Между тем отец тоже поднялся к ней в комнату. Он только хотел посмотреть, в каком состоянии Сельваджа, но ты воспринял это как вторжение. Если даже ты, который был с ней в эмпатическом контакте, не мог понять, что стряслось с этим небесным созданием, ваши родители поняли бы еще меньше. Ты воспринимал это как личную обиду. Ты хотел крикнуть, чтобы они убирались и дали ей возможность спокойно дышать. А пока ты просто говорил Сельвадже ласковые слова, не понимая, кого старался успокоить больше, ее или себя. Ты говорил ей, что она не должна волноваться, что наверняка не произошло ничего страшного. Скоро все пройдет, и в тот же вечер вы будете смеяться над тем, как она всех напугала.

— Я вызову моего доктора, — решила мама, выходя их комнаты в поисках сотового телефона, который и так уже держала в руке. — В самом деле, не будем же мы вот так стоять и смотреть, ничего не предпринимая, и гадать, что это — что-то серьезное или нет.

Если бы Сельваджа не забеспокоилась вдруг, мама оставила бы ее дома на пару дней и она оправилась бы, как ни в чем не бывало, но она вскрикнула:

— Нет! Я же говорю, это ерунда, я не хочу врача!

И пытаясь спрятать лицо, она сжала твою руку еще сильнее. Ты совсем растерялся и молчал, не в силах отвести от нее взгляда, стараясь найти объяснение всему этому, но безрезультатно.

— Сейчас приедет Людовика, и все мы почувствуем себя спокойнее, — настаивала мама, вернувшись в комнату Сельваджи и обнаружив, что сотовый телефон все это время был у нее в руке.

В ответ Сельваджа расплакалась, окончательно сбив тебя с толку.

78

Спустя двадцать пять минут эта самая Людовика, врач и подруга мамы, прибыла к вам домой, в жемчужном ожерелье, таких же сережках и при всем остальном прикиде. Это была полногрудая женщина, около сорока, и от нее исходило ощущение надежности и буржуазного благополучия. Они с мамой обменялись несколькими фразами, но ты расслышал только одну:

— Сейчас посмотрим. Спокойно, Антонелла, я уверена, что там нет ничего страшного. Просто мы не придаем должного значения тому, чем питаются наши дети, а они в результате становятся жертвами…

Она вошла в комнату Сельваджи, распространяя повсюду мандариновый аромат, и приблизилась к молодой пациентке, которая, свернувшись калачиком на боку, не выпускала твоей руки. Врач попыталась расправить ее руки и ноги, но она не шевельнулась и дрожала не переставая.

— Сельваджа, ну же, только на минутку, — сказал ты, стараясь уговорить ее.

Ты был уверен, что она смогла бы расслабиться просто потому, что ее просил об этом ты.

Во время осмотра ваши родители ждали внизу, а ты остался под дверью комнаты на случай, если что-то понадобится. Как только родители спустились вниз, ты сел на пол и обхватил голову руками. Тревога угнетала тебя, ты чувствовал себя, как приговоренный в ожидании казни. «Что с тобой, Сельваджа? — спрашивал ты мысленно, захлебываясь в эмоциях. — Любовь моя, что с тобой стряслось?» Какое-то предчувствие томило тебя. Ты уставился на противоположную стену. Одна неопределенная точка на этой стене говорила тебе, что ничего страшного не случилось, а целая серия других неопределенных точек утверждала, что нет причин расслабляться. Ты прислушивался к звукам, доносившимся из комнаты: вопросы врача, испуганные ответы Сельваджи, ее вздохи.

В какой-то момент все стихло. Во всем доме наступила полная тишина.

О, эта тишина! Одна лишь мысль, что за ней прячется призрак какой-то болезни, бросала тебя в дрожь. Ты вспомнил, что в последнее время она действительно была немного подавлена, не так весела и разговорчива, как раньше. Но ты все относил на счет последних событий, усложнивших вам жизнь. Ты подумал, что этот ее уход в себя был чем-то вроде отражения действительности, в которой ей приходилось жить среди людей, ее презиравших…

И тут же ты стал упрекать себя, безмозглого тупицу, что не смог распознать сигналы, расшифровать их, хотя это было твоей задачей. Ты поднялся на ноги, потому что тебе захотелось курить, а сигареты лежали там, где ты их оставил, на полке под старинным зеркалом, на полпути к твоей комнате.

Ты посмотрел на себя в зеркало и вздрогнул от испуга. Ты увидел бледное как полотно лицо, покрытое холодным потом. Ты прерывисто дышал от волнения и, вообще, был похож на ходячий труп, и в то же время твое отражение привлекало тебя. Ты дотронулся до лба двумя пальцами, чтобы удостовериться, что это был именно ты, потом отвел взгляд.

В этот момент доктор Людовика украдкой вышла из комнаты Сельваджи. Ты вздрогнул от неожиданности. Эта полногрудая женщина тоже испугалась, увидев мальчишку-призрака, и поспешила начать с тобой разговор.

— Ничего страшного, — сказала она тебе. — Просто легкий недуг, больше из-за беспокойства, чем чего-то еще. На сегодня достаточно давать ей время от времени горячий чай и дать возможность отдохнуть.