― Вот с этого и стоило начинать. ― отрезала она, совершенно строго и грубо.

* * *

31 декабря. Сегодня Новый год и всё что он мне обещает, это усиленная терапия. Я даже не знаю, нахрена я хватаюсь, и на что я чёрт побери надеюсь, но чувствую, ни пожить мне спокойно не дадут ни помереть. Так что включу инертную линию и побуду плыть по течению. Если суждено, я потону, нет ― выплыву.

31 декабря. Офис GS Records. 23:00. Последняя запись на этот год, длинною в 4 минуты. И последний шаг ― шаг назад, длинною в целую жизнь.

Я не стану ничего говорить. Он и так не дурак, сам всё поймет.

Я играла и не слышала себя, не чувствовала ничерта, кроме двух дорожек кокса в своей крови. Какая разница, скоро какой-нибудь док, так или иначе залечит мне про свет во тьме.

Раф был нервным всю неделю. Он казалось всё дальше и дальше от меня. С каждым днём это расстояние становилось, всё более и более непреодолимым.

Его образ преследовал меня до последней ноты. На этот короткий момент время остановилось и я, могла видеть небеса в его глазах.

Я, казалось, затаив дыхание, с нетерпением ожидала продолжения.

Но его не будет.

Я положила последний аккорд своей гитары, крадущийся аккорд мелодии которой я не хочу. Я позволила своей гитаре повиснуть за спиной. Я была парализована, заморожена мыслью о том, что я оставлю его спустя несколько минут навсегда. ― человека, которого я люблю.

Я тонула. Тонула в панических волнах, так незаметно подкравшихся.

Я приложила ладонь к своему лицу и одна слезинка покатилась по щеке.

Что будет если каждый раз вскрывать рану, не позволяя ей зажить? Правильно, она никогда не заживёт. Я знаю на что это похоже. Это сжигает как болезнь. Это уже превратилось в болезнь. И имя этой болезни ― одержимость. Чувство в спектре от делирия до боли не касаясь реальности. И кажется мне что мне не вынести этого.

Это будет больно, но так будет правильно.


31 декабря. Без пяти двенадцать. Парапет моста. Снег. Виски.

Концепция моего мира в самой себе, дрогнула, переворачивая реальность нехитрой рокировкой. Приоритеты потерпели сильное замыкание.

Я тонула. Я утопала в снегопаде. Я словно смывала его присутствие, я хотела очищения.

Идеальный, он скрашивал моё несовершенство, мои изъяны, не боясь окунуться в этот мой омут темноты. Он научил меня мечтать, завладел всеми моими мыслями и мной, выпивая меня, без остатка, оставляя призраком в простынях, и снова наполняя меня, делясь своими силами. Обнажая мою больную душу, и надёжно пряча от постороннего взора.

Пряча от постороннего взора себя.

Я словно связанна, в оковы поймана, в этих путах лжи, нашей обоюдной лжи. Они ставят меня на колени, заставляя меня молить, Богов, о прощении, умолять, загладить мои пороки. Я подарила ему всю свою любовь, и всю свою ложь. И так и не сумела понять, он играл до конца, или так напрочь заигрался, что попал в свои же сети и влюбился сам.

Что это любовь или одержимость? Но он не умеет любить. Желая освободиться хоть на краткое мгновение, я, вкусив его однажды, так глубоко потерялась в этом маскараде, в чёртовом карнавале душ. Наших душ. Что не заметила когда всё перевернулось. Где была игра, а где правда? Был ли он искренен хоть одно мгновение?

Хотелось выпить стаканчик другой виски и взять в руки пушку.

Или.

Причинить себе глубокую, острую боль. Причинить, физическую боль, убивая эти жестокие стенания внутри. Вот как я играю, играю в жизнь, вышибая клин-клином.

Я была чертовски пьяна. Очень сильно. И чувствовала, что конкретно переборщила с коксом. Но даже это, не отменяло мысли, о моём бесповоротном нездоровье. Эти мысли способны хоронить мою драму, голосуя за мои похороны.

