3

Вечером, в половине шестого, ты как раз выходил из душа, ничего не подозревая, когда услышал, как на первом этаже хлопнула входная дверь. Два голоса, мужской и женский, выкрикнули пару раз твое имя и затихли, уступив место звуку приближающихся шагов. Ты посмотрелся в зеркало, подумав с разочарованием, что теперь многое из привычной жизни уйдет навсегда, но потом прогнал прочь псевдобеспокойство, взял фен и тут же услышал стук в дверь ванной. «Джованни, ты здесь?» — это был голос матери.

Ты был там, Джованни? Физически, вне всякого сомнения, ты был там, но ты не взялся бы утверждать, что твоя голова, полная нерешенных вопросов, находилась там же, где и тело.

Как бы там ни было, твои родители открыли дверь, не беспокоясь, что застанут тебя более или менее обнаженным, под душем или еще как. К счастью, перед этим ты обернул по талии полотенце. Твоя мать, возбужденная собственной энергией, невзирая ни на что и не давая вымолвить ни слова, бросилась тебе на шею.

Ты испугался, что твой влажный торс четко отпечатается на ее блейзере. «Привет, мама», — прошептал ты, полузадушенный в ее объятиях. Ты поискал глазами отца и в немом усилии попросил о помощи, но он только засмеялся, пожал плечами и сдивнул еще дальше на лоб свои очки fifties style. Тебе не оставалось ничего другого, как сдаться на милость этим объятиям и пахнущим дорогой помадой поцелуям. Мама растормошила твои мокрые волосы и в эйфории, смеясь, схватилась за полотенце. Ты инстинктивно вскрикнул и прижал небесно-голубую махровую ткань к телу. Конечно, она была твоей матерью и не раз видела тебя голым, но, черт возьми, минимум приличий, особенно в ванной — это святое!

Родители рассмеялись, заражая друг друга безудержной радостью, потребовали присоединиться к ним в столовой как можно скорее, закрыли чертову дверь, оставив тебя в покое, и спустились вниз.

Ты вздохнул — чувство неловкости еще не прошло — и сразу же стал одеваться, чтобы обезопасить себя от других набегов и вообще неприятностей любого типа.

В столовой родители пили охлажденный «Шардоне», удобно устроившись на диване. Мамин блейзер был сама элегантность, и вообще она выглядела потрясающе. Все в ее облике было продумано до мельчайших подробностей, но при этом бросающаяся в глаза аккуратность вовсе не давлела над остальным. Эта женщина по имени Антонелла была такой, какой ты помнил ее всегда, — в элегантной одежде с позвякивающими браслетами или ожерельем. Когда она двигалась, то наполняла собой все окружающее пространство, издавая легкий каскад нежных звуков.

Ей вот-вот должно было исполниться сорок два, но выглядела она очень молодо. Красивая, упрямая и свободная женщина, даже чересчур свободная, особенно в том, что касалось некоторых деликатных вопросов и решений, которые она принимала, будучи уже взрослой матерью.

Как и твой отец, ты всегда думал, что должность комиссара полиции — не лучшая работа для нее. Карьера и связанные с ней обязанности, ответственность и ограничения занимали уйму времени. Это было время, украденное у семьи. Ты с большим удовольствием представил бы ее в роли какого-нибудь менеджера региональной санитарной службы, которая по служебной надобности время от времени летает в долгие командировки.

Твой отец был нотариусом, как и дедушка Бруно, хотя больше походил на интеллектуала-прогрессиста, интересующегося политикой и искусством, увлекающегося фотографией и коллекционирующего старинные гравюры Дюрера, Рембрандта и Адольфа Мартиаль-Потемона.

Даниэле и Антонелла… Тоже мне парочка. Просто не в тон друг другу, и все тут. Хотя, кто знает, может быть, тебе пришлось бы немного пересмотреть свое мнение, если бы ты подумал об их параллельных интересах: твоя мать увлекалась живописью, отец — фотографией. В вашей семье, теперь это было столь очевидно, у каждого был свой интерес, страстное хобби. Для тебя это было плавание, для Сельваджи, ты узнал об этом через некоторое время, — художественная гимнастика, а твои родители испытывали восторг, покрывая стены в доме картинами и фотографиями, собственными и чужими.

Пожалуй, ты не ошибся, обратив внимание, что в этот вечер они впервые действительно спокойно беседовали друг с другом. Странно, но у тебя, когда ты какое-то время подсматривал за ними из-за двери, наблюдая, как они говорят о модных ресторанах и дискотеках для сорокалетних, вдруг возникло тревожное ощущение. Наконец отец заметил тебя и объявил, что они с мамой не останутся ужинать дома.

Твое «о’кей» вполголоса все-таки выдало неподдельную радость. «Отлично!» — подумал ты. Весь вечер дом будет в твоем распоряжении и можно пригласить друзей, Наутилуса и Паранойю, вместе посмотреть по телику товарищеский матч Италия — Франция.

Но, к сожалению, у родителей были другие планы.

— Ну что ж, Джованни, — сказал отец, — я думаю, ты не будешь против, если Сельваджа переночует у нас сегодня!

