В школе ты обнаружил, что тебе совсем не хочется сидеть два часа на химии, а затем на английском. Было около десяти утра, когда твоя жажда жизни столкнулась с забальзамированным, спертым воздухом в аудитории. Добряк Паранойя дремал рядом, а бледная физиономия Наутилуса, обычно и так близкая к болотной зелени, напоминала facies[41] на смертном одре, с запасом в несколько десятков лет, конечно же. Другие товарищи по классу, скорее полумертвые, чем полуживые от сна, маялись, не зная, чем бы заняться. Кто закатывал глаза, кто в который раз запускал руку в волосы, уже и без того порядком сальные, а кто-то, сдерживая зевоту, перелистывал исподтишка автомобильный журнал. Время от времени ты отвлеченно посматривал в сторону преподавателя химии, чтобы тот думал, что ты его внимательно слушаешь. На самом деле ты куда чаще смотрел в окно и с грустью думал о жизни за стенами школы, которая мчалась куда-то сломя голову, и, увы, без тебя.

Ты сосредоточился на письме, в котором Сельваджа доверяла тебе свои мысли. Кажется, ваша любовь переживала новую стадию своей эволюции и переходила в спиритуальное измерение. До сих пор тебе не доводилось иметь дело с любовными письмами, не говоря уже о глубине чувств, которые оно выражало.

Под впечатлением от этого письма ты решил на уроке английского тоже набросать пару строк. Выразить переполнявшие тебя чувства и уважение, которые ты к ней испытывал. В самых высоких выражениях, в каких обычно изъясняется любовь, разумеется, делая вид, что конспектируешь duration form[42]. Пока ты марал бумагу несметным количеством неудачных плодов творческих усилий, которые стимулировало в твоем воображении видение Сельваджи, преп по английскому запустила в эфир один из тех раздражающих вопросов, которые касаются личной жизни учеников. Пару раз она позвала тебя по имени, и ты в обоих случаях подумал, что она обращается к кому-то другому. Потом спохватился, ведь для всех смертных ты был по-прежнему Джованни, и отреагировал на вопрос.

Are you good at football? — голос учительницы эхом отозвался в этой пасмурной, глухой и серой аудитории.

Хорошо ли ты играл в футбол? Нет, но ты не помнил чертовы слова, чтобы сказать это, все еще охваченный творческим поиском в совсем другом направлении. Сказать по правде, языки тебя никогда не привлекали, хотя, когда ты был в настроении, запросто мог получить «семерку» без особых усилий. Ты откашлялся и попросил преподавателя повторить вопрос. Она, поняв, что ты не слышал ни одного слова из того, что она говорила на уроке, по-своему разрулила ситуацию. «What are you good at?» — спросила она раздраженно. В чем ты был хорош? Тебе потребовалась секунда, чтобы мысленно перевести вопрос и недвусмысленно улыбнуться.

Sex, — ответил ты просто-напросто, оставив ее с раскрытым ртом и вызвав гомерический хохот в классе.

Паранойя даже позволил себе что-то вроде аплодисментов. Вряд ли твои родители отреагировали бы точно так же, потому что преп заверила тебя, что непременно сообщит о твоем поведении на родительском собрании.

Но до собрания была еще уйма времени.

Дома, болтая, пока Сельваджа готовила обед, ты рассказал ей об этой сцене, чем немало развеселил ее.

— Кстати, — добавил ты, — у меня для тебя кое-что есть. Я написал это в школе.

Ты протянул ей письмо. Она посмотрела на тебя полными любви глазами и прочла каждое слово. Кажется, она была тронута, потому что в тот момент спросила тебя:

— Хочешь, повторим немного социологию прямо сейчас?

Социологию? Ты сразу все понял и обнял ее. Не обращая внимания на то, что ваш обед был уже готов, вы оставили кухню и направились к лестнице. Но она остановила тебя раньше и повернула к гостиной, к дивану. Не успели вы сесть, как уже раздевали друг друга, целуясь и лаская повсюду. Она расстегивала твои брюки, а ты снимал ей через голову футболку, нежно целуя куда ни попадя. Ее губы деликатно спускались вниз с твоего лица на шею, на грудь, все ниже и ниже, совсем вниз.

Урок паховой социологии был просвещающим и приятным, хотя макароны, неожиданно оставленные на произвол судьбы, превратились в клейстеровую баланду — леденящая душу экзистенциальная метафора современной молодежи.

Вам пришлось довольствоваться по одному сэндвичу на брата.

Сэндвич на брата — интересно, как это пишется по-английски.

— Но теперь нам действительно надо заняться уроками, завтра у меня контрольная, — сказала Сельваджа после сэндвича на брата.

Ты еще дожевывал свой бутерброд и надеялся, что он не станет у тебя комом поперек горла теперь, когда все шло так хорошо. После последнего поцелуя со вкусом вареной ветчины ты нехотя достал из сумки учебник.

— Итак, социология, — проворчал ты, поднимая одну бровь.

Она от души рассмеялась, и ты впервые после начала учебного года открыл учебник и стал читать там, где она указала, чтобы потом помочь ей подготовиться.

Какой же ты был все-таки холоп.