Не могу стоять ровно, теряя всю веру, в обещания, что дала самой себе, но всё ещё подчиняясь этой горько-сладкой улыбке на губах.

Остывая под этим ледяным снегом, не в силах, остановиться или сделать уже чёртов шаг. Я сама виновата во всём, Инна, что б её права! Я разрушаю его, разрушала с самого начала, но я пыталась! Чёрт возьми я правда пыталась! Мне нечем было перекрыть эту пустоту и боль.

Воспоминания, острые, сияющие, словно ножи, они безжалостно пронзают настоящее, до самого будущего. Но после самоубийства любви, ничего значимого просто на просто не останется, а её останки будут похоронены в безымянной могиле моего сердца.

С ядовитым поцелуем, не побеждают одиночество. Спасают теплом рук, а не саваном забвения. Тем самым смертельным саваном лжи и притворства, от которого застыло моё сердце. Я вовсе не хочу, чтобы он был пригвожден к кресту, я могу лишь пожелать ему счастья и ждать конца. Но одиночество умоляет меня сдаться. В конце концов она никогда не исчезает навсегда, солгав. Боль всегда обещает вернуться. И всегда возвращается.

Мне кажется это предел.

Я объявляю конец властвования масок над нашими душами.

Окончен балл.

Я завершаю войну.

Моя эпитафия по любви.

Моё жертвоприношение.

Последний глоток, виски. Древесино-горький вкус, такой же как боль и сожаления.

31 декабря. Полночь. Парапет моста. Телефонный звонок.

― Да. ― ответила я устало.

― С новым годом.

― С новым…

― Ты едешь? ― тут же спросила Инна. Я окинула взглядом полузамёрзшую реку. Посмотрев в небо я отступила от парапета и скользнула в салон машины.

― Еду.

Глава 20. Реальность 5-D или 90 дней до двери Дьявола

«Самый страшный удар тот, которого не видишь»

Майк Тайсон.
Раф

   «Связь, что держит меня взаперти

   Я срываюсь с цепи

   Что держит меня в под контролем

   Отпусти меня…

   Я хочу свободы от этой агонии…»

Я так больше не могу, её голос на записи… все эти образы из недавнего прошлого, сводят меня с ума.

   «В исчезающем сплетении

   Бежать ― последнее спасение.

   Я устала погибать.

   Если хочешь сохрани, осени тени…»

Я думал, что смогу всё расставить на место в своей голове, но небо сыплет новоявленным январским снегом, затянутое тучами ― вот всё что я знаю наверняка. Я тону в метели, и виню в этом себя.

   «Пытаясь меня поднять

   Ты изрезался, на память

   Останется шрам…

   Оттуда видно Богам,

   Не стоило бит меня на части

   Говоря мне, кем мне быть

   К чёрту драму и это несчастье

   Остановись, я не твоя жизнь…

   Я сбегаю с высокой ветки,

   О которой ты мечтал.

   Просто устала бить руки о сталь,

   В кровь, о прутья клетки!

   Не виню и не прошу прощения

   Моё решение и очищение

   Я люблю тебя, больше чем любила жить…

   Но я не твоя жизнь…»

Свесив руки с колен, я цедил виски, но не ощущал тепла. Мои руки были неправдоподобно холодными, я бледным, а Ярэк еле дышал, беспокойно за мной наблюдая.

1 января. 4:30 утра. Я следил за секундной стрелкой, на своих часах.

Я сбился нахрен с ног, не представляя где она, и просто не поверил своим ушам, когда, наткнулся на эту запись.

Она оставила её за час до того как куранты пробили двенадцать. Она оставила меня.

И так день за днём. Я ждал её, раз за разом, час за часом, но это было бесполезно.

Я встал с кресла, у пульта в звукозаписи, где сидел. Выйдя в коридор, я подошёл к окну. На улице уже начало светать, осветляя снег. Посмотрел на Ярэка, мерившего шагами коридор студии, с фляжкой в руке.

