На абордаж брать мачты сцен!

   Помосты, увы по кругу рисуют пути,

   Толкая нас в когти тьмы.

   Зеркала оказались кривы.

   Эпическим жанром, тонут наши корабли.

   Но это не мы ―

   Зеркал религия, кривых,

   Разбита вероломно в прах.

   Мой страх ― твои слова в тени.

   (Р:

   Закалены забвением, звенья этой цèпи!

   Прочнее жизни, и прочь беги же…

   В аду ни к чему кресты, поверьте…

   В тринадцать ночи, балом правят черти!

   (В:

   Я сбегаю, на танец к смерти,

   На хрупкой жизни нити,

   Бить в реверансе ниц адской знати!

   О, Боги, как не кстати…

   Оскалами несли, шум проклятий!

   Вороньей стаей, в небо крик несите,

   Но мне тебя не разбудить, прости…

   Обжигают угли, жалят стражей плети…

   Так феникс сгорает, над пропастью осыпаясь чёрным пеплом…

Резко взведя руку по струнам вдоль грифа, я поранилась, жестоко срываясь в ярком, до дрожи восхитительном сочетании нот. Над нами вспыхнули белые огни. Маленькая молния прошла сквозь меня, и всё изменило форму и смысл. Я могла подумать, что это был абсолютный катарсис. Боль обжигала, мои пальцы в отчаянном рыдании струн, но я не остановилась… Пространство взорвалось под натиском соло моей гитары. Я ни чувствовала боли, хотя моя рука на грифе была окровавлена. Я не чувствовала боли внутри. Положив кульминацию бурной баллады, словно мощный водоворот, вытягивающий все мои силы, я уронила руки, оставляя гитару свободно висеть на ремне.

Я была опустошена и наполнена одновременно. Я уронила голову. Слёзы падали вниз.

Кровь с моей руки капала прямо на тёмное покрытие сцены.

Моё дыхание было тяжёлым.

Я видела ликование, срыв оваций и десятки огней от зажигалок.

Вот оно ― признание. Самая ценная валюта творца. Не слава и не бабло, ― ничего не заменит этот экстаз от осознания, что ты принят и понят теми, кому открыл свою покалеченную душу. Это подобно вакцине, это лечит и это наполняет меня. Но даже этого едва ли будет достаточно, чтобы спасти меня. Это сильный коллапс выстроенный на противоречии моих чувств. Я не исцелилась вспомнив всё, но больше не чувствую этой кирпичной стены ― и потому я опустошена. Док оказался прав, дышать мне и вправду стало легче.

Раф осторожно взял меля за раненые пальцы, оборачивая их в белый платок. Я не могла отвести завороженного взора от людей. Это был… фурор. Абсолютный пик.

― Вик… ты понимаешь, что ты сделала? ― его голос немного хрипел и дрожал, ведь мгновение назад он пел на пределе своих возможностей, ― Ты написала чёртов хит.

― Мы, Рафаэль. Мы его написали. ― ответила я, не в силах побороть оцепенение мышц. Я зацепилась взглядом за стойку бара. Там был Костя. Мой отец здесь был! И он переговаривался с дядей Вовой. Он встретился со мной глазами и просто подмигнул мне улыбнувшись. Он вне сомнений, прилетел совсем недавно. Он был небритый и растрёпанный. И он был похож на рокера сейчас. Ладно он всегда на рокера похож. Он и есть рокер, в самых лучших традициях. И ещё глаза у него ясные и он слушал Вову в пол уха, глядя на меня. Смотрел, и я знала, что он слышал каждое слово и каждый звук. И он понял кому мы посвятили это. Он не знает, что ошибается, никто тогда и не подозревал на самом-то деле что будет значить эта композиция. Даже я.

Бытует мнение, что Моцарт написал реквием к своей смерти.

«Реквием по фениксу», мы написали не за 20 минут. Конечно же нет. Это был долгий процесс, Раф просто умело свел воедино строки и ноты наболевшие за столько времени. Феникс ― символ возрождения. Ренат в переводе с латыни, «дважды рождённый», или «возрождённый»

Мы хотели, чтобы этот реквием был по Ренату.

Тогда я ещё не знала, что это реквием по любви…

А потом я увидела его. В самом дальнем углу, мужчина в чёрном пальто. Его опущенную голову покрывал капюшон. Когда он поднял взгляд, я утонула в черноте бездны.

Чёрные глаза смотрели в мои. И они мерцали от слёз. По бледному, недвижимому лицу скользили дорожки дождя скорби.

Он плакал. Молча. Неподвижно. Не дыша.

И я не имела ни малейшего представления, что это. Галлюцинация, или призрак.

Я не знала точно, но что-то мне подсказывало…

Я видела его. И имя ему Ренат.

Я побоялась сказать об этом Рафу, вдруг у меня и вправду галлюцинации, на фоне эмоционального скачка.

Но почему-то еле заметно кивнула ему. И он ответил мне тем-же. А потом он отступил назад, и затерялся в толпе.

Не смотря на мои раненые пальцы, мы закончили свой сэт, и нам на смену на сцену поднялись другие музыканты. Кстати те самые чьи драммер и бас-гитарист, не так давно играли с нами на одной сцене. И я в который раз подумала, что существует великая разница, между нами. Я могла отчётливо слышать и видеть, насколько сильно талантлив Раф.

