Видеть за столом всю семью в полном составе, надеясь, что это навсегда, — это вызывало в тебе теплое чувство уюта и надежности. Даже шутки нотариуса, твоего отца, и рассказы о бедолагах, арестованных твоей матерью за то, что посмели угрожать теще косилкой, веселили тебя.
Домашний ужин получился хорошим. Вы решили приготовить что-нибудь простенькое. Мама и Сельваджа единогласно постановили, что ты и кухня ни в коем разе не предназначены друг для друга, хотя непонятно, откуда у них была такая уверенность. Ты лишь помогал накрывать на стол, пока мама и Сельваджа последними штрихами, по-женски, придавали атмосфере особый уют, снижая интенсивность равнодушных галогенов и зажигая волнующие восковые свечи.
Помнишь, ты поставил старый диск прекрасного генуезского барда, который так нравился маме, и, вернувшись с работы, отец обнаружил этот приятный и для него сюрприз.
Ты уже не помнил, когда так хорошо ужинал в последний раз, хотя перед ужином у тебя совсем не было аппетита. Может быть, потому, что блюда, приготовленные твоей матерью, оказались самыми вкусными в мире, или потому, что ты увидел, как Сельваджа хлопочет, готовя первое, но ты, мой дорогой Джованни, поглощал все и вся с завидной nonchalance[21].
— Это был самый лучший и самый веселый ужин в моей жизни! — сказал ты отцу, поднимая бокал с белым вином, и твоей матери тоже, конечно.
Ты был так счастлив снова находиться в кругу семьи, которую злая судьба отняла у тебя на долгие голы. Ты был полон жизненной энергии от сознания того, что Сельваджа была рядом с тобой. Та, которая легко усмиряла твои мысли и наполняла сердце радостью, прежде не испытываемой, чистой, тихой, насыщенной.
За столом ты был беззаботно весел, так что даже смог поведать несколько смешных историй, случившихся во время коротких каникул, проведенных в Фольгарии[22] с классом, и во время сборов команды по плаванию. Силуэты старых, капризных товарищей, Астоне и Джильбертини с его навороченным зубным мостом, вдруг ожили в твоей памяти, и ты с удивлением обнаружил, что не видел их, неверное, уже лет сто. Астоне и Джильбертини, конечно. Не зубы.
Сельваджа, как в Мальчезине, держалась за живот от смеха, и ваши родители умилялись тому взаимопониманию, которе царило между вами. Вы сидели друг напротив друга, отец справа от тебя и мама слева от нее. На этот раз не было опасности оказаться в самом центре подстольных ножных игр, потому что стол был довольно длинный и вы удобно расположились за ним. Так что, если бы ты и она захотели поиграть немного в подножки, никто бы не догадался и не побеспокоил вас.
В самом разгаре ужина, когда большинство шуток и прибауток были уже позади, вы снова попробовали старые игры ногами. Будем говорить напрямик: ты пленил ее, теперь она была в ловушке и не могла двигаться. В глубине души ты ликовал, потому что у нее не было никакой возможности обмануть тебя, как тогда в ресторане, как она ни пыталась вырваться — ты в этом не сомневался? — а пробовала она дважды. Но в конце концов, побежденная, она вынуждена была сдаться тебе на милось и позволить этот интимный контакт. До самого конца ужина, ты же знаешь, вы больше не двигались, лишь обменивались многозначительными взглядами всякий раз, как ваши родители тонули в пучине тех детских разговоров, какие обычно бывают у взрослых.
Кто не мечтал бы о такой честной победе навсегда? А под словом «навсегда», которое в твоем мозгу звучало как «каждый день, пока живы», ты понимал жизнь, прожитую вместе с ней. Ты всем сердцем хотел этого, ты надеялся, что судьба, даже в самые тяжелые моменты, которые, несомненно, подстерегали вас, позволит вам сохранить огонек этой тайнственной связи, под каким бы именем не скрывалось в будущем слово «связь».
Остаток вечера ваши родители провели на кухне, вернее, они под каким-то предлогом отправили вас вон и закрыли дверь.
Ты вовсе не расстроился из-за этого, тем более что с Сельваджей вы теперь могли спокойно насладиться вечером, и никто вам не мешал. Пока твоя сестра готовила себе настой ромашки, ты перебрался в гостиную. Она последовала за тобой. Вы сидели на диване и смотрели телевизор, хотя там не показывали ничего интересного. Потом ты обнял Сельваджу, восхитительно порывистую, какой она хотела казаться в тот момент, и попросил ее обещать, что однажды она приготовит ужин только для тебя.
Она обещала и, смеясь, поцеловала тебя в щеку. Вы сильнее прижались друг к другу, легонько целуясь в губы, но не поддаваясь тому безумству, которое овладело вами в прошлый раз.
Вы никогда не говорили о вашей особенной связи, с тех пор как она извинилась перед тобой после первого поцелуя. Вы лишь поплыли по течению, принимая все как есть и не заботясь о последствиях. В конце концов, разве вы не были просто любящими братом и сестрой?