Дни смешались в серое месиво боли и бессилия. К концу месяца я уже потерял ход мыслей, не помня себя я, кажется просто не мог думать.

Она всё узнала и оставила меня?

Или кризис доломал её?

«Доломай или спаси меня…»

Я доломал её.

Я прижался лбом к холодному стеклу. Я боялся, посмотреть правде в глаза. Я боялся, пожалуй впервые в жизни по настоящему, без тени сомнений. Дыхание стало сводить панической судорогой. Они вернулись, панические атаки, давным-давно уже мною позабытые. Не удивительно, что Вика потеряла всё желание жить, эта хрень просто невыносима.

Я не знаю, как я продолжал дышать в этом ужасе. Я просто делал что-то, что-то пил и ел. Я не жил.

На плечо легла твёрдая рука. Костя. Каждый час ожидания, продвижения её поисков, просто уничтожал всё живое во мне, я пытаюсь гнать от себя эту мысль, но она настойчива. Смерть ― вот чем всё это кончится. Всё пошло не так, как я планировал, всё идёт не так. И они не могут найти её. Господи, этого следовало ожидать. Это был роковой кризисный удар.

Костя, обошел меня и встал рядом. Он молчал. Я просто растерял все слова, как и способность говорить. Её отец, непрошибаемый человек, серьёзно. Всё время пьёт как старый десантник в запасе, матерится, кляня оперов и всех кого угодно, но не сдаётся. Он всё ещё свято верит, что она вернётся.

Ледяной взгляд зимы из окна, не мог унять пылающий отравляющим ядом, пожар внутри меня. Никогда прежде я не был в таком беспомощном отчаяние. Мне в самом деле хотелось разворотить к чёрту весь мир.

К весне, я понял. Она уже не вернётся. Я чувствую, что это не так, убеждаю себя чувствовать, но это только оболочка надежды, а она ушла.

Они не ищут, они только создают видимость. Они и не будут искать, поскольку это не нужно. И дело стопудов в Керро. Она не умерла, нет, иначе Керро не вела бы себя так сверхспокойно. Просто, она узнала и сбежала от меня. Всё так, как я и предполагал. Я мог бы найти и вернуть её. Я мог бы, но не буду. И гордость не причём, я видел такой исход. Но всё ещё не знаю, как мне отпустить её. И кажется я… кажется я впервые понял какого это, из последних сил, сдерживать вопль рвущийся из груди, в клочья разрывающий обливающееся кровью, сердце. Волосы встали дыбом от этого, нечто всерьёз напугало меня. Я мог чувствовать злость, напряжение, грусть, радость, притяжение ― с этим мне приходилось иметь дело. Но прямо сейчас, я чувствовал боль. Я чувствовал боль, где-то кроме, как снаружи. То, что для меня невозможно априори, но по какой-то необъяснимой причине, оно происходило. И это не впервые когда я замечаю это ощущение не с чем несравнимое, как маленькая трепещущая смерь прямо внутри меня. Я лишь не мог адекватно расценить это, ведь оно натолкнуло меня на мысль о том, что могло быть родоначальником этой боли. То, что для меня более чем невозможно, но было реальным прямо чёрт побери сейчас, когда уже слишком поздно для осознания ― вот что напугало меня. Ведь это был замкнутый круг, мне было больно потому что я просто укусил за хвост сам себя. Не случись всего этого, я бы не чувствовал вины, боли и сожаления. А значит, не понял бы, что заставляет меня чувствовать всё это в такой степени, и так никогда и не сказал бы ей. Сказал бы ей сразу, я бы солгал, ведь не знал бы ещё о чём я вообще говорю, и узнав всю правду обо мне, она бы знала о том, что мои слова ложь, и сбежала бы тем более. А я узнал бы, что ложь может оказаться правдой, сразу же, после осознания, что невозможное, может стать возможным. С одной маленькой ремаркой: время не вернуть назад.