* * *

Была уже зима, и близились новогодние праздники, когда Сола присела нам всем на уши. И начала она с меня.

― Зачем? ― не поняла я.

Мы сидели в моей комнате. Точнее Сола сидела за моим ноутом, а я завалилась на кровать с гитарой. Я удостоилась строгого взгляда подруги.

― Как это зачем, скво? Авторские права, это гарантия того что твою работу никто не спиздит, понимаешь?

― Прекрати общаться с Коляном, кори. ― скривилась я, ― Кому мы вообще нужны?

― Чего?! ― воскликнула Сола, и отобрала у меня Гибсон, ― Так! Иди сюда, я покажу тебе кое-что, и раскрою наконец твои глаза. Смотри.

Мне пришлось сесть и заглянуть в ноутбук. Там была открыта страница сайта изнутри. И кажется я знаю чей он.

― Ух ты. Эта тот самый наш сайт?

― Да, видишь сколько подписчиков? ― указала она, ― Но пока вы не защищены авторским правом, вы беззащитные как слепые котята.

― Я не могу ничего подписывать, кори. ― напомнила я этот замечательный аспект.

― Так не только же ты! Авторские права закреплены за всей группой! Защита прав нужна обязательно, и двигаться, продвигаться вперёд, иначе вы потеряете аудиторию, кори. ― втолковывала мне Сола и по совместительству и модератор сайта.

Но оказалось причина потери аудитори была вовсе не в этом.

Все уже во всю готовились к Новому году, в нашей гостиной стояла огромная пышная ель, наряжённая всеми нами вместе. И когда я говорю всеми я имею в виду реально всех ― всю мою семью и всю группу «ДиП»

Кроме неё.

Керро не было. Она уехала с командировкой в один из городов в который закинул свои щупальца её бизнес, и так до сих пор и не вернулась. Новый год я не отмечала с тех пор как уехала от отца в частную психушку ЛА, а потом и вовсе поселилась у маман. Потому для меня это было чем-то хорошо забытым старым. Новый год действительно казался новым.

Аля уволилась и расторгла контракт с Керро, как только та из больницы выписалась, но продолжала работать здесь, в доме. Хотя третий этаж больше не являлся её апартаментами. Костя полностью закончил реставрацию и подготовку основного здания, и Алю разумеется забрал туда. Возникал только один вопрос. Она все равно возвращалась сюда, готовила, следила за домом, но в режиме невидимки. Я видела её только утром, иногда в обед и ужин. И сколько бы Костя не пытался её убедить, что я и сама справлюсь, всё без толку. К тому же я не была одна здесь. Я была с Рафом. Но Раф то и дело пытался утащить меня к себе. Поскольку Керро не всегда будет отсутствовать. Я пыталась объяснить ему что ничего не случится, что как-то же я жила с ней два года к ряду. Но это было бесполезно. Абсолютно. Вообще-то в глубине души я очень надеялась поговорить с ней. С Инной то есть, поговорить наконец, и закончить всё это дерьмо. Она имела все возможности оставить меня в покое, в моём доме, рядом с отцом и Рафом, но она не делала этого. Документ продолжал своё замораживавшее мою жизнь действие. Я ничего не могла сделать. Я даже в институт не могла поступить без её ведома. Не то чтобы я собиралась в институт, вообще нет конечно, но будущее группы висело в мертвой точке. Державин ни единожды уже намекал на контракт, и на работу над официальным музыкальным альбомом, но Раф решительно отказывался. И делал он это из-за меня. Он всё ещё возлагал надежды на Костю. Поэтому, всё что случилось за это время: защита авторских прав (в которых, между прочим, я не фигурирую вообще) и запись нескольких композиций для сети.

Официально я даже в группе не числюсь, хотя меня уже на улицах, блин, узнают. В рамках города, и пары близлежащих городов мы даже стали известны в определенных кругах. Несколько раз принимали приглашения на частные выступления, в том числе заявлены в списках ко дню города почти сразу после Нового года. Новогодние праздники, нас вообще дома не будет. Успех подкрадывался постепенно, в то время как я была кем-то вроде фронтмэна-призрака. Вроде бы и нет меня, а вроде бы и есть.

Я утешала себя тем, что у меня есть нечто очень важное.

У меня было признание. Я была признана публикой ― это было именно то, что пинало меня вперёд, запрещая оглядываться назад. И у меня был Раф, который согревал мою душу каждый день, с утра до глубокой ночи, и даже во сне, независимо от того, был он рядом или уезжал по делам с Ярэком. У меня был отец, который никуда не исчез и продолжает биться за мою независимость. Была Аля… она просто была рядом, и была она моей феей, как и прежде. Был Колян, который на халяву чинил мне тачку, нашу аппаратуру, и всё грозился руки поотрывать, если мы опять что-нибудь сломаем. У меня были друзья и целая рок-группа по совместительству.

А ещё у меня был дорогостоящий шарлатан, который продолжал прочно удерживать меня над пропастью, несмотря на то, что моя голова запретила ему это делать.