В такой же манере она взяла привычку оставлять тебе иногда на ночном столике книгу, вроде «Истории Амура и Психеи» Апулея, «Красного и черного» Стендаля или современные романы типа «Желтой луны» Томаса Грина. Она вовсе не игнорировала книги, как ты думал раньше, напротив, оставляла карандаш между страниц, как знак, что именно с того места ты должен был читать.

Короче, несмотря на все попытки заняться чем-нибудь полезным, ты все-таки провел весь вечер, исследуя ее шкаф и думая о ней. Ты решил выйти из дома, только когда понял, что сидение одному в четырех стенах не помогло тебе смягчить проклятое чувство пустоты в груди.

Тогда ты взял портмоне, ключи и пошел в центр города искать ее. Ты вовсе не собирался испортить ей вечер с подружками. Просто хотел посмотреть, где она, что делала, веселилась ли, о чем говорила со своими товарищами по классу. О, ты многое отдал бы — помнишь? — только за то, чтобы узнать, что она им говорила о тебе!

Думая обо всем этом, ты дошел до площади Делле Эрбе. Здесь, после недолгих и бесплодных поисков, ты обнаружил, что ощущение, будто за тобой кто-то следит, исходило не от редких прохожих, полностью тебя игнорировавших, а от статуи Данте, которая с укором следила за тобой повсюду. Тогда ты направился к площади Бра в надежде на больший успех.

Площадь, как всегда, была полна людей, и ты, прогуливаясь, не спеша разглядывал витрины магазинов. Ты как раз засмотрелся на часы «Zenith» для подводного плавания, действительно очень красивые, когда брызжущий как водопад смешок за твоей спиной заставил тебя обернуться. Это был девичий смех, высокий и едва сдерживаемый, признак особого веселья, без времени и без места. Понять такой смех было непросто, потому что это не был очевидный смех, как у мужчин. В нем слышалось что-то заговорщическое, которое делало его участниц сообщницами чего-то почти магического. Девичий смех долетал до тебя, как медленный дождь из искорок.

И кто же был источником этого магического звука? Ну конечно же, это была она со своими четырьмя подружками, которые, не отрываясь, смотрели только на нее. Ты отбросил мелькнувшую мысль, что не исключено, что они смеются над синьором Джонни, пока ее подружки переглядывались, как бы говоря: «Вот видишь, я же говорила, что он будет искать ее». Она не ухмылялась, а широко улыбалась с добродушным видом.

— Привет, — сказал ты, пытаясь избавиться от ощущения неловкости. — Мир тесен, как говорится. — Ты улыбнулся им всем и добавил: — Пожалуй, я присяду.

Ты показал на один из диванчиков, стоявших у входа в живописный бар за их спинами. Ты сел на диванчик и заказал фруктовый коктейль. Девушки остались стоять там, где и были, очевидно, не понимая, что ты собирался делать, и в общем-то они были правы, это было трудно понять. Какими бы ни были твои намерения, Сельваджа решила расстаться со своими подружками и сделала это с грацией принцессы, которая больше не нуждалась в услугах фрейлин.

— Признайся, ты тут околачивался, чтобы следить за мной, — сказала она, садясь рядом с тобой.

— А тебе бы хотелось, да? Так нет же, — соврал ты.

Молоденький официант поставил фруктовый коктейль на столик.

— Что будешь пить? — спросил ты у Сельваджи.

— Будьте добры, мне то же самое, что заказал этот лгунишка, — обратилась она напрямую к официанту.

Он вежливо кивнул и удалился.

— Насколько я вижу, — продолжил ты как ни в чем не бывало, — твои опасения насчет новых друзей в Вероне оказались беспочвенными.

— Ты прав. Должна признаться, я довольно быстро сдружилась с ними. Но настоящая ли это дружба, еще не известно.

— Что это значит?

— Ничего. Просто они скорее фанатки, чем подруги. Кажется, если они не будут спрашивать тебя о твоих нарядах, о местах, где ты бываешь, о твоих сиюминутных интересах и красавчике бойфренде, то потеряют интерес даже к собственной жизни.

— Благость Божия…

— Да уж. Помимо моего «красавчика бойфренда», тема, которой я не гнушаюсь, кстати, несмотря на твое бессовестное вранье, я надеялась, что разговор с ними будет не таким банальным.

— Спаси и сохрани…

— Вот именно, — засмеялась она. — Теперь я точно знаю, как чувствуют себя голливудские звезды во время слишком затянувшейся пресс-конференции.

— Знаешь.

— Конечно.

— И как же они себя чувствуют?

— Невыносимо скучно.

— Господи! Конечно. А о синьоре Джонни что говорилось?

— Правду-правду?

54

Сельваджа танцевала со своей лентой в сопровождении веселой мелодии, которую она выбрала для нового выступления. Жесты ее были плавными и точными, четко выверенными и в то же время такими естественными, на первый взгляд.

Восхищаясь ею, ты сидел среди зрителей, наблюдавших за вторым туром соревнований по художественной гимнастике. Совершенство первого выступления не было лишь твоим впечатлением, Сельваджа попала в группу лидеров, которая продолжила борьбу за медали. Тебе вспомнилось, что в начале ноября начинались областные соревнования по плаванию. Выиграть их было бы для тебя пределом мечтаний, ты уже несколько лет упорно тренировался и теперь хотел бы, чтобы в тот день она была рядом с тобой, чтобы ты мог посвятить ей свою победу, если ты ее завоюешь, конечно.