И все мечты о матче лопнули в одно мгновение как мыльный пузырь. Бац! Поскольку у тебя не было другого выбора, ты нехотя ответил: «О’кей». В твоей голове оно больше прозвучало как «ко», нокаут, амба.

— Вы непременно друг другу понравитесь, — уверенно предположил твой отец.

— О, я так хочу, чтобы вы стали друзьями, больше чем братом и сестрой! — воскликнула твоя мать, дрожа от возбуждения.

Ты тоже постарался изобразить на своем лице энтузиазм, хотя на самом деле в твоих намерениях было изобразить что-то вроде Абсолютной Небрежности, ну, типа: «Да неужели? Потому что мне, простите, совершенно пофиг!»

— Мы заедем за Сельваджей домой к маме и привезем ее сюда, — сказал отец сорок минут спустя, уже у самой двери, вырядившись как пингвин, — в смокинге и белом галстуке, в заметном предвкушении того, что обещало стать Вечером Нового Мышления в маминой компании. — Ужин в холодильнике.

— Сельваджа умеет готовить, так что ни о чем не беспокойся! — подпела ему мама. — И вообще, можете делать, что хотите, — посмотрите фильм или прогуляйтесь, решайте сами! Мы будем поздно!

Ты кивнул по инерции. Можно подумать, тебя интересовало, умеет Сельваджа готовить или нет! Уставший до смерти после всего того времени, что ты провел в бассейне, тренируясь с настойчивостью психа, ты уже не хотел ничего другого, кроме как проглотить какой-нибудь бутерброд и в полуобмороке завалиться в постель.

Да уж, полное взаимопонимание… твою мать.

4

Помнишь? Из прихожей доносились голоса твоих родителей, и еще один, третий, незнакомый, приятный и сдержанный голос. Ты прислушался, и на тебя нахлынули детские воспоминания. Ты вновь ощутил то неповторимое чувство радости, которое переполняло тебя, когда, обжигаясь, уплетал восхитительный кусок пирога с джемом, только что из духовки, или после купания ощущал на теле ласковое прикосновение мягкого махрового халата, пахнувшего чистотой и цветами. Смешиваясь с голосами родителей, этот незнакомый голос в то же время контрастно выделялся на их фоне: казался неестественным, как если бы хозяин его пытался скрыть за нарочитым спокойствием досаду, или полное равнодушие, или что-то другое, а что — ты не мог понять.

Родители не переставая звали тебя и, если бы не получили ответа, в конце концов бросились бы искать по всему дому. Тогда Сельваджа сама позвала тебя. Это вызвало странное ощущение. С одной стороны, она не имела никакого права, абсолютно никакого, вторгаться в твою жизнь и торчать над душой, а с другой — как только ты услышал свое имя, произнесенное ею, глубокое чувство блаженства овладело тобой.

Ты же знаешь, этот голос решительно влек тебя.

Какая-то алхимия, будто возбуждающие чары парили в воздухе. И только когда она снова позвала тебя, ты вышел из своей комнаты с притворно-невинным видом и нелепым оправданием, что не слышал их криков из-за Франко Баттиато[3], вовсю старавшегося в этот момент в стереоустановке.

И тут ты увидел ее.

Она твоя сестра?

Проклятие, этого не могло быть! Такая как минимум могла бы стать твоей девчонкой. Ты в жизни своей не видел более красивого создания. Почти такая же высокая, как и ты, стройная, с идеальной фигурой, все округлости которой подчеркивала слишком облегающая одежда. Загорелая, разумеется, впрочем, она от рождения была смуглее тебя. Эта богиня в джинсах, кедах Converse лилового цвета и такой же футболке, с единственным украшением в виде бус, чем-то напоминавших лето, тащила по коридору огромный чемодан. Ну, конечно. Естественно. Можно было подумать, что ей предстояло задержаться здесь на неделю или около того, а не всего лишь на вечер.

В первый момент Сельваджа показалась тебе даже слишком худой, помнишь? Но нет, у нее было изумительное тело и прелестное лицо. Ты не мог оторвать взгляд от этих огромных, выразительных зеленых глаз, таких же, как у твоего отца (тебе-то достались по наследству от матери, при всем к ней уважении, обыкновенные, карие, ничего особенного). У нее был тонкий профиль и хорошо очерченный лоб, по крайней мере тебе так показалось, скрытый под очаровательной челкой.

В отличие от тебя, у нее были не темно-каштановые, а черные как смоль волосы, шелковые, блестящие, длинные — почти до лопаток. От них исходил легкий приятный запах, и тебе сразу же захотелось окунуть лицо в эти прекрасные волосы, небрежно схваченные на затылке в хвост. Но ты же не был слюнявым романтиком, потерявшим голову от такой красоты и готовым на безрассудные поступки. Ты сдержался.

Она приблизилась, а ты так и застыл на полпути. Она бегло оглядела тебя с головы до ног.

— Мама, да он просто копия Джонни Стронга! — воскликнула она, бесцеремонно разглядывая тебя со всех сторон с удивленным выражением лица, будто увидела инопланетянина.