51

В то утро вы не смогли расстаться друг с другом. Почему бы один раз не предпочесть школьной скуке уютное гнездышко на улице Амфитеатра? Что ж, была половина второго, и вы с Сельваджей предавались любовным играм, ослепленные страстью, когда неожиданно посторонний шум, а потом еще один долетели до вас от входной двери. Сельваджа первой услышала их.

— Джонни?

— Тсс, я здесь, — ответил ты, томно потягиваясь.

Ты обнимал ее, переплетая свои ноги с ее ногами, чтобы она не ускользнула, пока ты покрывал ее теплую шейку жгучими поцелуями. Она снова повернулась к тебе, с восторгом отвечая на твои ласки, но где-то в квартире, кажется, действительно кто-то говорил! Слышались шум и голоса!

— Джонни, — прошептала она испуганно. — Что происходит?

Ты приподнялся на локтях, прислушиваясь, но теперь в доме было тихо.

— Не знаю, — сказал ты медленно. — Может, это снизу. Я больше ничего не слышу.

Ты поцеловал сестру в щеку, встал с кровати, надел боксеры и пошел посмотреть, что происходит. Она тоже встала.

Приоткрыв дверь комнаты, ты увидел трех человек в прихожей, одним из них была ваша мать. Тебя чуть паралич не разбил, как невезучих героев анекдотов. О господи, она начала водить вероятных арендаторов на осмотр квартиры и не сказала вам об этом! Поди, объясни ей теперь, как вы попали в квартиру, и в особенности, почему вы полуголые или почти голые? Ты почувствовал жаркое дыхание Сельваджи. Она прижалась к твоей спине, пытаясь заглянуть через плечо, но как только троица направилась по коридору в глубь квартиры, ты отпрянул назад от двери, оттолкнув ее.

— Там мама! — прошептал ты.

Перед лицом неминуемой опасности она в ужасе, не меньше чем ты, бросилась собирать разбросанную по комнате одежду и спряталась в единственном возможном тайнике в этой комнате — в шкафу. Если бы это был фильм, можно было бы посмеяться от души, но, на ваше несчастье, это была не комедия. Опасность была реальная, и не было в этом ничего смешного.

Сидя в шкафу, вы услышали, как дверь комнаты открылась. Посетители были совсем рядом, их голоса были отчетливо слышны. Ты и Сельваджа вжались в самый дальний угол шкафа. Если они обнаружат вас, хотел бы ты знать, как выпутываться из этого бардака. Пока же ты прикрывал собой, как щитом, Сельваджу, слабо надеясь, что им достаточно будет лишь твоего зрелища, если что. Должно быть, кто-то прислонился спиной к одной из створок шкафа, скорее всего мама, и вы оба задержали дыхание.

— Я бы хотела, — говорила ваша мать, обращаясь к двум посетителям, — сдавать квартиру как меблированные апартаменты. В этой комнате есть удобный шкаф, совершенно новый, только что из магазина, который, разумеется, я освобожу от своих вещей. Для гостей или детей он будет более чем подходящим, я думаю.

Ваши сердца в этот момент в унисон издавали барабанную дробь.

— Конечно, подойдет, — сказал мужчина.

— Они давно женаты, — полюбопытствовала ваша мать, — если мне позволительно спросить?

— О, пять месяцев, — теперь отвечала женщина. — Всего пять месяцев.

— Очень хорошо, — заявила ваша мать. — Мы с дочерью съехали с этой квартиры где-то в июле, но признаюсь, я очень привязалась к ней. Мне всегда нравились высокие потолки в городских домах… Знаете, это может показаться странным, но я так и не свыклась с тем, что эта квартира в действительности не заселена. Она кажется обжитой, вот что. Теперь, если хотите посмотреть большую спальню… Прошу. Я покажу дорогу. Идите за мной.

Они вышли из комнаты, и ты не грохнулся в обморок, не умер и не подхватил скарлатину. Одновременно с Сельваджей ты испустил вздох облегчения, вы посмотрели друг на друга, и ты погладил ее по голове и поцеловал в лоб.

Она неожиданно вышла из шкафа.

— Ты куда? Вернись! — зашипел ты, и сердце твое чуть не выскочило из глотки.

Она сделала тебе знак выходить.

Ты энергично замотал головой.

— Давай же!

— Нет!

Она потянула тебя за руку, но безрезультатно.

— Нет! Нет! Я же сказал тебе, нет! — сопротивлялся ты, стараясь в свою очередь затащить ее обратно в шкаф.

В конце концов, ей удалось уговорить тебя покинуть спасительное убежище и выбраться наружу. Она повисла у тебя на правой руке, чтобы ты не удрал, поскольку не был еще окончательно уверен в целесообразности ваших действий. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор, чтобы прозондировать обстановку. В этот момент мама и пара вероятных арендаторов находились в большой спальне, ты слышал, как они восхищались открывавшимся из двух больших окон видом на исторический центр города.

Сельваджа воспользовалась моментом и выскочила из комнаты, волоча тебя за собой. Держа вещи в руках, вы на цыпочках проскользнули в коридор, как заправские коты Сильвестры[43]. Входная дверь была прямо перед вами.