— Нет, — сказала она тихо. — Я хочу быть с тобой.

Она снова приблизилась к тебе и снова прижалась лицом к твоей груди.

Ты не знал, сколько времени вы сидели вот так, обнявшись, испытывая неземное и в то же время простое человеческое счастье, счастье с закрытыми глазами, которое вдруг все прояснило до мелочей, и удивление от того, что привычное восприятие мира становилось излишним, потому что каждый из вас наконец оказался там, куда изначально стремился в ожидании чуда.

Просто ты никогда этого не знал и уж тем более не представлял себе, что когда-нибудь это случится. И все же цель была именно эта — понять через любовь, кто ты есть, ради чего живешь и что есть эта невидимая и сверхчеловеческая благодать.

Потом все земное вернулось на круги своя, туда, где ему и надлежало быть. Ты всю жизнь мечтал, что тебя полюбит та единственная, которую теперь ты сжимал в своих объятиях. И чтобы окончательно не потеряться — то ли в реальности, то ли в мечтах, ты попытался прийти в себя и переключить внимание на гармоничный ансамбль площади, но твой взгляд то и дело возвращался к ней.

Ты понимал, что никогда не сможешь рассказать ей, в какое сказочное королевство перенеслась твоя душа, и тем более объяснить, как это случилось в тот самый миг, когда она призналась, что хочет поехать в Мальчезине только с тобой. С тобой. Своим братом.

O, теперь ты знал.

Теперь ты чувствовал, что она предпочла бы тебя любой другой компании, если она вообще появилась в ее окружении.

Теперь ты знал, что когда-нибудь она тоже будет умирать от желания увидеть тебя, точно так же, как умирал ты, и будет думать о тебе, и в какой-то момент поймет пронзительно, отчаянно, до потрясения, что любит тебя и не в силах отказаться от этой любви.

Но ты сказал только: «Пусть будет, как ты хочешь».

Через эти простые слова, столько раз звучавшие в фильмах, ты открыл свое сердце чему-то новому, неизвестному, чему-то, что могло быть только большим секретом влюбленных.

О да! Твои молитвы были услышаны. Теперь ты мог надеяться.

13

На следующее утро, как и обещал, без четверти девять, ты заехал за Сельваджей на старой французской колымаге. На звонок в домофон ответила твоя мать и сказала, чтобы ты поднялся в квартиру. Войдя, ты обнаружил массу перемен. Теперь квартира сияла чистотой, была со вкусом обставлена, ни в прихожей, ни коридоре не осталось и следов тех коробок, о которые ты спотыкался в прошлый раз. Мама позвала тебя своим пронзительным голосом из кухни.

— Почему ты еще здесь? — спросил ты ее, пока она закрывала за тобой дверь. По твоим расчетам, она уже должна была быть на работе в такой час.

— Сегодня я поеду в офис во второй половине дня, — ответила она. — А ты с чего вдруг решил навестить нас? — спросила она в свою очередь, направляясь в столовую и увлекая тебя за собой.

Пока ты пытался объяснить, что вы с Сельваджей хотели съездить в Мальченизе, она заставила тебя обойти всю квартиру и поведала о своих идеях по обустройству интерьера, которые намерена была реализовать в ближайшем будущем.

За две минуты она утомила тебя своей болтовней до такой степени, что ты серьезно задумался, как мог отец так долго выдерживать ее натиск, не ретируясь и не выбрасывая белый флаг.

Когда она наконец остановила этот словесный поток, тебе показалось, что она думает о чем-то. Она посмотрела на тебя со странной, застенчивой улыбкой, как бы извиняясь, что совсем не привыкла беседовать с тобой. А ты почувствовал неловкость, ты ничего не хотел об этом знать. Ты и так уже с момента, как вошел в квартиру, и во время всей этой импровизированной экскурсии чувствовал себя каким-то бойфрендом, которого впервые принимает в доме мать его девушки, с которой он едва знаком. Ты чувствовал себя скорее гостем, чем членом семьи. Все жесты матери, все ее слова до сего момента были слишком формальными, как у хозяйки дома, которая приглашает гостей расположиться поудобнее, пока она закончит свои приготовления. Ты присмотрелся к ней на мгновение и спросил себя, способна ли она вообще смущаться.

Она предложила тебе кофе и наконец-то дала возможность вставить хоть слово.

— Я заехал за Сельваджей, — сказал ты спокойно. — Мы едем на озеро Гарда. Может быть, это отвлечет ее от ностальгии по морю и по Генуе.

— Отлично! — кивнула мама. — Я не знала, что вы куда-то собрались вместе. Одни едете?

Черт, отличный вопрос. Но, подумав, ты решил, что на самом деле ее вовсе не интересует ответ на него.

— Нет, с друзьями, — соврал ты. — Они присоединятся к нам позже. Так что она сможет завести новые знакомства, верно?

— Конечно, — снова кивнула мамa. — Это просто удача, что у Сельваджи есть такой брат, как ты. Не каждый взял бы на себя такую заботу, я очень тебе благодарна за это.

Ты хотел было ответить: «Не за что, мама». В самом деле, не было ничего такого, за что стоило благодарить, потому что счастье быть с Сельваджей принадлежало тебе, и только тебе одному.