Теперь движения твоей сестры неожиданно стали волнистыми и напоминали змеиные зигзаги, а лента походила на неистовый змеиный хвост. Ярусы Дворца спорта, как и в прошлый раз, были донельзя заполнены людьми, и ты отказался сесть рядом с родителями, предпочтя занять место в первых рядах, опершись, как прежде, на решетку временного ограждения. Все произошло в одно мгновение под светом прожектора, который следовал за каждым ее шагом. Ты ничего не заметил бы, если бы не увидел вдруг слезы в ее глазах: пируэт, выброс ленты, прыжок вслед за ней и потом кувырок в падении.

Только когда ты понял, что она не поднимается, или, лучше сказать, когда увидел, как она обеими руками сжимает лодыжку, бедняжка, стиснув зубы от боли, ты перепрыгнул через ограждение и поспешил к ней на помощь.

Музыкальное сопровождение оборвалось, ропот зрителей наполнил зал, а ты был на коленях рядом с ней.

— Сельваджа, милая, это ничего, — старался ты утешить ее, отведя челку со лба и гладя ее лицо.

Она тихо плакала, сидя и раскачиваясь, как маятник, от боли или, даже больше, от досады за совершенную ошибку, которая теперь ей так дорого обходилась.

У тебя не было времени ни на что другое, как вытереть ей первые слезы. Две подруги по команде и тренер уже подбежали к вам, обеспокоенные. Они тут же заморозили лодыжку спреем, подняли Сельваджу и, поддерживая ее, отвели в раздевалку. Всем было ясно, что тебе следовало бы отвезти ее в травмпункт, чтобы сделать снимок.

Мама выгнала тебя и отца, прежде чем помочь Сельвадже сменить сценический костюм на обычную одежду. Отец ждал вас в машине, ты же остался около двери. Ты был совсем близко от нее, но между вами была тонкая стенка, и становилось невыносимо слушать с замирающим сердцем ее сдавленные стоны.

Потом мама позвала тебя, потому что твою сестру нужно было отнести на руках до машины. Ты тут же бросился в раздевалку и, увидев ее печальные глаза и грустное выражение на личике, вдруг растерялся и почти не знал, что делать.

— Милая, я возьму тебя на руки и отнесу в машину, хорошо? — сказал ты, силясь улыбаться, чтобы подбодрить ее.

Она просто кивнула, и ты без всякого усилия поднял ее с лавки, а она уцепилась за твою шею и склонила голову тебе на грудь, закрыв глаза.

Она была так трогательна, скорчившись, опираясь на тебя, как на спинку кресла. Она уже два часла сидела на неудобном стуле в травмпункте, положив ногу с опухшей и ноющей лодыжкой на другой стул, склонив голову на твое левое плечо. Она ни разу не пожаловалась на неудобство, только иногда ты слышал, как она тихо постанывала от боли. В половине девятого вечера ее наконец-то осмотрел врач.

Диагноз был поставлен сразу же: частичный разрыв боковой связки лодыжки. Следовательно, лед, противовоспалительные и покой в первые дни, затем неподвижность на четыре недели и реабилитационная терапия еще как минимум на две.

Что ж, чудненько!

Дома мама помогла Сельвадже принять душ и подготовиться ко сну. Ты мог бы и хотел бы заменить ее, но ваша мать наверняка не согласилась бы на такое предложение. Ну, по крайней мере, ты проводил ее в комнату, раз уж тебя назначили ответственным носильщиком. Ты бережно положил ее в постель и осторожно поправил подушку под поврежденной лодыжкой, а она тем временем сыпала в стакан первую порцию противовоспалительного.

Родители пожелали ей спокойной ночи, сделав тебе знак выйти из комнаты вместе с ними. Но Сельваджа попросила, чтобы ты остался и побыл еще немного с ней, тогда они закрыли дверь и оставили вас одних.

55

— Обними меня, — сказала она, не глядя на тебя.

Она смотрела в окно, в темную ночную даль неба без единой звездочки. Ты лег рядом с ней, и мгновение спустя она уже была в твоих объятиях. Ты ощущал ее печаль, как что-то осязаемое, и чувствовал себя самым бесполезным из всех людей, но ты ничего не мог изменить.

— Это было ужасно, — сказала она наконец после долгих минут молчания, по-прежнему глядя в окно. — Все шло хорошо, потом я ошиблась в броске ленты, и эта глупая лодыжка отомстила мне. Хороший же спектакль я показала!

Ее отчаяние, казалось, пропитало все в этой комнате, и твое сострадание представлялось тебе несоразмерно малым по сравнению с ним.

— Я просто клуша какая-то, — продолжала она, — никогда себе этого не прощу. Теперь по вине этой дурацкой ошибки я не смогу тренироваться почти пятьдесят дней! Не говоря уже о времени, которое уйдет на восстановление программы. Вероятно, мне придется поставить на всем крест до самого января, ты представляешь?