Она опустила взор на пламя свечи и склонила голову чуть влево.

― Зачем тебе это?

Я передал ей трубку, наблюдая за её размеренным движениями рук ко мне навстречу. Её пальцы легко соприкоснулись с моими. Маленький ток пробежал по мне.

― О твоей религии и культуре не очень-то много известно.

― Разумеется, ― кивнула она, с её губ кольцами, вверх, срывался дым, ― Вопрос в том, что это знание, даст лично тебе?

― Ещё один, недостающий кусочек пазла, ― ответил я сходу. Она повела бровью, склоняя голову, на другой бок.

― И зачем?

― Затем, что я не вижу целостной картины, ― сказал я, ― Я не вижу тебя, настоящую. Должен же я когда-то исправить наконец, это досадное недоразумение?

― Это я-то, недоразумение? ― тихо рассмеялась девушка. Я закивал.

― О, ты, то ещё недоразумение, уж поверь мне.

Задумчиво надув губы, она смотрела в сторону, приковав свой взгляд к тамтаму у стены.

― В первую очередь, тебе, Раф, следует иметь в виду, что большинство индейских племён Северной Америки никогда и не имело, какой-то оформленной системы религиозных верований, понимаешь? Это, не религия в полном смысле понимания, эту культуру невозможно четко и последовательно изложить, как например христианство или иудаизм. Порой множество мифов и легенд переплетается в одну паутину. ― Вика сомкнула глаза, смещаясь в позу лотоса, ― Всё зависит от самих людей, племени, времени, и среды обитания. Да много от чего. Даже, тоже христианство, повлияло на культуру и традиции. Одни племена, например верят в существование высшей божественной сущности, другие ― нет. Это всё может показаться, непонятным и сложным. Но на самом-то деле, моё верование очень простó. И культура очень интересна и во многом прозрачна и чиста, в раной степени, как и таинственна. Особенное место конечно же занимают сны, сердце и табак. Вообще трудно конечно, передать ту степень воздействия и влияния, которую имеют на североамериканских индейцев откровения, видения и сновидения, а также другие подобные мимолетные отблески сознания человека. На Западе же стали придавать значение снам только после выхода в свет в 1900 г. работы Фрейда «Смысл и значение сновидений». Ведь именно Фрейд, назвал сны «самым прямым и легким путем в подсознание», значение которого стали понимать, наконец, даже мыслящие сугубо рационально, а потому зачастую поверхностно западные люди. У индейцев никогда не было недоверия и скептицизма относительно значения снов и видений. Индейцы, как показывают их многочисленные ритуалы, обладают гораздо большим воображением, интуицией и внутренним видением по сравнению с белыми людьми. Юнг в своей книге «Воспоминания, сны, размышления» описывает свое посещение одного из пуэбло в штате Нью-Мексико. Хотя его жители почти не имели тех предметов, наличие которых в окружающем их мире рассматривается как признак благополучия и которые поэтому представляют соответствующую ценность, они считали братьями как друг друга, так и всех остальных людей, даже несмотря на то что те относились к ним далеко не по-братски. Когда Юнг беседовал с вождем пуэбло Таос, тот сказал ему: «Американцы хотят уничтожить нашу веру. Почему они не оставят нас в покое? Ведь то, что мы делаем, мы делаем не только для себя, но и для них. Мы делаем это для всего мира. Каждому это идет на пользу». Вождь называл себя «посланником солнца на земле, земным солнцем». Далее Юнг пишет: «Тогда я понял, на чем основано глубокое чувство собственного достоинства, присущее каждому индейцу, это величавое спокойствие и уверенность… Их жизнь наполнена вселенским, космическим смыслом… Если отбросить в сторону наши отговорки и оправдания, мы увидим, что наша жизнь, основанная лишь на рационализме и доводах здравого смысла, является на самом деле бедной и пустой. Мы с усмешкой относимся к «наивности» индейцев из чувства зависти; нам нужно выставить их в подобном свете, чтобы еще раз похвастаться перед собой тем, какие мы умные, иначе мы бы обнаружили, какой обедненной и приземленной является наша жизнь. Знание не обогащает нас; оно уводит нас все дальше от того таинственного и непостижимого мира, откуда мы родом и который однажды был нашим домом по праву рождения». Вождь индейцев сказал Юнгу слова, которые страшны своей правдивостью и действительно раскрывают человеку глаза: «Посмотри, какими ожесточенными и озабоченными выглядят белые люди. Их губы сжаты, нос заострен, все лицо покрыто складками и морщинами. В их взгляде всегда озабоченность; они все время что-то ищут. А что они ищут? Им всегда что-то надо, всегда чего-то не хватает; они всегда беспокойны и напряжены. Нам непонятно, чего они хотят. Мы их не понимаем. Нам кажется, что они просто сумасшедшие». Юнг спросил его, почему он так думает. «Они говорят, что думают головой», ― ответил вождь. «Ну а как же иначе? А чем думаете вы?» ― удивленно спросил его Юнг. «Вот чем», ― сказал вождь, показывая на сердце».

― Хм, табак? ― решил я выяснить, ощущая себя странно.