В этот момент Сельваджа появилась в дверном проеме кухни, и твое сердце мгновенно провалилось куда-то. Она была обворожительна в черном коротком приталенном сарафане. В руках у нее была соломенная сумка. В знак приветствия она сделала шутливый реверанс.

— Что скажешь? — обратилась она к матери. — Подходит для прогулки на море? Более или менее.

— Неплохо, неплохо, — сказала мама.

На твой взгляд, Сельваджа была безупречна в простоте своего сарафана. Тебе подумалось, что в некотором смысле она как бы пыталась оставить дома ту сторону своей личности, которая была тебе непонятна.

Вы не проронили ни слова, пока городские улицы не остались позади. Впереди показалось шоссе. Молчание не тяготило ее. Сельваджа, казалось, наполняла энергией пространство вокруг себя. Впрочем, ты не мог знать, не обернется ли эта энергия в ближайшее время против тебя, как это уже не раз случалось. Ты опять первым нарушил молчание и принялся рассказывать ей о тех местах, куда вы направлялись. В хорошую погоду там было чудесно. Легкий бриз рябью пробегал по тихой глади озера, искажая отражение старинного замка на его берегу. И вдруг, сам не зная с какой стати, ты спросил ее, какие предметы в школе ей нравились больше всего.

Хоть ты и не смотрел на нее в этот момент, но сразу понял, что Сельваджа бросила на тебя один из своих красноречивых взглядов. Ты догадался, что взгляд этот мог означать только одно: если ты собирался обсуждать подобные темы во время каникул, у тебя явно не все в порядке с головой.

— Психология, — наконец сказала она. — Но я предпочла бы меньше теории. Я думаю, что выберу маркетинг в университете.

О, это многое проясняло. Ты, конечно, не думал, что она может читать твои мысли, потому что посещала определенные лекции и худо-бедно владела теорией, но иногда ее поведение все-таки отражало предметы, которые она изучала.

— А я вот даже не уверен, стоит ли вообще идти в универ. Да, конечно, естественные науки стимулируют мышление. Математика и физика мне нравятся, но я все-таки не научный сухарь. Напротив.

Ты услышал, как она прыснула смешком в ответ:

— Да ну уж. Не верю. Ты кажешься таким ботаником.

— Нет, клянусь! — воскликнул ты. — Еле-еле до «семерки»[9] дотягиваю. Видишь ли, я предпочитаю плавать, а не грызть науки. Вероятнее всего, я профессионально займусь спортом. Да, пожалуй, я скорее атлет, чем ученый.

— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала она. — И меня художественная гимнастика интересует больше всего. Но ты же знаешь, какая мама непреклонная. Если я не хочу все лето терпеть ее срывы, мне необходима как минимум «девятка» как средний балл. Ну, вообще-то это не сложно. То есть я хотела сказать, что в Генуе это было легко.

— О’кей, — согласился ты. — Но послушайте, синьорина, где вы на все время-то берете? Я хочу сказать, вы что, вундеркинд, или я просто ничего не смыслю в организации досуга?

Она засмеялась, твоя галантная шутка ей понравилась:

— На учебу хватает и ночи. Или ты не знал?

Тогда ты объяснил ей, что, по-твоему, учиться ночью — бредовая идея. И после этого вы стали говорить о старых и новых друзьях, все больше из твоего круга, потому что, на твой взгляд, ей было бы больно сейчас говорить о Генуе и о любом человеке, связанном с нею.

За полчаса, наверное, ты описал ей во всех деталях недостатки твоих друзей, но, разумеется, обошел собственные. У тебя это здорово получалось, она внимательно слушала тебя, иногда улыбаясь, иногда заливаясь звонким смехом. И тогда, воодушевленный, ты рассказывал ей об остроумных розыгрышах, которые вы подстраивали друг другу, как в тот раз, когда ты чуть было не поцеловал в губы своего друга Вальтера. Ты так надрался, что в пьяном тумане он показался тебе хорошенькой девушкой.

— О, хватит! — взмолилась она, изнемогая от смеха. — У меня уже живот болит!

Сельваджа смотрела на озеро, и, казалось, для нее не существовало более ничего, кроме его простора, тогда как ты смотрел на нее и для тебя не существовало более ничего, кроме этой девушки в сиреневом бикини, ее восхитительного тела, такого тонкого, упругого, желанного.

Ты улыбнулся, поймав себя на мысли, что мог бы распознать каждую косточку ее скелета, от ребер — тебя так и тянуло пересчитать их по одному — до каждого позвонка, от лопаток, таких гармоничных и плоских, до крыльев подвздошных костей, чей очаровательный контур притягивал твой взгляд. Ты рассматривал ее голову правильной формы, красивые, слегка волнистые волосы, спадавшие на левое плечо. Потом ты подумал об интимной, сладостной линии ее груди, идеальные округлости которой, хоть и скрытые от твоего глаза, легко можно было себе представить. И если о груди ее ты мог лишь фантазировать, то что касается ног, ты сразу заметил их четкий контур и гибкость, особенно, когда она на мгновение почти вытянула их вверх, совершенно не беспокоясь о том, что ты наблюдаешь за ней.