Слишком любящими? Да. Конечно. Но до этого лишка — откровенно выставленный напоказ, он мог бы стать чем-то вроде охранной грамоты вашего греха — вам не было никакого дела, точнее Сельвадже, казалось, все было по фигу. А ты, выбрав самый простой путь, приспособился к этому мнимому пофигизму: пустить все на самотек, не слишком напрягаясь, избегая, по возможности, чувства вины. Так обстояло дело, когда ты безгранично любил ее не как брат. Что до остального, ты не был уверен в подлинности ее чувств по отношению к тебе, но пока у тебя была возможность наслаждаться ее компанией, пить из этой чаши сладостный напиток, для тебя это не имело значения, ты принял бы все, даже если бы однажды был вынужден признать ужасный, почти комиксовый, парафраз: «Я в Джеппетто жизнь, в Сельвадже смерть нашел»[23].
25
Сельваджа была нужна тебе как ежедневная доза. Если какое-то время она выпадала из поля твоего зрения — а зрение, ты же знаешь, первый проводник чувств, — тебе становилось не по себе, будто не хватало воздуха, но если она была рядом, то время летело незаметно. Так что, мой дорогой Джованни, легко себе представить, с какой скоростью пролетели первые дни вашего совместного проживания в отцовском доме.
Вы были настолько неразлучны, что отец, с подачи мамы, стал звать вас «сиамскими близнецами». А вы, еще безумнее, чем добряк нотариус, смеялись над этим прозвищем, не заботясь о том, что ваши родители звали вас так в робкой попытке оторвать друг от друга.
Неделю спустя после начала новой жизни под одной крышей вы с Сельваджей были в ее комнате, и ты помогал ей приклеить — нет, ты только подумай, о какой глупости мы говорим — настенные самоклеющиеся картинки. Покончив с этим занятием, Сельваджа поцеловала тебя в щеку. Ты ответил ей тем же, и в этот момент появилась мама. Ты ненавидел дни, когда она была дома, потому что комиссар постоянно путалась у вас с Сельваджей под ногами, то по одной причине, то по другой, но чаще совсем без причины.
Ты уже стал подозревать, что она нарочно следила за вами, но не был в этом уверен. Как бы там ни было, проклятая дверь открылась и она заглянула в комнату.
— Ребята? — позвала она.
Вы одновременно повернулись и посмотрели на нее.
— Да? — спросила Сельваджа, непредусмотрительно оставив свою руку на твоем плече.
Мама окинула вас странным взглядом, и ты, сам того не понимая, почти инстинктивно, угрожающе посмотрел на нее, что называется, сверкнув очами — что и говорить, такая реакция было совсем не в твоем духе.
— Мне нужно в одно место, — объявила комиссар после некоторого замешательства, изобразив на своем лице вымученную улыбку. — Вы не составите мне компанию?
Вы посмотрели друг на друга, вам хотелось остаться наедине, а для этого либо вам нужно было куда-нибудь уйти, либо ей.
— Это так необходимо? — спросила Сельваджа с просящей ноткой в голосе.
— Ну, если вам не хочется или вы чем-то заняты, то нет, — ответила мама. — Просто чтобы провести время вместе.
— Тогда нет, — решила Сельваджа. — Мы останемся здесь. Или сходим куда-нибудь попозже.
Мама кивнула и повернулась, чтобы уйти, но задержалась на пороге:
— Вообще-то, мне самой не хочется никуда выходить. Я могу и завтра провернуть это дело.
Ну, ясно, она решила вставлять вам палки в колеса, и тебе это совсем не нравилось.
— Если это срочно, то надо идти, мама, — сказал ты. — Мы, — и ты посмотрел на Сельваджу, — тут и сами справимся, верно?
Она согласно кивнула, улыбнулась и поцеловала тебя в щеку, показывая маме, как здорово ты помог ей с дурацким украшением комнаты.
— Хорошо, — сказала третья лишняя. — Я поняла. Я займусь делами… завтра.
И пока ты едва сдерживался, чтобы не испепелить ее взглядом, она посмотрела на вас с нежностью.
— У меня замечательные дети, — сказала она с гордостью, и вы улыбнулись ей в ответ.
— Да. И такие дружные, — добавила она, вздыхая, прежде чем исчезнуть.
В этих последних словах ты почувствовал, даже сам не зная как, угрозу, хотя и не слишком откровенную. Но теперь, в глубине души, ты знал, что ваша мать что-то подозревала, и это могло все испортить.
Вы научились контролировать себя. Всякий раз, обмениваясь нежностями, прежде чем делать это, вы сначала осматривались, не наблюдает ли кто за вами. Даже если вы сидели рядом на диване, не обнимались в присутствии ваших родителей. Поцелуи были сторого запрещены, даже самые невинные и абсолютно целомудренные поцелуи в щечку. Виноватые, вы не хотели навлекать на себя подозрения.
Впрочем, были дни, когда вам ничто не угрожало, потому что Сельваджа сама отвергала любую твою попытку приблизиться к ней, дотронуться, поцеловать. Но были и дни, когда она во что бы то ни стало хотела быть рядом с тобой, но вы вынуждены были довольствоваться малым. Только вне дома вы не стесняли себя ни в чем, поскольку никто вас не знал или, во всяком случае, не знал ее, лишь недавно появившуюся в городе.
"Анатомия чувств" отзывы
Отзывы читателей о книге "Анатомия чувств". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Анатомия чувств" друзьям в соцсетях.