― О, табакокурение является важной частью практически всех индейских культур и распространено у всех коренных жителей Северной, Центральной и Южной Америки, за исключением эскимосов. ― её голос, слегка плыл в моём сознании. Знакомое ощущение, надо признаться. ― У индейца, вроде как, и у Шерлока Холмса, есть «проблемы на три трубки». Обращения к высшим силам с теми или иными просьбами и пожеланиями, обычно сопровождаются выкуриванием положенного количества трубок и направлением клубов дыма на три стороны

― Вик… а ты уверенна, что это всего лишь табак?

― Уже нет, ― улыбнулась она, и подозрительно уставилась на трубку. ― Хмм… Думаю он с корнем кактуса, и дурманом. ― она посмотрела на меня, ― Концентратом такой смеси можно при умении и транс вызвать.

― А, при «не умении»? ― осведомился я.

― Концентратом. ― обозначила она подчёркнуто важно, ― И это не он. В таких пропорциях, табак с травами действует, как успокоительное, не более.

Точно. Вот на что это похоже. Эта хрень, надо отдать должное, покруче таблеток в действии. Кажется, я начал немного понимать индейцев.

― Каждая частичка ― это целый культ, таинство. Хотя, индейцы, предпочитают думать об этом мире, а не о каком-то ином. В отличие от западного человека, которого как религия, так и постулаты социализма и коммунизма призывают сконцентрировать внимание на «счастливом завтра», а не на «плохом сегодня», индейца не интересуют картинки совершенного человеческого общества. Он не утопист. Он живёт сегодняшним днем и хочет получить от него максимум возможного.

Какое-то мгновение она казалась удрученной, а взгляд потухшим, слабым.

― Не боишься?

Это ещё что за вопрос?

― Чего?

― Меня. ― ответила она спокойно и еле заметно вздёрнула уголок губ.

― Ты сейчас серьезно?

Я заблуждал взглядом в её глазах, в попытке что-то прочесть. Как будто такое возможно…

― Тебе стоит бояться меня, Раф, ― заявила она серьёзно, ― Из-за меня ты и сам рискуешь стать Чёрным Сердцем ― отвратительным персонажем, плюралистической драмы, кто мучает невинных… Ведь это единственное, что я делаю, единственное, что знаю. С кем поведёшься, как говориться.

Ну, если следовать её рассуждениям, то единственное что стоит мне ей сказать это: «Беги…»

Беги от меня, без оглядки, и сожалений, поскольку я не тот человек, что нужен. Эта девушка никогда не была для меня. Кто-нибудь со здоровым взглядом на жизнь, и вообще в полном здравии, и довольно сильным терпеливым характером― вот какие люди способны сталкиваться с подобными сложносплетениями. Я не способен, я способен по щелчку, всё усложнять, утрировать, терять свою голову и спешить, чертовски спешить. И если я чему-то и научился, то всегда выбирать путь наименьшего сопротивления, проложив основой единственно верный принцип ― целесообразность. И я уверенно и ровно ступал по этому пути, моё спасение всегда было в простоте и односложности. Разумеется я наплевал на это. Я никогда не отличался постоянством, но это никогда не было тем чего я хотел. Сложно поверить, но полегаемость на самом-то деле вообще не моя черта характера, я как минимум не так воспитан. Я как волк, либо один, либо с одной. Просто есть великая разница, между желаемым и нужным.

Мне всегда было интересно, почему она почти не задаёт вопросов о моей жизни, о том как я вообще стал тем, которого она застала, и кого так до конца и не знает. Хотя чему тут удивляться, я бы и сам на её месте не стал бередить прошлое такого человека, как я. Ясно ведь, что ничего хорошего не услышишь.

― Ты боишься Рената? ― решил я спросить. Она долго смотрела в мои глаза, прежде чем ответить.

― Я не хочу, чтобы он… пробудил воспоминания, которые лишь подкармливают мою болезнь. ― заявление было серьёзным и явно не раз обдуманным. В её словах нет ни тени сомнения, но взгляд её потерянный, горький.

― Ты не сможешь вечно прятаться от этого… затмения в сознании. Я вижу, что это забвение затравливает тебя. И ты не можешь этого отрицать.

Она серьёзно смотрела в мои глаза, практически воинственно. Зря я это сказал, она может захлопнуть эту дверь прямо перед моим носом, просто потому, что я сую нос не в своё чёртово дело. По крайней мере так она думает.

― Я была рождена и воспитана, чтобы побороть всех! Потому, я привыкла скрывать то, что таится во мне, в том числе от самой себя. И я его не боюсь, Раф. Нас растили в этом безумии, и теперь мы живём сами по себе. Его оставили в этой темноте, наедине с самим собой, так же как и меня. И неужели ты думаешь, что он может напугать меня?

А вот это интересно…

― Это делает тебя бесстрашной? ― повёл я бровью, в провокационно-подшучивающей манере, ― Поэтому ты раз, за разом бросаешь мне вызов, и сражаешься со мной? Вроде как, уже нечего терять?

― У-у. ― мотнула она головой, подаваясь вперёд, ― Ты не может жить без огня. Я не могу жить без воздуха. При взаимодействии ― это именно тот жар, что делает меня сильнее, при том, что для меня все желания ― это наркотик, они преграждают мой путь ― вот с чем я обречена сражаться изо дня в день. Не с тобой. С тобой я сражаюсь исключительно потому, что ты наглый подавляющий тиран. ― заявила она с провокационной ухмылкой на губах, ― Ты когда-нибудь поймёшь наконец, что мне нужно пространство в отношениях?